– Отныне мы с тобой, Щука, необыкновенные люди! Точнее так: я – необыкновенный, а поскольку ты – мой лучший друг, то и ты необыкновенный!
– Как это понимать – друг мой необыкновенный? – осторожно спросил Васька.
– Не всё сразу, Щука-карась! Пошли обедать!
– Не хочу!
– Хочешь!
– Нет!
– Хочешь, я тебе говорю!
– Да нет же, я тебе говорю!
– Ах, так! – Ваня шагнул за кухонный косяк и распорядился насчёт Васькиного аппетита.
Тотчас Щука ворвался на кухню, схватил с хлебницы чёрствый кусок и остервенело принялся рвать его зубами, со стоном нажёвывая.
– Ну, то-то! А то – не хочу!
– Да не хотел я, честное слово! Я только что пообедал дома, и довольно плотно!
– А что же накинулся на хлеб?
– Не знаю! Ослаб вдруг! – скорбно признался Васька и с хрустом откусил опять.
– Не спеши, у мамы наверняка суп имеется!
– И суп давай! И вообще открывай холодильник и вали всё на стол! Я, кажется, сам себя готов слопать! Никогда так жрать не хотел. Прямо ужас какой-то! Угощай давай! Проявляй гостеприимство! – прямо-таки ревел Васька.
– Да ничего в холодильнике нет, нечего валить! – ответил Ваня.
– Давай-давай, не жмись! – наседал Щука и, видя, что друг не собирается добровольно угощать, сам подскочил к холодильнику и дёрнул за ручку. Дверца распахнулась, но, к сожалению, все пять решёток холодильника были действительно пусты, если не считать, что наверхней лежала полуразвёрнутая початая пачка маргарина да в дверце торчала поллитровая бутылка кефира или простокваши, да в ячейках для яиц угнездилась пара проросших луковиц.
– У-у-у! – раздосадовано протянул Васька, однако выхватил из обёртки остатки маргарина, с трудом, оставляя на губах маргариновые стружки, засунул его в рот и энергично замолол челюстями, раздувая щёки, потом вытряс в рот кислятину из бутылки и всё это зажевал обеими луковицами, даже не содрав с них шелухи. И всё глотал, глотал, судорожно и с наслаждением. Расправившись с этими припасами, Щука заглянул и в морозильник, обнаружил там скрюченную рыбину минтая, оторвал её, примёрзшую, от камеры и вцепился зубами в спинку, но тут же зашвырнул обратно – рыбина оказалась промороженной до окаменелости. – И это всё?.. У-у, у нас и то больше!
– Я же говорил! – смиренно ответил Ваня. – У мамы каждое утро болит голова; чем нас кормить? Сегодня на завтрак глазунью из последних яиц съели!
– Ой, а не осталось?
– Чего?
– Глазуньи?
– Что ты! Самим не хватило! – и Ваня захлопнул дверцу. – Может, с работы чего-нибудь принесут! Они всегда приносят из буфета!
– А я сейчас хочу! – прорычал Щука. – В конце концов ты дашь мне поесть или нет? Ещё лучший друг называется! Человек волком воет с голоду, а ему – хоть бы хны! О! Нашёл! – Увидев сидевшего на полу возле радиатора кота Пепла, Щука бросился к нему с воплем: – Хочешь, я этого кролика съем?
– Стой, балда! Во-первых, это не кролик, а наш кот Пепел! Не узнаёшь, псих? Брысь! – прогнал Иван своего любимца. – Брысь! –Пепел нехотя улизнул в коридор, туда же, плотоядно потирая ладони, бросился Щука, но Ваня задержал его за рубаху.
– Угомонись, рыбина, это кот!
– А если и кот, тебе что, кота жалко для лучшего друга? – взревел Васька.
– Котов не едят! – пытался урезонить друга Ваня.– Это во–вторых!
– Я ем всё и всех! – заявил, горя глазами, Васька.
– В–третьих, если и есть, то давай кота пустим на жаркое! А на первое вот рыбный суп, хочешь?
– Конечно, хочу! А хочешь, я вот этот цветок сжую? – не унимался в Ваське дух всепожирательства.
– Нельзя, это алоэ, он колючий!
– Пустяк!
– Нет, цветок пусти на десерт, а пока – суп! Да успокойся ты, зверь. Щука–карась!
– Ой, не могу! Ой, жрать хочу! Да не грей ты суп, давай холодный! – и продолжил схватку с чёрным сухарём.– Скорей, а то подавлюсь!
Гремя кастрюлей, Ваня шепнул в трубку:
– Слышь, тётушка Атиса, убавь–ка Ваське аппетит, а то он рехнётся от обжорства!
– Слушаюсь, хозяин!
Щука с явной неохотой положил кусок на хлебницу, подобрал смоченным слюной пальцем крошки со стола, слизнул их и сказал извинительно:
– Что это я как сумасшедший сегодня?
– Так холодный суп будешь есть или подогреть?
– Подогрей! А вообще-то никакого супа мне не надо! – Васька отрешённо плюхнулся на табуретку и остался неподвижен до того момента, когда Ваня налил всё же супа, якобы себе, но поставил его нарочно как раз между ними и положил рядом две ложки. Приступ аппетита Щуки был настолько велик, что, даже сбитый, он продолжал мучить мальчишку, и Васька покусывал за нос свою недоклеенную модель всё не выпуская её из рук, но при виде супа резко вдруг отшвырнул её, так что она доскользила на брюхе, ещё без шасси, до самого края стола, схватил ложку, рывком, расплескав жижу, придвинул к себе тарелку и давай жадно хлебать.
– Нет, со мной сегодня точно что-то ненормальное творится, – виновато пришёптывал он.– Извини, Вань!
– Пустяк, Щука! Ешь на здоровье, брюхо коровье, как говорит моя бабушка. С тобой всё нормально! Это я ненормальный, то есть необыкновенный! Веришь?
– Не-е, – облизнув ложку и опустив её в опустошённую тарелку, плутовато отозвался друг.
– Как это не-е? Разве ты не понял, что это я напустил на тебя зверский аппетит?
– Ты?
– А кто же?
– Ой, не смеши!..
– И я же убавил!.. Хочешь, опять напущу?
– Не надо! – глубоко вздохнув и помяв живот, сдался Щука.– Напустить на меня аппетит– это пара пустяков, раз плюнуть. Не обязательно быть необыкновенным человеком!.. Слушай, Вано, а что это, собственно, означает – необыкновенный человек? У тебя что, зубы в носу есть? Или третья нога? Так что-то незаметно! В чём твоя необыкновенность? Нет, Вано, серьёзно, в чём?
– В том, балда осиновая, что я – почти волшебник! Стоит мне шевельнуть пальцем, вернее – языком, как...
– Что случится?
– Всё, что хочешь! Называй любое желание, и я его исполню!
—Ну, если так... Ну, если так... – с нарастающей угрозой втягивая шею в плечи и как бы надуваясь, заприговаривал Васька, но споткнулся, ибо ничего существенного в голову не приходило, и начал снова: – Если ты... Вот если бы ты был...
– Ну, что? Давай–давай, не стесняйся, называй любое желание!
– Любое?
– Да любое же, рыбья твоя кровь, как медленно ты соображаешь!
– Значит, любое?
– Любое! Я всё могу! Я всемогущий!
В это время послышался гул самолёта, заходящего на посадку на расположенный неподалёку от Энергетика аэродром. В Щуке вдруг созрела какая-то дерзкая мысль, он дёрнулся, как настоящая щука, заглотившая блесну, дотянулся до своей модели, взял её, провёл брюхом по столу, урча губами, как мотором, потом поднял глаза к потолку, к нарастающему звуку и заявил;
– Любое, значит? Ну, берегись, Вано! Сейчас ты погоришь со своим всемогуществом! – Для затравки пригрозил он и встал: – Если ты действительно необыкновенный человек и всё можешь, то пусть этот самолёт, который гудит над нами, а это ТУ-154, приземлится сейчас вот на этот кухонный стол!
– Как это на стол?
– А вот так: на стол – и всё! Что, слабо?
– Не знаю, но ты сам посуди: тут же короткая посадочная полоса. Ты же будущий лётчик, должен понимать такие штуки – короткая! Он сорвётся и разобьётся!
– Вообще-то да, – вяло согласился Васька, оценив размеры стола, и в глазах его полыхнула новая каверза. – Тогда пусть приземлится на пол! Смотри: из кухни в твою комнату какой длинный коридор ведёт – хватит для торможения и пол гладкий. Давай сади самолёт, чудодей!
– Попробую, только давай под стол залезем, чтобы он нас не зацепил! И форточку надо открыть, а то он стёкла все повыбивает и сам потерпит аварию! – Ваня распахнул форточку, нырнул под стол, затянул туда за штанину Ваську, который выпучил удивлённые глаза и даже спросил испуганно:
– Вань, ты это серьёзно?
– Абсолютно! Не трепыхайся, раз заварил такую кашу! – осадил Ваня друга, приоткрыл футляр и в щель прошептал желание, закончив его мягким уточнением: – Сможешь, тётя Атиса, или отменить?
Ответа не последовало. Последовал нарастающий и всё сокрушающий рёв двигателей, задрожали и зазвенели стёкла кухонного окна, потом в форточку ворвался серебристый крылатый снаряд, просвистел над столом, опустился на пол малого коридорчика и стремительно заскользил, руля в Ванину комнату.
И тут наперерез самолету из сумрака большого коридора
боком, выгнув спину, устрашающе фыркая, с занесённой для удара лапой, вынесся Пепел. Неизвестно, за кого принял кот летательный аппарат, но, считая себя полновластным хозяином квартиры, не мог вытерпеть вторжения чужака. Будучи по своей природе домашним животным, современная городская кошка является вдвойне домашней, так как улицы не знает почти совсем. Вся их улица – это балкон да выезды на дачу, вся остальная жизнь – это дом, дом, дом.
