какой рыжик к нам идет.»
«Везде одна и та же история. Куда ни зайдем, всюду голодные кошки и собаки. Кис-кис-кис. Иди сюда, дружок, покормлю.»
Ириска и черно-белая собака проглотили банку тушенки на двоих одним махом. После чего Ириска запрыгнула на колени к спасителю, свернулась клубочком и заурчала, решив никуда от него не уходить. Черно-белая собака тоже преданно вертелась у ног солдата. Больше всего на свете Ириска хотела, чтобы у нее снова был теплый дом, мягкое кресло и почесывающий ее за ушком хозяин.
«Мам, ты ведь не на помойке их насобирала?» – спросила Настя, с подозрением оглядывая батарею разномастных пустых консервных банок на столе.
Каких тут только не было: из-под зеленого горошка, сгущенки, томатной пасты, корма для собак.
Мама засмеялась: «Разве ты не помнишь, я еще месяц назад попросила бабушку, тетя Иру и твою крестную не выбрасывать банки из-под консервов? Сегодня я обошла всех и собрала то, что накопилось. А, значит, – у нас есть работа.»
«Какая работа?»
«Сейчас узнаешь. Принеси ножницы и коробку из-под пылесоса с балкона.»
Пока Настя с мамой аккуратно загибали плоскогубцами края банок, нарезали длинными полосами толстый гофрированный картон и скручивали их в рулончики, терли тонкие белые свечи на крупной терке, девочка ничего не понимала и закидывала маму вопросами: «Что это будет? Что мы делаем?»
Когда уже за полночь они заливали расплавленным воском последнюю партию окопных свечей, Настя все о них знала. Как согревают они солдат в блиндажах, как на них можно согреть еду или кружку воды для чая.
Закончив работу, мама зажгла одну свечу, поставила на подоконник и выключила свет на кухне. Настя с мамой стояли у окна, глядя на мерцающий огонек и думали о папе. Возможно сейчас он где-то там, в блиндаже, смотрит на такую же свечу, сделанную заботливыми руками чьих-то жен и дочерей и думает о них.
«Куда ты, оглашенный?» – крикнула с кухни бабушка. – «Оладушки доешь.»
«Некогда, ба,» – отмахнулся Федюшка, выскакивая на терраску и на ходу заталкивая в рот маслянистый оладушек. – «Дядя Вася уже приехал.»
Дяди Васин темно-зеленый УАЗик и правда уже урчал за калиткой. Сам дядя Вася – балагур и сказочник топтался у машины, протирая лобовое стекло.
«Кто за пятерками? Полезай в машину, не опаздывай,» – добродушно подтрунивал он, шевеля пшеничными усами. На заднем сидении уже расположились Иринка и Маринка – смешливые подружки-первоклашки. Они были единственными первоклассницами в их деревне, а Федя – единственным третьеклассником.
Всем была хороша их деревня: и речка, и лес, и заливной луг, и почта, и недавно построенный фельшшерско-акушерский пункт, и какой-никакой магазинчик, и народу живет почти сто человек. Но вот школы нет, и не предвидится. Потому что детей мало. Бабки в основном живут. Поэтому в школу за двенадцать километров в соседнее село ребят обычно возил кто-нибудь из взрослых: дядя Вася, дядя Толя или тетя Люда.
В подпрыгивающем на рытвинах проселочной дороги УАЗике громко вещали новости о специальной военной операции на Украине, поэтому Федюшка даже на сразу понял, что произошло. Машина вдруг завиляла, крутанулась на месте, едва не завалившись на бок, съехала с дороги и ткнулась носом в ствол сломанной березы.
Федя больно ударился головой о стекло. На заднем сидении завизжали девчонки. Он приподнял сползшую на глаза шапку и замер, уставившись на дядю Васю. Его голова лежала на руле, руки безжизненно свисали, глаза смотрели на Федю. Но уже ничего не видели. В лобовом стекле зияла россыпь дырочек, от которых веером расходились трещины.
Федя перевел взгляд. Из лесопосадки на другой стороне дороги выходили солдаты. Они были в камуфляже, с оружием и с рюкзаками за спиной. И целились в автомобиль. Совсем как в кино. Федя пригнулся, цыкнул на заплакавших девчонок, приоткрыл дверь и выскользнул из машины. Потом открыл заднюю дверцу: «Вылезайте. Быстрее. Рюкзаки бросьте, они тяжелые.»
Испуганные девчонки замолчали, перестали плакать и полезли из машины.
«Пригнитесь,» – скомандовал им Федя. – «Бежим в посадку, а потом в овражек, где ручей, знаете? Там спрячемся, а потом по оврагу убежим.» Ирина – Марина заторможенно кивнули.
«Ну чего стоите? Бежим».
Федя бежал последним, подгоняя девчонок. Вдруг что-то ударило его в плечо. Да так сильно, что он кубарем скатился на дно овражка. Дыхание перехватило. Плечо онемело, рука повисла плетью. Федя поднялся, опираясь второй рукой о землю.
«Побежали быстрее, я сказал,» – сурово прикрикнул он на девчонок. И они припустили бегом сначала по дну овражка, потом по лесопосадке вдоль картофельного поля, мимо силосных ям. А там уже, выскочив на дорогу, остановили первую попавшуюся машину. И только сейчас Федя подумал, что его, кажется, подстрелили.
Речка была широкой, но неглубокой, с пологими заболоченными берегами и сварливыми лягушками. Она неспешно несла свои воды посреди равнины, раз в год, в положенный срок – весной разливаясь по окрестным заливным лугам.
Змей Горыныч медленно полз по дну реки, высунув из воды зеленую спину, высоко подняв голову и приминая тяжелым телом речную траву. День был ясным, на небе ни облачка. Но где-то вдали грохотало. Наверное, приближалась гроза.
Змей Горыныч выбрался на противоположный берег реки и, стряхивая на ходу остатки водорослей, устремился к лесу. А потом пополз по краю лесопосадки рядом с буйно поросшим пахучим разнотравьем лугом, выворачивая комья сытой черной земли.
Через некоторое время он добрался до городских окраин. Грохотало и свистело уже совсем близко. Змей Горыныч поднял голову, осмотрелся и вдруг полыхнул огнем, выплюнув далеко вперед длинный-предлинный язык. Огненная змея взлетела, упала и взорвалась.
Вместе с ней сдетонировали все заложенные неприятелем мины и брошенные боеприпасы. Выжженная полоса длиной под сто метров и шириной шесть была разминирована и безопасна. Змей Горыныч пополз по ней первым. У него был еще один заряд. Отстрелявшись, Змей Горыныч, грохоча гусеницами, отошел назад.
Внутри переговаривался экипаж:
«Ну все, Серега, отходим перезаряжаться.»
«Отходим, Петрович, хорошо отработали.»
