Бабку прозвали Агитатором, хотя никаким агитатором ее никто не назначал. Она даже обижалась, что получила такое в общем-то лестное прозвище. Бабка никогда и никого не агитировала. Она поступала только так, как велела совесть, говорила те слова, которые подсказывало сердце. Агитатором она была в том смысле, что агитировала своим личным трудовым примером, и люди тянулись за ней.
В годы войны она еще была крепкой и здоровой. Из деревенских женщин она организовала рыболовецкую бригаду. Стометровым неводом они бороздили озеро, надрывая жилы, наживая ревматизм. Зато город постоянно получал тонны свежей рыбы — окуни, чебаки, щуки попадались обильно. Приносили женщины рыбу и домой — это было заметной поддержкой десяткам семей, где росли ребятишки, их надо было поднимать на ноги и держать в сытости. Старуху тогда вспоминали во многих домах добрыми словами.
— Если бы, Трофимовна, не твоя затея с рыбацкой бригадой — сидеть бы нам впроголодь.
Сама Трофимовна никому не говорила, но до смерти боялась вытаскивать невод. Первое время ей все казалось, что вместе с рыбой в мотне окажутся трупы деревенских партизан, которых во время боя на острове с колчаковцами немало утонуло в озере. И еще пуще боялась увидеть братишку Пашку. Понимала, что, расскажи бабам о своих опасениях — засмеют, потому что иначе как глупостью их не назовешь. Умом это она и сама хорошо понимала. Прошло с тех пор более двух десятков лет. И Трофимовна начинала про себя высмеивать свои мистические фантазии.
Нелегко неводить летом — нужна мужицкая сила, особенно заводить невод с лодки. И Трофимовна садилась на весла, у берега толкала лодку шестом, подтягивая озерный край невода к берегу. Но не эта тяжелая работа больше всего мучила женщин — они постоянно ходили с опухшими руками от уколов ершей и окуней. Руки ныли ночами, их смазывали коровьим маслом, но проникшая в тело едкая слизь, особенно ершиная, становилась ядом, который разъедал пальцы и ладони.
Зимой приспособились протягивать невод подо льдом, пробивая лунки пешней. Рыбачить было еще труднее, чем летом. Кожа на кончиках пальцев трескалась от воды и холода, промокали из-за плохой обуви ноги.
Старуха смотрела вдаль, туда, где большим пароходом зеленел остров. И хотя вспоминала она о нелегких своих днях, но лицо ее светлело.
— Глубоко было Черное озеро, но и оно помелело, травой покрылось, — тихо сказала Трофимовна. — Все стареем.
Внук Пашка прижался к бабке и похвастался:
— У нас бабуля в этом озере неводом рыбу ловила, вот! — с гордостью сказал он.
— Неужто и вправду рыбачила?! — не поверил Антошкин отец. — Невод — дело мужицкое.
— В войну, милый, бабы частушку пели про себя: «…Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик», — сказала Трофимовна. — Вся работа на наших плечах лежала. Надсаживались, жилы рвали.
— Знаю, — вздохнул Антошкин отец. — Сам мальчонкой был и на корове пашню пахал. Нынешние дети и не верят в такое…
Старуха выпрямила спину, просеменила к обрубку дерева и неуклюже присела на него.
— Старость — не младость, — усмехнулась она. — Нынешняя ребятня — счастливая, и только пусть война не опалит им крылышки. Неспокойно в мире, неспокойно, не дают нам пожить в радости…
Трофимовна казалось заснула.
Пашка поманил рукой Антошку и Марфушу к себе и, проглатывая окончания слов, сообщил:
— А еще бабуля рассказывала, что в это озеро сбрасывали снаряды, вот. Самые настоящие, наверно.
Антошка сразу вспомнил, как ныряла Марфуша и на дне ощупывала рукой железяки. Он кивнул девочке. Марфуша смущенно улыбнулась: не знаю, мол, что и думать. Оставалось одно: подробнее расспросить Машкину и Пашкину бабушку. Антошка подошел к ней, присел на корточки и негромко сказал:
— Бабушка, а бабушка, проснитесь, пожалуйста.
Старуха встрепенулась и тотчас открыла глаза, усмехнулась:
— Не сплю я, соколик. Ночами бессонница мучает, а уж днем где заснуть.
— Бабушка, вы, правда, в озере снаряды находили? — спросила Марфуша.
Трофимовна оживилась.
— Было, голубок, дело, было…
Однажды, уже ближе к весне, когда на пригорках начал подтаивать снег, Трофимовна надела охотничьи лыжи и вышла на озеро, чтобы решить, где во льду пробить лунки и потом через них протащить невод. И а дальнем конце Черного озера, чуть ли не на середине, она сначала увидела горку льда и очень удивилась: кто здесь хозяйничал? Она подошла к уже подернувшейся тонким ледком проруби и никак не могла понять, кому и для какой цели понадобилось долбить метровый лед? У проруби снег был истоптан лошадьми, след от санных полозьев уходил в кусты. Трофимовна, хотела было уже уйти от этой загадочной, невесть зачем появившейся здесь проруби, но случайно носком валенка толкнула валявшийся клочок сена, и пальцы ноги ударились о что-то твердое. Она взглянула на лед и обмерла: на снегу под сеном лежал новехонький артиллерийский снаряд. Трофимовна не знала, что и подумать. В их глуши, за тысячи километров от фронта — и снаряд! И для нее будто вернулись годы, когда деревенские мужики уходили в партизаны, когда совсем недалеко вот от этой проруби погиб ее братишка, преследуемый колчаковцами. Трофимовне сделалось жарко, она распахнула полы своей старенькой фуфайчонки и вздохнула: «Господи, не мерещится ли мне все это?» Рыбачка повернула и стала уходить от проруби, но вдруг ругнула себя: что это она, непутевая, делает — оставляет снаряд без присмотра. Вдруг на озеро прибежит чей-нибудь мальчонка и по недомыслию стукнет острым железным наконечником лыжной палки по капсулю, а Трофимовна видела, что капсуль был без единой вмятины — цел и невредим. Она повернула обратно, бережно подняла снаряд. Он оттягивал руки, и Трофимовна подумала, что держит перед собой затаившуюся до поры до времени смерть. И ей стало страшно. Куда это она собралась нести снаряд? То-то встретят ее односельчане с таким гостинцем? И правы будут — не искушай судьбу, свою жизнь не бережешь, так других пожалей.
Трофимовна положила снаряд на снег, сняла лыжину и осторожно продолбила в проруби еще неокрепший ледок.
— Так тебе, — зачем-то вслух сказала она, опуская смертоносный груз в прорубь.
В деревне ее слушали с недоверием: мол, вам, Нечаевым, Черное озеро все еще с времен гражданской войны чудится ареной боев. Но Трофимовну неожиданно поддержал глуховатый старик по прозвищу Пудушка. Он, оказывается, в тот день на озере ставил мордушки и собственными глазами видел людей на двух подводах. Они осторожно опускали в прорубь на веревках какие-то металлические болванки.
С тех пор закидывать невод в том месте бабы опасались, хотя никто толком не знал, следует ли в самом деле обходить его? Однако, рассудили они, береженого бог бережет, а на озере уловистых ямин много.
С годами стариков оставалось все меньше и меньше, а молодые историю о найденном Трофимовной снаряде стали принимать за россказни.
— Ай да бабка, — подсмеивались они, — прямо-таки писательница — садись да сочиняй книжку.
Трофимовна обижалась и все реже вспоминала о той военной весне.
— Я видела эти снаряды, — сказала Марфуша, — их там много.
— Это как же так ты их могла увидеть на дне? — не поверил Антошкин отец.
— Я ныряла. А там глубина страшенная.
Павел Иванович и шофер переглянулись.
Возвращались домой уже поздно. Проехали мимо каменоломни. Там среди нависших козырьками гранитных глыб было сумеречно, и Антошке показалось, что кто-то затаился.
— Знаешь, Марфуша, я никогда не думал, что вокруг нас столько интересного и чуток жуткого — и эта каменоломня, и смелый пулеметчик Пашка Нечаев, и сама бабка Трофимовна…
Антошке хотелось сказать, что за несколько дней жизни на стройке он понял, как важно всегда оставаться человеком — и в радости, и в беде. Настоящий человек, как, скажем, Хромой Комендант, не разменивает свою жизнь на мелочи — он упорно идет к своей главной цели, он не будет ради этой цели жалеть себя, не подведет товарищей. И еще Антошка понял, что вокруг него много хороших людей, надо только уметь разглядеть их, не быть самому слепым и равнодушным.
Марфуша взяла Антошкину руку и сжала ее.
— Мне немножко страшно, Антон, — сказала она. — Если вдруг те снаряды начнут рваться. А ведь у озера хотят строить пионерский лагерь.
Марфушино беспокойство передалось и Антошке: в самом деле, как он не подумал о том, что если в озере лежат снаряды, то они не сегодня, так завтра могут принести много несчастий. Он как-то читал книжку с броским заголовком «Эхо войны». В ней как раз рассказывалось о том, как солдаты спасали жилой квартал от оставшихся после фашистов мин и снарядов. Тогда Антошка думал, что подобные случаи стали уделом истории. И вот в далекой Сибири… Как они оказались в Черном озере? Но на этот вопрос никто не мог дать ответа.
