— В Африке — Нил, — говорю я.
— Там пирамиды, — говорит Арина. — Такие высокие!
— Видите? А спросите любого мальчишку в Москве, такого вот, шестилетнего, вы спросите — что есть в нашей пустыне? Он скажет: в пустыне ничего нет. Один песок.
— И в шестьдесят лет то же самое скажет, — говорит дядя Володя.
— В шестьдесят лет не бывает мальчишек, — говорит Арина.
— Как раз в заповеднике очень нужен историк, — говорит папа.
Вот нам, оказывается, кого не хватает. Историка!
У нас же такой архив. Но его некому привести в порядок, просто рук не хватает. Библиотека у нас тоже в ужасном состоянии. Папа давно думает, что надо бы составить историю заповедника. В нашем заповеднике крупные биологи когда-то работали. Папа в прошлом году даже начал кое-кому писать письма. Чтобы получить некоторые материалы по истории. Но он такие письма не умеет писать, папа не специалист. А тётя Надя как раз специалист. Вот если бы она взялась!
Вот нам, оказывается, кого не хватает. Тёти Нади!
— Честное слово, Надежда Георгиевна, — говорит дядя Володя. — Не пожалеете. Мы с Лёшей сейчас большое дело задумали.
— Но вы же не уедете! — говорю я дяде Володе.
— Ты меня неправильно понял, — говорит дядя Володя. — Я никуда не собирался, запомни. Ты меня с мысли сбил, Лёдька.
Всё-таки как хорошо, что я ночью дядю Володю неправильно понял! А что с мысли сбил — это, конечно, плохо. Он свою мысль совсем забыл. Теперь замолчал.
— Это большой разговор, Надежда Георгиевна, — говорит папа. — Мы к нему обязательно вернёмся.
— Не знаю, — говорит тётя Надя. — Так неожиданно!
— Вода кипит, — говорит Боря.
Он чайник к нам под машину несёт.
— Очень уж душно, — говорит Боря. — Даже для нас. Очень уж небо синее. Не было бы грозы.
— Разве в пустыне бывает гроза? — спрашивает тётя Надя.
— У нас всё бывает…
— В прошлом году была такая гроза, — говорит Арина. — Мы с Ветой ходили на градиентные, и вдруг гроза. Мы так от неё бежали! Меня ветер на саксаул забросил.
Я помню, Арину потом кагором поили, таким специальным вином, чтобы Арина не заболела. Такая была гроза!
— Осторожней, — говорит Боря.
Я повернуться хотел. А тут чайник! Он шипит и дёргает крышкой. Его с костра давно сняли, а он всё кипит.
— Сейчас я по всем правилам заварю, — говорит дядя Мурад.
Он лёжа заварить может, если ему кто-нибудь даст зелёный чай. А то машина его всё время по голове стукает. Я, конечно, дал. Дядя Мурад этот чай по всем правилам бросил в чайник. Чайник подпрыгнул и паром на нас пыхнул. Дядя Мурад туда много чаю бросил, в городе так не бросают. Там чай щепоткой кладут, а надо горстью. Поэтому в городе пьют не чай, а просто жёлтую воду. А чай любит, когда его много. Он только тогда настаивается. И получается чай, который не стыдно пить.
Но ещё пить нельзя. Чего это Боря свою кружку протягивает?
Ещё рано пить. Дядя Мурад этому чаю ещё кайтармак должен сделать, тогда будет чай. Уж по всем, по всем правилам.
Кайтармак нужно делать так. Немножко чаю в кружку отлить и сразу вылить обратно в чайник. Потом снова отлить. И быстро вылить обратно. Потом ещё раз отлить, опять вылить.
Тётя Надя смеётся:
— Ой, это бесконечно!
— Совсем не бесконечно, — говорит дядя Мурад. — Пять раз сделаем ему кайтармак и сразу будет конец. Мой отец так всегда делала.
— Налейте, умираю, — говорит Боря.
Он совсем от жары умирает. Мы под машиной лежали, а Боря следил за костром. Ему нужно немедленно чаю дать.
— Рано, — говорит дядя Мурад.
Он этот чай хочет по всем правилам заварить. А правила ещё не все. Ещё есть такое правило. После кайтармака чай должен пять минут постоять. Он успокоиться должен и войти в силу. Тогда его пить не стыдно. Чай терпение любит. Его такие люди придумали, которые могут песчинки в пустыне пересчитать, одну за одной, и ни один мускул у них не дрогнет, пока считают. Такие терпеливые люди!
Чай, оказывается, деды дяди Мурада придумали.
— Родные деды? — спрашивает Арина.
У неё родная тётя есть, ей интересно.
— Просто — деды, — смеётся дядя Мурад.
— Какой пышный ритуал, — говорит тётя Надя. — Никогда не думала, что чай — такое серьёзное дело.
— Поживёте у нас, научитесь, — говорит дядя Мурад.
Боря около чайника лежит и на часы смотрит.
— Пять минут прошло. Сколько ещё, Мурад Сапарович? Как в магазине — не допросишься.
— У нас таких магазинов нет, где не допросишься, — смеётся дядя Мурад. И Боре первому наливает, в большую кружку.
— Ах! — говорит Боря и хочет пить губами. — Ох! — говорит Боря и дует на кружку. — Ух ты! — говорит Боря и дует себе на пальцы. Боря губы обжёг. Руки обжёг. Чай же такой горячий!
— Чай торопливых не любит, — смеётся дядя Мурад.
Мы все лежим под машиной и пьём.
Мы не торопимся. Нужно со вкусом пить, каждый глоток отдельно. С сахаром тоже не надо пить. Кто же пьёт с сахаром? Тётя Надя по привычке хотела, но сразу руку отдёрнула. Сахар у чая только вкус отбивает. Чай сам по себе чай! С вареньем его вообще не пьют. Дома мы, конечно, пили. Раз Марина Ивановна давала, мы с Ариной пили. Но не тут! Тут варенья нет. Нужно пить просто чай. Это такой чай!
— Какое блаженство, — говорит тётя Надя. — Никогда не предполагала, что простая вода может быть так прекрасна.
Но это не вода! Это чай. Он густой, прямо дымится. От него даже слёзы текут. И сразу нежарко, есть чем дышать. Я чаем дышу.
— Хорош, кто понимает, — говорит дядя Володя. — С песочком.
Песок у нас чистый. Он вкус у чая не отбивает, это не сахар. Просто он в кружки летит.
Мы все со вкусом пьём. По глоточку. Потом отдуваемся.
Но кружка всё равно очень быстро кончается.
— Ещё! — кричит Арина.
Дядя Мурад ей ещё чаю налил. Какой вкусный чай!
— И мне! — просит тётя Надя.
Дядя Мурад ей тоже налил. Всем снова налил. По кружке. Говорит:
— Не по правилам наливаю…
— Почему? — удивляется тётя Надя. — Полные кружки!
— Вот именно! А надо чуть-чуть наливать. На дне. Чтобы вы опять просили, а я опять чуть-чуть наливала. Гостю приятно налить лишний раз, меня отец так учил.
— Это правило нам не подходит, — говорит папа. — Я пью, как верблюд. Четвёртую кружку пью! А ты мне про дно толкуешь.
— Я не тебе, Лёша, сказала! Я гостю.
— Не хочу быть гостем! — говорит тётя Надя. — Хочу быть своим!
И сама себе наливает полную кружку.
— А я как верблюд! — говорит Арина. И громко пьёт свою кружку. Она так пьёт! Чмокает. Как верблюд.
— Я тоже верблюд! — кричу я. И ещё громче пью.
— Я пять кружек выдул и то молчу! — кричит дядя Володя.
— Я шесть! — кричит Боря. — Кто больше?
— А мы, случайно, не лопнем? — спрашивает тётя Надя.
— Когда мы от чая лопались? — смеётся папа. И допивает свою кружку. Залпом.
— Чая больше нет, — говорит дядя Мурад.
Он вообще-то вовремя кончился. Я больше пить не могу. У меня стал такой живот, прямо мешает лежать.
Дядя Мурад чайником подвигал, там ещё плещется. Немножко чаю, на донышке. И уже гуща стоит, на донышке.
— Самое лучшее место чая осталось, — сказал дядя Мурад.
Вот он как сказал. Мы не то, значит, выпили. Пили, пили, а самое лучшее место осталось в чайнике. Обидно, конечно, но я больше всё равно не могу. Пусть, кто хочет, пьёт.
— У нас так говорят, — сказал дядя Мурад. — Самое лучшее место чая, говорят, другу отдай.
И всё из чайника вылил в тёти Надину кружку.
— Как у вас хорошо говорят, — сказала тётя Надя. — Спасибо.
И всё выпила. Прямо с гущей.
И мы сразу стали машину грузить
Мы едем домой через весь заповедник. Не зря съездили! Мы, конечно, не все родники почистили, просто нам не хватило воды. Но уж что успели! Зато один родник мы даже открыли. Работа тяжёлая, физическая. Не каждый выдержит с непривычки. Арина заснула прямо в кабине, на ходу. Не выдержала. А я не сплю. Я стою в кузове, рядом с папой, и смотрю вперёд.
— Держись, а то вылетишь, — говорит папа.
Боря так гонит!
Дорога неровная, вылететь можно. Мы по нашей пустыне едем, тут дорог нет. Просто пески. Жёлтые, как сквозь жёлтое стёклышко. Даже оранжевые! И немножко серые. Мы напрямик едем, кратчайшим путём. Вверх на бархан, вниз — с него. Кузов вертикально встаёт, вниз. Папа бочку ногами отпихивает, бочка катается, разболталась. Дядя Володя свои научные мешочки хватает. В мешочках змеи сидят, ящерицы. Надо их до лаборатории довезти. Дядя Володя боится, что они о борта побьются.
Ещё вверх, на бархан. Снова вниз. Опять вверх полезли. Наша машина всем телом гудит. И трясётся. Ну, это ничего, тут беспокоиться нечего. Просто мотору немножко тяжело. А вообще-то наша машина — зверь. Она всюду пройдёт. Когда ей совсем не пройти, мы выскакиваем и саксаул под колеса кидаем. Ещё лучше бы — доски! Но доски у нас не растут, а саксаула много. По саксаулу машина снова идёт. Потом опять увязнет в песке. Подъём очень крутой! Машина рычит и откатывается. Боря её толкает вперёд, а машина опять откатилась. Дрожит!
