— На большой зоопарк хватит. — Проводник помолчал и добавил: — Только перерыв у меня получился. А то бы еще больше перевез. Да, перерыв.
— Воевали? — спросил Федотов.
— Сын воевал. А я… Плохо у меня получилось. И говорить не стоит.
Больше ни Яков Павлович, ни тетя Сима не задавали вопросов Дидусенко. Слава же вообще помалкивал и при этом все время думал: как же так сын у него здесь погиб и похоронен в братской могиле и в то же время сын у него здесь, под Берлином, работает? И как же ему хотелось спросить этого товарища Дидусенко: как же так — погиб и работает? Слава даже сам о себе подумал: «Какой же я любопытный». Ему от этого стыдно стало, но думать об этой загадке он не перестал. Вот сидел в нем какой-то там любопытный до чертиков и как пилой пилил: «Как же ж так, как же ж так?» Слава на него — про себя, конечно, — прикрикивал: «Перестань». А тот свое. И тогда Слава тому, любопытному, как надоедливой собаке, кость бросил: «Ну, чего привязался: было у человека два сына — один тут погиб, а другой здесь работает».
Но тут сам Дидусенко запутал Славу совсем. Егор Исаевич сказал:
— Игорь мой — он же у меня единственный — сызмальства зверушек любил. Другие мальчишки больше игрушками увлекались: автомобили там, лошадки деревянные или ружье. А этот, можно сказать, в основном живностью интересовался. Только не я эту любовь ему привил. Он тогда совсем малышом был, не знал, чем отец занимается. А вот, поди ж ты, никаких ему игрушек не надо было. Подавай черепаху, кролика, собаку. Потом, ясное дело, стал я его со своими пассажирами знакомить. Он ведь ходил на станцию меня провожать-встречать…
Тетя Сима вплотную подошла к Славе и как-то по-особенному — Слава думал, что только мама так умеет, — обняла его. При этом она смотрела на Дидусенко, и Слава чувствовал, что хотя тетя Сима обняла его, но ей хотелось как-то согреть, сделать что-нибудь хорошее этому бородатому человеку — такому большому и такому несчастливому.
В Трептов-парке на деревьях набухали смолистые душистые почки и пахло весной. Куковала где-то в ветвях кукушка, а ветви, покрытые молодой листвой, будто шептались.
Федотов и Егор Исаевич говорили о том, как хорошо здесь в это время года, но потом Дидусенко вернулся к разговору о своей профессии. О сыне и о непонятном перерыве в работе он не говорил, и чувствовалось, что это что-то страшное в его жизни, тяжкое, о чем даже вспомнить — мука. Зато о своих зверях он рассказывал с охотой, и Слава узнал, что Егор Исаевич приехал в Берлин с большим эшелоном диких животных, и приезжает уже не в первый раз, привозя подарки от Советского Союза — пополнение Берлинскому зоопарку.
— А каких зверей вы перевозили? — спросил Слава.
Дидусенко наморщил лоб, как делают люди, стараясь что-то вспомнить, и сказал:
— Разных. Вез я как-то красавицу Маньку, и нужен был за ней глаз да глаз.
— Тигрица? — спросил Слава.
— Нет. Небольшой такой зверек — гепард. А коварный. И в том же эшелоне была собака.
— Собака? — удивился Слава, вспомнив при этом своего Шустрика. Значит, и Шустрик мог бы быть в зоопарке. Нет, это что-то не то…
А проводник сказал:
— Это была особенная собака — дрессированная. Звали ее Инга. Характер у нее был довольно противный, хотя она многое умела делать. У зверей ведь тоже характеры. И главное в нашем деле — сразу определить, какой это характер. Тогда и подход к зверю найдешь. Как все равно ключ к замку…
В разговор вмешался Яков Павлович:
— Да, да — характеры. Кажется одно, а оказывается совсем другое.
Слава не понял, о каких зверях он говорит. Какое-то время он молчал, слушая все это, молчал, чтобы не перебивать взрослых, но в конце концов не выдержал и спросил Егора Исаевича:
— А медведи у вас есть?
— Медведи? — Дидусенко посмотрел на Славу с удивлением. — А как же! Здесь, в Берлине, медведь, поди ж ты, самый почетный зверь. Ты что, не знал?
— Не знал.
— А как по-немецки «медведь»? — спросил Егор Исаевич.
Тетя Сима раскрыла было рот, но Слава поднял руку:
— Знаю. «Бер».
— А «маленький» как по-немецки?
Знал же Слава, но этого вспомнить не мог. Подсказала тетя Сима:
— «Маленький» по-немецки «клейн».
— Правильно, — подтвердил Дидусенко. — Вот и говорят, что в древности нашли в Шварцвальде, что значит Черный лес, маленького медвежонка, то есть «берклейн», и на этом месте вырос город. И город этот стал называться «Берлин». Понял?
— Понял. Значит, потому в Берлине, куда ни посмотришь, — медведь. Да?
— Конечно, — сказал Егор Исаевич. — Медведь — это же герб Берлина. Он на всем — на автобусах, на этикетках, медведю памятники в парках. Видел?
— Видел. А вы привезли медвежонка?
— А как же!
— Может быть, это мой медвежонок.
— Твой?
— Ну да. У меня, то есть не совсем у меня, а у нашего соседа, был медвежонок, Мишка, одним словом, и он попал сюда, в Берлин, и я его ищу…
Они шли к выходу из Трептов-парка, и все трое наперебой рассказывали Егору Исаевичу историю Славиного Мишки. А проводник спрашивал Славу, какой был Мишка не только внешне, но и по характеру, что любил, какую лапу подкладывал под голову, когда спал, умел ли кувыркаться, ходить на задних лапах, делать стойку.
Слава, кажется, ответил на все-все вопросы и, расставаясь с Егором Исаевичем, почувствовал: найдет он своего Мишку, теперь обязательно найдет. А Яков Павлович сказал:
— Есть поговорка: «На ловца и зверь бежит». А тут получилось, что на ловца пришел не зверь, а зверолов. Удача.
— Что вы, — махнул рукой Дидусенко, — какой я зверолов! Просто звериный проводник, как уборщик в зоопарке. Только у меня зоопарк передвижной — на колесах. Жаль, что вы не можете поехать со мной на товарную станцию посмотреть моих пассажиров. Там ведь и мишка есть, только это не ваш. Кличка у него другая и вообще биография не та. Нет, не та биография.
Это слово он повторил дважды. А вообще Егор Исаевич говорил о своих пассажирах, как о людях: биография, характер, привычки…
Да, не ему только, но всем, кто был в это время рядом с ним, жаль было, что они не могут поехать на станцию посмотреть звериный эшелон. Федотов, тетя Сима и Славик были туристами, а это значит — жили и ездили по расписанию. Автобус ждал их уже у ворот Трептов-парка. По дороге в гостиницу туристы должны были заехать в музей, после обеда — в зоопарк, а рано утром на автобусе же дальше по Германии. Товарная станция была в другом конце города, и если бы туристы туда поехали, они не успели бы в зоопарк и могли бы отстать от группы.
Когда прощались, Егор Исаевич сказал еще, что в демократическом Берлине один из самых новых и самых лучших зоопарков во всем мире и, может быть, Славик найдет там своего Мишку. А если не найдет, они встретятся на обратном пути, когда снова будут в Берлине. К этому времени как раз Дидусенко должен будет привезти новый эшелон со зверями, и он все-все разузнает о Славином Мишке.
— А может быть, — сказал Егор Исаевич, — когда мы снова встретимся тут, в Берлине, вам уже не надо будет искать вашего Мишку.
— Вы думаете, мы его к тому времени найдем? — спросил Слава.
— Не знаю. Может, и найдете. Все-все возможно.
— Так почему вы сказали, что не надо будет искать?
Дидусенко помолчал и при этом задумчиво погладил свою бороду.
— Что обнадеживать! Это же хуже. Привезу — не привезу.
— Славик! — закричали в это время в один голос Яков Павлович и тетя Сима.
Она подбежала к ним и взяла Славу за руку:
— Ты что, хочешь, чтобы из-за тебя вся группа не попала в музей? В автобусе уже все сердятся и ворчат. Пошли скорее.
Она потащила Славу, а он и не сопротивлялся. На ступеньке автобуса стоял Яков Павлович, и Слава заметил, что вид у него был сердитый. А с Федотовым шутки плохи.
Одним махом Слава вскочил в машину, и они сразу же поехали. Слава даже не успел как следует попрощаться с Егором Исаевичем. А бородатый проводник крикнул ему вдогонку:
— До скорой встречи! Желаю удачи!
Автобус шел по улицам Берлина. Славе было интересно смотреть все, что мелькало в окне машины, как на экране кино. Но видел он, в основном, широкую спину Аси Сергеевны. Она заслоняла ему и переднее окно автобуса и боковое. Надо же так рассесться: боком, откинувшись, разметав руки, будто в кресле у себя дома.
Сначала Слава вытягивал шею, выгибался, стараясь увидеть что-нибудь в окне. Но потом перестал вертеться, полузакрыл глаза и стал вспоминать разговор с Дидусенко. Как это тот сказал: «Жаль, что вы не можете поехать на товарную станцию… Там ведь и мишка есть». А потом добавил: «Кличка у него другая и биография не та…»
…Та-та-та-та… Мысли Славы оборвались. Вот они, мысли эти, будто рвались вперед и должны были, как в атаке, захватить высоту, то есть решить непонятное в разговоре с Дидусенко. И, может быть, решить загадку: где же Мишка? Но та-та-та стучало, как пулемет врага, который подрубает атаку, прерывает бег, бьет насмерть…
