Ознакомительная версия.
Петьке показалось, что он оглох. Но это лишь показалось: через мгновенье он уже слышал, как Гроза громыхает от злости. Она же не попала в Петьку. Она промахнулась!
Петька выбежал из сосняка и понёсся по открытому месту. Теперь Гроза надеялась, что он станет под дерево, которое одиноко маячило на лугу, и тогда она легко попадёт в мальчишку. Но Петьку подхватил ветер, и по инерции он пробежал мимо дерева.
— Всё равно настигну, — прогремела Гроза, — только бы ты бежал. Если и не попаду прямо, рядом в землю ударю, а ты на бегу ступишь в это место, и тебя током пронзит.
Гроза хотела опять метнуть молнию в мальчишку, но он исчез.
Петька лежал в яме, прижавшись к её песчаному боку, и тяжело дышал. Рядом с ним — ведёрко, в котором грибов осталось чуть больше половины.
Гроза шарит свирепыми глазищами, а отыскать Петьку не может. В злобе мечется по небу, рычит, не знает, куда ей молнию метнуть.
Вдруг непонятный красный комок кубарем скатился к Петьке в яму. Петька подскочил, но тут же сел, увидев, что комок имеет две человеческие руки, две ноги и одну человеческую голову. Голова знакомая, девчачья, хотя у неё и стриженый мальчишеский затылок. Это же Ксюшка!
А Ксюшка, увидев Петьку, замерла на секунду, потом как рванётся из ямы.
Петька понять ничего не успел, а Ксюшки уже нет рядом. Только одна нога поскользнулась и в яме пока висит. В этот миг Гроза как швырнёт на землю огонь и грохот.
— Куда ты? Ненормальная! — крикнул Петька висящей ноге и не услышал своего голоса.
Высунулся из ямы, чтобы схватить её, и увидел: огромная ветвистая вершина дерева, которое одиноко маячило в нескольких шагах, отделилась от ствола и, подхваченная ветром, несётся прямо на них.
Петька изо всей силы дёрнул Ксюшку за ногу. Оба кубарем в яму скатились.
И тут наступила ночь. Сразу. Без вечера. Неожиданно. Где Ксюшка, где Петька, где ведёрко с грибами — ничего не видно. Такая темнотища, как будто глаза завязали чёрной повязкой, чтоб в жмурки играть. Только грохот над головой! Гром гремит! Ветер свистит! Ветки ломаются!
Но вот снова день наступил. Тоже сразу. Без утра. Неожиданно.
Это ветер накрыл яму сломанной вершиной, потом откатил её и бросил.
Глядит Петька — Ксюшка рядом сидит. Живая. А в яме веток накидано! Сучьев! На сто костров хватит. Ну если не на сто, так на один. Но большой. А на краю ямы обломок ствола торчит. Корявый. Опасный. Как раз в том самом месте, где Ксюшкина нога поскользнулась.
Посмотрела Ксюшка на Петьку, посмотрел Петька на Ксюшку, и оба враз, как по команде, повернулись друг к другу спинами.
А над головой стало тихо, ни треска, ни свиста, ни грохота. И Петьке вдруг хорошо так сделалось. Может, сейчас он услышит: «Мальчик! Мальчик!» Может, Присмотрись с Разглядикой здесь, около ямы сидят? Выглянуть? Позвать их? Или не надо?
Сидит, не выглядывает и не зовёт. Он никак не может понять, что же случилось, отчего так весело. То ли оттого, что Гроза прошла? То ли ещё отчего-то?
Глава пятая
Странная она какая-то
Сидит Петька спиной к Ксюшке, глаза от песчинок протёр, не поворачивается. Сидит Ксюшка спиной к Петьке, хвойные иголки с головы стряхнула и тоже не поворачивается. Молчит, будто на белом свете слов нет. Совсем никаких.
«Чего она не удирает? Она ж понимает, что у меня кулаки крепче, чем у неё? — улыбается Петька. — Гроза прошла, а она сидит себе, рассиживается, как дома».
«Почему он меня за ногу стащил? Наверно, отдубасить хочет? — соображает Ксюшка. — Гроза прошла, чего же он не дерётся?»
Сидят и молчат. Не двигаются. А у Петьки такое хорошее настроение! И всё лучше делается!
Вдруг он слышит: Ксюшка чего-то засопела, засопела, всё сильней, всё сильней и как запоёт во весь голос:
Оранжевое небо,
Оранжевое море,
Оранжевая зелень,
Оранжевый верблюд.
И тут же без остановки перескочила:
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо.
— Ты что, с ума сошла? — оторопел Петька.
А она всё поёт и рукой за коленку держится. Глядит Петька, а коленка у неё дрожит и распухла вся.
— У тебя же кровь! — испугался он.
— Я знаю, — ответила Ксюшка. — Ну и что? Подумаешь!
На дороге чибис,
На дороге чибис,
Он кричит, волнуется, чудак.
Петька растерялся.
— Ты тогда… реви, что ли.
— Не поможет, — мотает головой Ксюшка. — Я, когда больно, песни ору. Какие попадутся, подряд. В одной книжке у мальчишки ухо болело, так он песни пел. Мне тоже помогает.
И завела ещё веселее: «Кай, кай, Ивана».
«Странная она какая-то, — поражается Петька. — Во дворе все девчонки ревут, а Ксюшка никогда. Будто и не девчонка вовсе. И на мальчишек нападать не боится. Правда, нечестно нападает, со спины. Но у неё же сила комариная. Вот только врёт на каждом шагу. Обидно даже. Ведь человеком могла бы быть!»
— Ты чего врёшь всегда? — в упор спрашивает Петька.
— Я не вру, — перестала петь Ксюшка. Наверно, боль утихла.
— А вот и врёшь, что не врёшь.
— А чего вы никто не верите?
— А мы бы верили, если бы ты не врала.
— Я не вру, — упрямо повторяет Ксюшка, а сама правым глазом подмаргивает. Подмаргивает и подмаргивает.
— Ты чего подмаргиваешь? — смутился Петька.
— А у меня щи в глазу.
— Какие щи?
— Обыкновенные. С мясом, с капустой, только без сметаны, потому что в «Гастрономе» санитарный день.
«Ну что с этой врушкой несчастной сделать?» — думает Петька.
А Ксюшка орёт:
— Не веришь, да? Опять, думаешь, вру, да? Вот тебе!
И ногой ка-ак поддаст ведёрко с грибами. Оно чуть из ямы не выскочило. У самого края задержалось и сначала медленно, потом всё быстрее покатилось вниз, разбрасывая сломанные грибы.
А Петьке почему-то ещё веселее стало. Поглядел на ведёрко и неожиданно захотелось самому так ногой поддать его, чтоб оно совсем из ямы вылетело.
И опять почудилось ему, что вот-вот зазвенят знакомые колокольчиковые голоса. Смотрит он на Ксюшку и удивляется — лицо-то у неё, оказывается, не такое уж треугольное. И подбородок не острый, даже с ямочкой. И глаза красивого цвета, как костюмы у волшебных человечков. А веснушки пускай на носу сидят, если им там нравится сидеть.
«Чего она на мои руки смотрит? — думает Петька. — Боится, как бы ей за грибы не попало?»
Засунул руки в карманы, чтобы она не боялась. А там, в кармане, косынка — Петька забыл про неё. Вытянул небрежно двумя пальцами, а сам вроде бы не глядит на Ксюшку. Она увидела, вздрогнула.
Тогда Петька взял косынку за два конца, поднёс к лицу, а сквозь неё всё видно: и кустик гвоздики на краю ямы, пригнутый грозой, и зелёные растерянные глаза Ксюшки.
Вдруг показалось Петьке, что смотрит он не через косынку, а через стекло. И хорошо ему смотреть и странно. Всё как-то иначе выглядит, будто стекло это не простое — особенное. Отстранил его от глаз подальше, потом опять приблизил. Чудно смотреть и радостно. Ксюшка другая через это стекло. И вся ссора с ней совсем не такая, какой раньше казалась…
Посмотрел ещё немного и протянул Ксюшке её удивительную косынку. А она… не берёт.
— На, твоя ведь.
Ксюшка недоверчиво, с опаской протянула руку, взяла косынку и сунула за пазуху, а сама всё ждёт чего-то. И он понял — Ксюшка ждала подвоха. Она думала, что Петька сейчас отомстит ей за рассыпанные грибы. Даст ей косынку подержать и отнимет.
— Да ну тебя! Нужна ты мне больно!
Только хотел отвернуться и видит, что такое? Правый глаз у Ксюшки перестал подмаргивать, но зато оба враз заморгали-заморгали. И слёзы из них как покатятся. Заплакала Ксюшка. Тоненько, жалобно, по-девчачьи.
Схватила ведёрко и давай грибы собирать. Ползает, с грибов песок стряхивает, а сама ревёт, не останавливаясь. Слёзы капают на грибы, на платье и прямо на песок.
Все до единого грибочка собрала, осторожно около Петьки ведро поставила, выскочила наверх и нету её.
Петька помедлил немного, потоптался на месте, поднял ведёрко и тоже вылез из ямы.
Тут неожиданно хлынул крупный дождь. И ещё неожиданнее прямо во время дождя полилось с неба солнце. Дождь засветился, засиял, будто он не настоящий, а сказочный или театральный. Всё было необыкновенно и радостно.
Ксюшка неслась к Волге, с каждой минутой становясь всё меньше. Вот уже не видно мелькающих рук и ног, только сквозь солнечный дождь горит красное платье.
И показалось удивлённому Петьке, что это не Ксюшка к Волге бежит, а кто-то невидимый за дождём несёт праздничный флаг. Как на Первое Мая.
Ознакомительная версия.
