— Нет, нет! А вдруг кто-то нас увидит, что тогда?
— Ладно, — сказал я, — просто подождем здесь, пока он выйдет!
— Мне надо в туалет, — сказала Йоши, — и есть ужасно хочется.
— Внутрь ты не хочешь, на улице оставаться не хочешь, чего тебе тогда надо? — огрызнулся я. Это было совсем не честно — с таким же успехом можно было задать этот вопрос себе.
— Я бы хотела войти, поесть сосисок и сходить в туалет, но пока не узнавать про твоего отца, — ответила Йоши. — Можно же просто посмотреть на него для начала. Вдруг кто-нибудь обратится к нему «господин Мюллер», и тогда мы будем знать, что это именно он!
«А что, неплохо», — подумал я. Мы вошли через открытую дверь в кабачок, я зашагал к ресторанному залу, а Йоши прошмыгнула дальше, к двери с двумя нулями[3].
«Ну, с богом», — пробормотал я и отворил дверь. Зал был почти пуст. За двумя столами сидела парочка каких-то мужчин, но их я не успел толком рассмотреть, потому что на стойку рядом с большой кофеваркой облокотился мужчина — перед ним лежал пес — и этот мужчина был Йоханнесом Мюллером! И Йоханнес Мюллер совершенно точно был моим отцом! У меня аж дыхание перехватило от благоговейного удивления, что кто-то может быть так поразительно похож на тебя. Он был, вот честно-пречестно, моей копией — чуть помятой и поизносившейся!
Или другими словами — я был отреставрированной его копией! Глаза, волосы, нос, подбородок с поперечной складочкой под губой, брови, почти сросшиеся на переносице, и даже, по словам Дорис, не по-мужски длинные ресницы — все было на месте. Всю свою жизнь я удивлялся тому, что ни на йоту не похож ни на кого из своей семьи. Глядя на моих светловолосых голубоглазых белокожих баб, я думал, что внешность чужака у меня, наверное, от отца. Но встретить своего постаревшего близнеца — к этому я был совершенно не готов.
Казалось, будто этот мужчина родил меня в одиночку и ни одного маминого гена во всем этом не участвовало.
Йоханнес Мюллер поставил пивную кружку на стойку бара и посмотрел на меня. Огромный пес поднял голову и тоже посмотрел.
— Кого-то ищешь? — спросил меня Мюллер.
Я кивнул, закрыл дверь и смотрел на него не отрываясь. Мне больше не было страшно. Чего бояться помятого близнеца? Пес встал и обнюхал меня. Я погладил его и подумал: Мюллер ведь должен увидеть, что я похож на него, как слива на чернослив! Не может быть, чтобы он ничего не заметил! Но этот парень, похоже, как раз ничего и не замечал. Тогда я подошел поближе — пес последовал за мной — и сказал:
— Меня зовут Вольфганг Обермайер. Я сын Мони Обермайер. Мне четырнадцать лет.
Этого достаточно, решил я.
— Ну… И что? — спросил чернослив. В его голосе послышалась неуверенность.
— Вас же зовут Йоханнес Мюллер? — уточнил я. Чернослив кивнул.
Разочарование пополам с возмущением разрасталось во мне. Услышать от почти стопроцентного отца всего лишь дурацкое «и что?» в ответ на уникальное, потрясающее до глубины души признание — это и вправду ужасно грустно.
Больше всего мне хотелось развернуться и уйти. Папа разновидности «чернослив-ну-и-что» был мне нафиг не нужен. От отца без памяти и прозорливости я мог в момент отказаться. Но сейчас речь шла не обо мне, а о Йоши, и я почувствовал, что просто обязан подавить в себе все это. Я сказал:
— Вы же знали мою мать. Раньше, когда меня еще не было!
Мой постаревший близнец отпил большой глоток пива, вытер рукой верхнюю губу, хотя там и следа не было от пивной пены, сморщил лоб в две складки и внимательно оглядел меня. Я тоже сморщил лоб в две складки и изобразил свою знаменитую улыбку с ямочками на щеках, потому что против нее — если верить тете Фее — устоять не может никто.
Старый близнец улыбнулся точно так же. Правда, левый уголок его рта нервно дернулся. Поулыбавшись чуть-чуть, мой постаревший близнец заложил на лбу еще одну складку и спросил:
— Ты пришел ко мне?
Я тоже изобразил на лбу третью складку и сказал:
— Точно!
Тут Йоханнес Мюллер снова взял пивную кружку, осушил ее, достал из кармана двадцать шиллингов, положил их на стойку у пустой кружки и сказал:
— Ну, тогда пошли!
На самом деле он сказал это, больше обращаясь к собаке, но я почувствовал, что и ко мне тоже, и вышел вслед за Мюллером из кабачка. Пес выскользнул в открытую дверь и кинулся к старой «альфе».
— Псина страстный автолюбитель, — сказал Йоханнес Мюллер.
Я оглянулся в поисках Йоши, но ее нигде не было видно. Я показал на дверь с двумя нулями.
— Моя подружка еще в туалете, — пояснил я. — Я бы не приехал, если бы не она. Я приехал из-за нее. Она увязла по уши!
— Ах, вот оно что, — пробормотал чернослив, но было ясно — он ничего не понял.
Я подошел к двери туалета. Хотел постучаться, но та была не заперта. В туалете ни души. Я выбежал на улицу и закричал:
— Йоши! Йоши!
Ответом была тишина и никакой Йоши. И темнота — ничего не разглядеть, потому что сумерки уже превратились в ночь.
Йоханнес Мюллер тоже вышел.
— Как вы приехали? — спросил он.
Я не ответил, я продолжал звать Йоши.
— Слушай, не сходи с ума, — сказал Мюллер, — она не могла уйти далеко!
Тогда я перестал орать и объяснил Мюллеру, что Йоши находится в опасном психическом состоянии. В телеграфном стиле поведал обо всех ее злоключениях. Мюллер вздохами демонстрировал сочувствие. Только чуда не произошло, и Йоши не появилась. Мы обошли вокруг дома, потом вернулись обратно в кабачок, прошли по коридору во двор. Но и там Йоши не было. Огромному псу поведение хозяина казалось странным. Он бегал туда-сюда между нами и «альфой» и лаял. Словно хотел сказать: прекрати эту идиотскую игру, садись в машину и поехали наконец домой!
— У нас два варианта, — сказал Мюллер, — или вернуться в кабак и подождать, пока она придет, или поехать ее искать, — он кивнул на свою «альфу». — Если твоя подружка ушла, мы ее скоро догоним.
— Я даже не представляю, в какую сторону она пошла, — возразил я.
Мюллер подошел к машине. Как только он вытащил из кармана ключи, гигантский пес тут же успокоился и перестал лаять.
— Поехали сначала к Шёнау, — решил Мюллер. — Если не увидим ее, развернемся и двинемся в сторону Гфурта.
Он открыл заднюю дверь и собака запрыгнула в машину. А мне махнул рукой, чтобы я сел рядом с ним впереди. Потом, чертыхаясь, вытащил из-под пса сумку с хлебом и коробку яиц.
— Новак, скотина, спятил что ли? — ругался он. — Взял и улегся прямо на яйца, придурок!
Мюллер переложил продукты в багажник и уселся за руль.
— Надеюсь, заведется! Машина у меня с характером…
Машина и вправду оказалась с характером!
Мне показалось, что прошла вечность, пока мотор перестал то и дело глохнуть и мы тронулись.
Мы двинулись в сторону Шёнау. Навстречу нам не попадалось ни машин, ни Йоши, бредущей вдоль дороги. Где-то километра через два Мюллер сказал:
— Поворачиваю обратно! Так далеко она бы за пару минут не ушла!
Около автобусной остановки, где улица была пошире, Мюллер развернулся.
— В бардачке сигареты, — сказал он, — если хочешь.
Я хотел.
— И мне одну, пожалуйста, — попросил Мюллер. — Я поначалу тебя даже и не узнал, — сказал он, помолчав, — ты изменился. Когда я тебя видел в прошлый раз, ты выглядел совсем ребенком. Совсем по-другому!
Что значит — «изменился», подумал я. Что значит — «узнал», подумал я. О чем это он, думал я. Но молчал.
— Ну да, — сказал Мюллер, — кажется, это было два, нет, думаю, даже три года назад. Ведь меняются как раз в этом возрасте!
— Я сегодня впервые вас увидел, — сказал я.
Мюллер кивнул, соглашаясь. Потом спросил:
— Скажи-ка, а твоя мать знает, что ты поехал ко мне?
— Она даже не знает, что я в курсе вашего существования, — сказал я. — Я сам все разузнал. — И через пару секунд добавил: — И я понятия не имел, что вы меня знаете. Я нашел что-то вроде маминого дневника, там она пишет, что все держит от вас в тайне и тому подобное. Ну я и решил, что вы даже не знаете о моем существовании.
— Боже ж мой, — вздохнул Мюллер, — все еще запутаннее, чем я думал. Я-то считал, что мадам открыла тебе тайну твоего происхождения как раз годам этак к четырнадцати!
Я помотал головой, но Мюллер, следивший за дорогой, этого, наверное, не увидел. Я исподтишка смотрел на него сбоку. Он курил, держа сигарету в левом уголке рта безо всякой помощи пальцев. «Ловко!» — мысленно позавидовал я.
— Сначала я и вправду не знал, что твоя мать беременна, — сказал Мюллер. — Вообще ни о чем не подозревал. Наши отношения были такими… такими… В общем, это были свободные отношения. А потом я уехал за границу…
— В Грецию, — перебил я. — Я и это разузнал. От бывшей подружки вашего другого сына.
— Но такие вещи трудно утаить, — продолжил Мюллер, — ведь есть общие друзья и знакомые. И о таком сплетничают. Так что глупо думать, что подобное можно скрыть. Я еще в Греции обо всем узнал. Но если честно, тогда я и не представлял, что мне делать с этой новостью. Только еще одного сына мне и не хватало! — Он притормозил, повернулся ко мне и спросил: — Не обижаешься?
