Но неожиданно Арсеньева объявила, что ждут хорошей погоды только бездельники, а если надо по делу, то можно ехать и в дурную. Как-никак начало июня, не замерзнут ведь они в теплом возке.
Поэтому быстро собрались и поехали. Афанасий Алексеевич первый, за ним и Арсеньева с внуком. Прямо к родной сестре Арсеньевой — к Наталье Алексеевне Столыпиной.
В их большом особняке Елизавете Алексеевне с внуком отвели парадную гостейную комнату в нижнем этаже. Наталья Алексеевна, младшая сестра, отличная хозяйка, крикливая и суетливая, всячески старалась развлечь Лизоньку, закармливала Мишеньку сладостями и приводила к нему играть свою старшую дочь. Мише нравилось играть с Анетой, хотя она была старше его на пять лет — ей шел уже восьмой год. Анету мать боготворила — девочка была очень хороша собой, держалась самоуверенно и привыкла к неизменно восторженным восклицаниям родственников и друзей родителей.
Хвастаясь ее красотой, Наталья Алексеевна завивала девочке локоны, наряжала ее в модные платья, пышные юбки и заказывала ей черные шелковые туфельки с высокой шнуровкой.
Анета пленила Мишеньку тем, что умела читать. У нее было много книг с картинками, и Миша часто просил ее почитать вслух, что она охотно исполняла, — так они проводили долгие часы незаметно. Анета показывала Мишеньке своих кукол — их было у нее множество: и тряпичные, сшитые руками дворовых, и полученные из-за границы, с восковыми головками, нарядно одетые.
Анета предлагала играть кожаным мячиком, сделанным крепостным искусником, но мальчик еще не ходил и играть с мячиком не умел.
Пока дети занимались чтением и игрушками, их бонны — Христина Осиповна и Августа Генриховна, обе немки, — сердечно радовались встрече и оживленно беседовали на родном языке, следя, чтобы дети тоже говорили по-немецки.
Тем временем Елизавета Алексеевна советовалась с сестрой, с ее мужем и с братом Афанасием, как бы добиться приема у Сперанского.
Наталья Алексеевна успокаивала сестру:
— Не волнуйся, Лизонька! По-моему, ты должна выиграть это дело. Твой зятюшка тебя боится, к тому же в делах, как я заметила, он рохля и на своем настаивать не умеет, а ежели нам удастся убедить Михайла Михайловича принять твою сторону, то он повлияет на зятюшку — как-никак губернатор в Пензе. Только бы Сперанский согласился, а согласиться как будто он должен, ведь он очень обязан Аркадию.
Недавно еще знаменитый государственный деятель, любимый советник Александра I, Сперанский теперь был в немилости. Однако неизвестно еще было, что его ожидает. После долгого пребывания у власти он неожиданно был отправлен в ссылку, потом был назначен пензенским губернатором, значит, все-таки вновь облечен доверием правительства.
В свое время падение его было встречено с великим ликованием многочисленными врагами, которые завидовали его высокому положению, и только член Государственного совета адмирал Николай Семенович Мордвинов защищал его и протестовал, считая несправедливостью отстранять Сперанского от дел.
Этого выступления Мордвинова всю жизнь не мог забыть Сперанский, так же как и дружеской самоотверженности Столыпина, и, благодарный Аркадию Алексеевичу, готов был за него в огонь и в воду. Для сестры своего друга, женатого на дочери Мордвинова, Сперанский готов был сделать все, что от него зависело, и приложил все усилия, чтобы помочь Арсеньевой в ее трудном деле.
На семейном совете было решено, что мужчины — Григорий Данилович и Афанасий Алексеевич — поедут к Сперанскому просить, чтобы он принял Елизавету Алексеевну.
Когда Столыпины вошли в губернаторский дом на официальный прием, Михаил Михайлович на глазах у всех посетителей тотчас же увел их в свой кабинет, усадил в кресло и спросил: правда ли, что Елизавета Алексеевна, кроткая и уважаемая всеми женщина, ныне совершенно убита горем и неприятностями, которые чинит ей дерзкий зять? Сперанский уже слышал о том, что ее ожидает крест нового рода, что Лермантов требует к себе сына и едва согласился оставить его у бабушки еще на два года.
Сперанский вопросительно посмотрел на своих собеседников, и они молча кивнули головой.
— Говорят, что зять Елизаветы Алексеевны — странный и худой человек?
Оба собеседника подтвердили и это и тут же стали просить Михаила Михайловича, чтобы он принял Елизавету Алексеевну, выслушал бы ее и помог ей в этом деле.
Сперанский возразил:
— Как же я могу беспокоить почтенную Елизавету Алексеевну выездом ко мне, когда она в таком тяжелом состоянии? С вашего разрешения, завтра же я сам навещу ее. И заранее прошу передать, что для родной сестры моего лучшего друга — Аркадия Алексеевича — неужели я не сделаю того, что в моих силах? Правда, закон на стороне Лермантова — отец имеет более прав на своего сына, нежели бабушка, однако попробуем!
Мужчины встали, долго раскланивались, благодарили. Григорий Данилович просил назначить час посещения. Сперанский ответил, что он приедет после шести вечера, закончив очередные дела.
С поклонами Столыпины удалились, и тотчас же доложили Елизавете Алексеевне об успешном их визите к губернатору.
Наталья Алексеевна забеспокоилась и высказала вслух причину своего беспокойства:
— Конечно, неплохо нам с Гришей принять в нашем доме губернатора, но это же влетит нам в копеечку? Не лучше ли было бы добиться, чтобы Лизонька к нему съездила?
Но Арсеньева, взяв свой огромный кожаный баул, с которым никогда не расставалась, открыла замок, вынула оттуда несколько крупных ассигнаций и протянула сестре.
Наталья Алексеевна одобрительно переглянулась с мужем, быстро засунула ассигнации к себе в большой карман, где лежали ключи и носовой платок, и спросила всех присутствующих:
— Так что ж мы будем готовить — обед или ужин?
Все оживленно стали обсуждать подробности приема.
Елизавета Алексеевна тотчас же послала записку Сперанскому, что она сердечно благодарит его за лестное внимание и с великим нетерпением и радостью будет ожидать его посещения.
С этого часа началась суета. Созвали дворовых и велели им мыть оконные стекла и полы в комнатах. Нарочные поскакали к торговцу ранними овощами и ягодами, кучера послали к брату Александру Алексеевичу за кондитером, который мастерски выпекал торты, пирамиды и пирожные. Афанасий Алексеевич с утра съездил за редкими винами. Сестры дружно советовались, как особенно парадно убрать стол, какими букетами его украсить.
Наконец все было сделано. Зажжены были многосвечные люстры и стенные бра, хотя еще было светло, разостланы красные ковры на лестнице, все кушанья были проверены, все люди были на месте.
Сперанский оказался точным. Предупрежденные дворовые, нарушая обычай, вбежали в дом сообщить, что губернатор жалует.
Все Столыпины вышли приветствовать Сперанского и провели его в зал, сияющий огнями. Вскоре Михаил Михайлович спросил:
— А где же мой маленький тезка, из-за которого загорелся весь сыр-бор?
Все спохватились — где же дети? Никто и не думал, что Сперанский захочет увидеть Мишеньку.
Но дети были в полном порядке: нарядные, причесанные, умытые, они сидели в маленькой чайной комнате и ели клубнику с молоком.
Арсеньева торжественно повела своего гостя к детям, а Сперанский так вежливо поддержал ее под руку, что со стороны нельзя было сразу догадаться, кто кого привел; за ними следовали Григорий Данилович с супругой и Афанасий Алексеевич.
Арсеньева, роняя слезы, доверительно говорила своему спутнику:
— Что делать? Я имею к этому ребенку пристрастную любовь. Ведь это сын моей дочери. Я счастлива, что я могу вам показать моего маленького ангела!
Когда они вошли в распахнутые перед ними двери, Арсеньева обратилась к внуку:
— Мишенька, поздоровайся с Михаил Михайловичем!
Мальчик нехотя слез со стула, кивнул головой, сумрачно и недоверчиво поглядел в хитрые, умно прищуренные глаза Сперанского и поздоровался. Сперанский его приласкал, потом обратился к Анете:
— А эта чья красавица?
Анета тотчас же легко встала, жеманно присела, ущипнув пальчиками свою пышную юбку с обеих сторон. Обе бонны, церемонно раскланявшись, просияли, довольные результатом своих наставлений.
Взрослые удалились в сторону. Арсеньева, усевшись рядом со Сперанским, тотчас же провозгласила здравицу Михаилу Михайловичу. Все присутствующие ее горячо поддержали. Потом в течение долгой трапезы беседа шла только на одну тему. Сперанский внимательно и подробно расспрашивал у всех присутствующих детали этого тонкого и необычного дела. После трапезы перешли из столовой в маленькую зеленую гостиную. Михаил Михайлович попросил бумаги и чернил и предложил Арсеньевой продиктовать ему текст завещания. Елизавета Алексеевна диктовала, Столыпины ее поправляли, Сперанский подсказывал отдельные фразы и переделывал некоторые места.
