АНДРЕЙ ЛОБАЧЕВ
— Горщик горщику — рознь, — начал свой рассказ Михаил Дмитриевич Лобачев, прославленный на Урале горщик. — «Пошел в гору — знай приметы камня да иди в горы без корысти», — так нам еще деды говорили.
Коршунами кружились скупщики вокруг рудознатцев, ну а настоящий горщик или старатель дедовы наказы не забывал, крепко их помнил. Других в пример приводить не буду, а о брате расскажу. Редкостный талант брат Андрей имел на камни. Только вот грамотешки ему не хватало, как и я, самоуком до всего доходил.
Как сейчас помню. Малым я еще был, а Андрейка еще меньше. У соседа-лавочника парнишка рос — погодок со мной. Дурной такой парень был, ну чисто пенек. Примется книжкой вертеть перед Андрейкой. Вертит, а сам наговаривает: «Вот дашь светлый камень — дам книжку почитать!»
Андрей-то уж в то время вовсю работал в горах. Лет десять ему было. До страсти любил он камень, ну а книга тоже манила. Ежели, бывало, дорвется он до нее, будто самоцвет в руках держал.
Часто он отца просил купить книгу — да куда тут. Бедность нас шибко ела. Хоть и с малых лет терли бока возле камня, а от бедности, как от дождя осенью, не могли отвязаться.
Страшно вспомнить, как жили. Изба на боку. Одежа — одни ремки. Сбруи путней у лошаденки сроду не бывало, а отец покойный из копушек не выходил.
— Душу заложу, а до жилы дойду! — клялся он. — Ничего не пожалею. Жизнь отдам, а до доброго камня дойду.
Не на ветер старый горщик слова кидал. Не такой характер имел. Потверже гранита, посчитай, характеры-то были у рудознатцев.
Пошли мы, значит, с измалетства с Андреем по дедовой да отцовской тропе. Вместо книжек — кайла, вместо бумаги — горы.
Сколь хошь пиши да разгадывай знаки камня, леса и гор. Все ведь в единой силе рождено бывает. Потом уж много лет спустя довелось брату у самого Ферсмана поучиться. С ним работал Андрей. Александр Евгеньевич хвалил брата. «Неутихомирный ты наблюдатель, Андрей!» — говорил Ферсман, как сейчас помню слова эти.
Сойдутся, бывало, будто век не видались. Говорят, говорят и все о камнях. А то уйдут к самым дальним копушкам. Уйдут на день, и проходят неделю. Голодные, а довольные воротятся назад. Идут веселехонькие, только в котомках камни брякают.
Хороший был человек Ферсман. Хоть и ученый большой, а понимал мужицкую душу. Да еще как понимал!
Часто я глядел на них: на брата и Александра Евгеньевича. Один — большой ученый, а другой — босяк босяком, холщовая рубаха на нем, из понитка штаны, волосы на голове чисто помельник. А стоят эти оба человека, будто равные. Да еще спорить примутся, и Андрей частенько верх брал.
Смелый был брат, ничего и никого не боялся. Люди то лешего выдумывали, то всякие небылицы плели про старые шахты. Ради шутки. Да куда там! Андрея страхом не возьмешь.
Как-то Митьша — тоже добрый горщик был и шутник большой — вымазался чертом и ночью к шалашу Андрея подкрался. А дружки его за оврагом поджидали. Сидят и смотрят, что дальше будет. Андрей так Митьшу понужнул, что тот с горы пушинкой летел. Только один раз за всю свою жизнь Андрей испугался. Правда, молодой еще был. Как говорится, страхом не обучен.
Открыли мы корундовую жилу. А на богатимую натакались. Дело было в субботу, а суббота в старое время, известно, для горщика — светлый праздник. Разрешалось домой сходить, в бане помыться.
Ну вот. Артель-то вся в поселок ушла, а Андрея оставили жилу караулить. Известно, бобыль. Некуда податься.
Развел он костер. Сухарника в ночь заготовил. Вскипятил чаек. Прополоскал им брюхо. Кирпичный чай тогда горщики шибко уважали. От ломоты в костях хорошо и от сна воротило.
Сидит это Андрей у костра и вдруг слышит: кто-то в кустах нет-нет и шабаркнет. Будто из земли кто вылезает. А темень кругом как в забое ночью. Осенняя пора подходила.
Опять где-то кто-то шабаркнул. Приподнялся Андрей с земли и видит: на костер человек идет. Подошел. Поглядел. Но брат не сробел, оглядел гостя. Человек Андрею сказал:
— Мир на стану, — и, не дожидаясь ответа, спросил: — Не испужал я тебя?
— А чего мне пужаться? Не в диковинку ночной гость. Садись к огоньку. Не из пужливых наш брат рудознатец, сами кого хошь испужаем, — усмехнулся Андрей.
Сам потом нам рассказывал все это.
Ну вот, говорит это он пришельцу, а все же нет-нет и скосит глаз на гостя: дескать, что за птица?
Не поглянулся он Андрею. Купец не купец, а, видать, из богатеньких был. В ухе серьга да еще золотая, цепочка на брюхе. Сам тонкий, высокий — одним словом, будто худой голик против доброго кедра. Это против Андрея-то. Больше всего не поглянулось обличье гостя Андрею. Шея долга, голова махонькая, и то злые, то озорные глаза.
Смотрит Андрей на гостя, а сам думает: «Что-то не то. Кто ночью да еще в лес в золоте ходит. Может быть, на пушку думает меня взять? Жилка-то, она хоть кого приманит! Ежели надо, сам управитель прискачет».
Думает он про себя так, а виду гостю не кажет.
— Знать-то, ты не из здешних мест, человек? — спросил Андрей. — Откуда и куда путь держишь?
— Пыхало не прут, дыхало не голова. В Ильменях живу, траву жую. На солнышке греюсь, за камнем сплю.
Совсем не поглянулся такой ответ Андрею, но виду опять гостю не подал.
А пришелец опять за свое — новую загадку отсыпал:
— Лежит тело, головы нет, а горло цело!
Вздрогнул Андрей от таких слов.
«Знать-то, разбойник. Варнак!» — в голове у Андрея пробежало, а гость в это время и говорит:
— Ну ладно. Хватит загадками тебе говорить. С докукой я к тебе. Хворь меня одолела, я кое от кого слыхал, будто есть у тебя камешек такой, всяку хворь отводит. Сглотнешь его и оздоровишь. Жар этот камень в человеке съедает. А насчет загадок — я пошутил. Люблю людей ими пужать.
Усмехнулся Андрей в ответ, но спорить не стал, только будто между прочим сказал:
— Запуги это все бабски про камень. Не верю я и тебе скажу. Не для этого рожден камень, ну а ежели ты веришь, возьми. У меня в балагане их много.
И тут же поднялся. Сходил в балаган. Подал гостю тряпицу. Тот развернул, а в ней камешек, словно льдинка застывшая лежала.
Взял камень гость в руки принялся его вертеть, то на зуб положит, то к носу поднесет. А Андрей глядит на него и смеется.
— Ты бы лучше горилки похлебал, а то вздумал ледяной камень глотать. Кишки остудишь! — шутил он над гостем.
Но тот будто Андрея и не слыхал.
— Сколь ты возьмешь за этот камень? — спросил гость Андрея. — Красненькую мало?
Оглядел Андрей гостя и сказал:
— Камень бери, только помни, самоцвет чистый воздух любит, а от душных убегает. Как бы от тебя не убежал. Держи крепче: дух от тебя не шибко легкий идет. Не из наших мест ты, как я погляжу. Ишь золото-то налепил на себя, знать-то, из богатеньких будешь! Только у нас обычай такой: на хворь сколько дашь. А ежели нет ничего — так возьми. Оздоровишь — отдашь.
— Значит, даром отдаешь? — спросил гость. — Видать, и вправду ты не из корыстных? Оттого и ходишь в портках, а твой камень я не возьму даром. Пойдем-ка, я тебе за него одну тайность открою! — позвал гость Андрея.
Пуще прежнего удивился Андрей.
«Сам не здешний, а о каких-то тайностях говорит», — думал он про себя, но мешкать не стал и, забросав костер, зашагал за гостем.
Недолго они шли. И места все Андрею знакомы. Хоть глаза завяжи, дорогу б нашел.
Зашли они на высокий шихан одной из гор, что за Таганаем стоит. Зашли и остановились.
— Знаешь ты эту горушку? — спросил Андрея гость.
— Знаю.
— А знаешь, какие хребты за ней тянутся?
— Знаю. Хочешь, я и сам тебя хоть до Юрмы доведу, а хочешь…
Но гость перебил Андрея.
— Хватит тебе мозги на ладонь выкладывать. В горах ты живешь, а не знаешь, поди, какие хребты за Таганаем лежат и что в них скрыто?
Хотел было Андрей гостю возразить, но тот не дал ему и рта раскрыть:
— Слушай, Андрей, большую тайность тебе я открою за то, что ты бескорыстный. Дальше три хребта в разные стороны уходят. Один из них золотой, до безводных степей в нем золото лежит. И нет, как морю, ему берегов. Во втором — сам горюч-камень лежит. В третьем — разные руды и самоцветы, а между хребтами… — и осекся.
Видать, заприметил, как слушал Андрей, ни разу не прервал, но и усмешку с губ не убрал.
— Не веришь! — загремел гость. — Ну хватит тогда. Пойдем твою медовуху пить, а то зябко стало.
— Пойдем, — ответил Андрей, и они повернули обратно к балагану.
Угостил Андрей гостя, а тот все ел и ел, пока все в утробу не отправил.
Наелся и принялся на весь лес хохотать да так, что гул пошел по горам.
Слушал, слушал Андрей гостя и все больше дивился над тем, как тот принялся кружиться, скакать и извиваться. Кружил, кружил гость да как заорет:
— А ты не видел ватаги моей и где она скрылась, притаилась?
