— Переделать по сечению «А».
— Вы и так беспрерывно переделываете! — возмутился Тумаркин. — Опаздываете в отношении сроков. Деталировщики ваши и копировщики!
— А что такое нагорье? А плоскогорье? Сколько времени живёт майский жук во взрослом состоянии?
Тумаркин порозовел, сделался ещё толще по всем сечениям и начал глухо булькать, наливаться кипятком. Точь-в-точь как родной отец.
Пётр Петрович на перемене увидел наконец весь 6-й «А». Девочки пришли с профилактики здоровья, и класс восстановился. Шестой «В» тоже восстановился: перестал шить и строгать.
Ребята бегали, кричали, спорили. Коридоры гудели от их голосов и беготни. Пётр Петрович с портфелем и ведром уселся в классе отдохнуть. Ныла поясница, болели руки. В особенности синяк на пальце.
Вошёл дежурный по этажу старшеклассник. Спросил:
— Почему в классе?
— Отдыхаю.
— Давай выходи. Не положено.
— Я хочу посидеть, отдохнуть.
— На уроке посидишь, отдохнёшь. А сейчас гуляй в коридоре. — И старшеклассник взял Петра Петровича за воротник пиджака.
Пётр Петрович не сопротивлялся. Старшеклассник выволок его в коридор, запер на ключ дверь, а Петру Петровичу легонько наподдал ногой.
— Гуляй! Проветривайся!
Пётр Петрович не сопротивлялся, начал гулять, проветриваться.
Его окружили Виталик, Глебка, Витя Фадеев и ещё кто-то, с кем он делал железных хоккеистов.
— Мы тебя ищем. Французский отменили. Лидия Максимовна заболела.
— Ну и что?
— Как — что? КВН будет после пятого урока!
— После пятого, — машинально повторил Пётр Петрович.
— А то нет!
Пётр Петрович сам бы с удовольствием заболел вместо Лидии Максимовны. Чем-нибудь инфекционным, чтобы положили в больницу и никого не пускали. Или хотя бы просто насморком заболеть, как Лейкин. Может, пойти в буфет и выпить холодного кефира? Заморозиться?
Прибежали девочки: Юля (хотя и тоже вертлявая, но совсем не чёрненькая, а русоволосая), Надя Гречкина и ещё две девочки, о которых Пётр Петрович только знал, что они лучше всех замесили тесто.
— А «вешники» гордые, — сказала Юля. — Отгадали наши вопросы.
— Не может быть! Я за свой вопрос ручаюсь.
— И я за свой. А то нет?
— А я не знаю, — неуверенно проговорила Надя Гречкина. Она вся была какая-то неуверенная. — Бекчакова сказала, что вопросы маннокашные.
— Что? — Юля даже притопнула каблуком от негодования.
Надя втянула голову в плечи. Она была не рада, что сказала.
— Маннокашные! — закричал Глебка. — Ты слышишь? Чего ты молчишь? — И он толкнул Петра Петровича.
— А ведро? Где ведро? — Это уже закричали две девочки, которые лучше всех замесили тесто.
— В классе, — ответил Пётр Петрович. Он ответил девочкам, потому что не знал, что ответить Глебке. Глебка — это его Тумаркин и Дятлов. Определённо.
— А ты отгадал? — не успокаивался Глебка.
— Что?
— А с карандашом? А с… — И Глебка опять толкнул Петра Петровича.
Но тут Глебку самого Юля толкнула, чтобы замолчал: появились «вешники».
Они несли большую коробку с медицинскими банками. На тарелке кусок льда. Колбы, деревянный штатив.
— Смежные сосуды решают, уровни жидкости, — сказала Юля и таким голосом, что если бы «вешники» услышали, то не обрадовались бы. — Мой вопрос.
— И пипетку.
— Может быть, жидкий металл? Это мой вопрос.
— А медицинские банки для чего? С банками вопросов мы не задавали. Петька, ты задавал?
Пётр Петрович отрицательно покачал головой. Он лично ничего «вешникам» не задавал.
— А если мы не сделаем с ведром и яйцом? — спросил Виталик. — А они с пипеткой и смежными сосудами? Что тогда?
— Очки сравняются. Могут сравняться, — ответила Надя и опять втянула голову в плечи.
— Что ты всё молчишь? — повернулась Юля к Петру Петровичу.
— Да. Сорок восемь очков.
— Двести сорок восемь, — поправили девочки, лучше всех замесившие сегодня тесто.
— Да проснись ты! — рассердилась Юля.
Высокий паренёк в форменном кителе, проходя мимо Петра Петровича, крикнул:
— Салют наций, капитан!
Пётр Петрович ответил:
— Салют. — Наверное, это капитан «вешников», Серёжа.
— После пятого! — крикнул высокий паренёк.
— После пятого, — ответил Пётр Петрович едва слышно.
Был урок литературы. Петра Петровича вызвали отвечать.
— Читай, — сказал учитель, удобно располагаясь за столом, совсем как Пётр Петрович у себя в Главпроекте. Даже пуговичку пиджака расстегнул. — Ну, читай, я жду.
Пётр Петрович недоумевал — в шестом классе только учатся читать???
— Скворцов, не подготовил отрывок?
Юля (она сидела рядом) сунула раскрытую хрестоматию.
— «Всегда красные его веки моргали чаще обычного…»
Пётр Петрович начал читать в отношении чьих-то красных век, моргавших чаще обычного. Читать вполне нормально. Но учитель остановил.
— Где цезуры? Где паузы? — И он показал, как читает Пётр Петрович: — «Всегдакрасныееговекиморгаличащеобычного…» И это после восьмого занятия по комментированному чтению? — при этом он сердито дёрнул шеей и моргнул сам чаще обычного. Пётр Петрович начал сначала. Он уже устал от школы, от неожиданностей, которые поджидают по любому поводу, даже по чтению.
— Не выговариваешь буквы! Начни сначала, Скворцов!
Пальцы болели, голова болела, и язык, кажется, начал болеть и не выговаривать некоторые буквы. Пётр Петрович старается, читает. Он уже не на шутку волновался.
— Букву «р» явно не выговариваешь. Прежде за тобой не замечал. Скажи скороговорку «На дворе трава, на траве дрова».
Пётр Петрович попытался сказать и не сказал, сбился. Трава, дрова… траве, дворе… Втянул голову в плечи, как Надя Гречкина.
— Сделаю кое-какую запись. Дай дневничок. Дома ты должен поупражняться в произношении буквы «р». У тебя пережиток детства, который не искоренили. Упражнения для искоренения даст логопед Анна Николаевна. Зайдём к ней вместе на большой перемене.
Пётр Петрович дал дневник. И в дневнике, рядом с бочкой кваса и записью о том, что одет не по форме, появилась запись о пережитке детства.
Петя вышел из кабинета Тумаркина и натолкнулся на лифтёршу.
— Пётр Петрович, вы футляр забыли.
— Спасибо. (Из школьных правил пункт девятый.)
Петя взял футляр с чертежом. Теперь он внимательно разглядит, что там на чертеже, и даст этому Главмонтажу встречный бой.
— А вы не знаете, где я сижу? Где я работаю?
— Кабинет ваш, что ли?
— Угу. Кабинет обязательно.
— Как же, знаю, провожу. Товарищ Тумаркин всегда вас разволнует. Родных и близких забывать начинаете, а уж где сидите, и подавно забыть можно.
— Вредный дядька.
Они спустились по лестнице на два этажа, повернули в коридор, и лифтёрша остановилась перед дверью с гладкой бронзовой ручкой.
— Это мой класс… я хотел сказать — кабинет?
— Ваш, голубчик, ваш.
— Главпроект или ещё, может быть, какой-нибудь Глав?
— Главпроект. А Главсырьё ниже.
Главсырьё — макулатура, догадался Петя. Эту проблему он знает, это он умеет. Позовёт ребят, и они наберут макулатуры. Она тут в каждом углу. Рулонами. Можно целый фургон набить. Сразу. Фургон приезжает к школе, и они его набивают, стараются неделями. И опять очки. Кто находчивее и быстрее достанет макулатуру. А тут можно сразу.
Не успел Петя нажать бронзовую ручку дверей своего кабинета, как подбежала женщина в тёмных нарукавниках:
— Пётр Петрович, я вас поджидаю. Мне сказали, что вас уже видели. Тумаркин звонит, добивается своего.
— Пётр Петрович, они от Тумаркина и идут, — сказала лифтёрша. Ей казалось, что Пётр Петрович после разговора с Тумаркиным до сих пор не в себе: родных и близких ещё не вспомнил. И свою помощницу Веру Борисовну не вспомнил.
— Уже ходили?
— Ходил.
— Как будем с литейными уклонами?
— Выпрямлять.
— Выпрямлять? А острые кромки?
— Закруглять.
— А подшипники?
— Подшипники вставлять.
— Куда?
— Туда и сюда. А оттуда и отсюда вытащим.
Дадут ему наконец разглядеть чертёж или нет!.. Чтобы в тишине, чтобы сосредоточиться. Он ведь раз-два! Как фургон с макулатурой.
Петя надавил на бронзовую ручку двери и юркнул в кабинет. Спрятался от женщины в нарукавниках и от лифтёрши. Даже некоторое время подержал двери, если бы они вздумали их открыть.
Так он делает, если хочет спрятаться в классе от дежурных старшеклассников.
Но когда Петя перестал держать двери и обернулся, он увидел, что его кабинет — это не просто кабинет, а огромная комната, в которой за чертёжными досками сидят сотрудники.
