Джигит все время не спускал с командира глаз, ждал — вот сейчас красноармейцы сядут в седла. И едва Рева распорядился «разжечь огонь и варить ужин», парня вновь залихорадило:
— Эй, догоняйт давай! Эргаш кизимка таскал!
— Чего, чего?— заговорил Рева по-туркменски и тотчас выведал все, что было надо.
Банда Эргаша в аул ворвалась рано утром. Тех, кто оказал сопротивление, басмачи порубили саблями. Кое-кто униженно упал Эргашу в ноги. А некоторые спаслись бегством. Черкез, так звали джигита, успел запрыгнуть в седло и ускакал за барханы. Час назад басмачи ушли. Джигит возвратился и не нашел своей жены дома, — ее и еще семь молодок бандиты посадили на верблюдов и увезли.
Лишь два часа дал на отдых своим бойцам Рева. Конечно, не только из жалости к джигиту, — так складывалась обстановка. До Копетдагских гор оставалось каких-нибудь семьдесят километров. Горы уже были видны. Даже сейчас, в вечерних сумерках, они струили желтовато-фиолетовый цвет только что закатившегося солнца. Близость гор беспокоила Реву. Горы — это границы двух разных миров и если Эргаш уйдет за хребты, то его не достанешь. После ужина и короткого сна эскадрон возобновил преследование.
Полная луна освещала Каракумы призрачно-медным светом. На песке четко просматривались торопливые следы уходящей банды. Конники держались в седлах сосредоточенно, почти не разговаривали. По отпечаткам верблюжьих лап Рева высчитал скорость, с какой двигались басмачи, и старался во что бы то ни стало сократить разрыв. Как только начались такыры, всадники перешли на рысь. Так продвигались больше часа. Потом потянулись барханы. Выбившиеся из сил лошади с пугающим храпом взбирались на гребни песчаных холмов. Бойцы тянули их за поводья, проваливаясь по колено в песок. Но еще тяжелее были спуски. Кони съезжали с барханов, словно на лыжах, карячась и припадая на задние ноги. Красноармейцы поругивались: «Черт его принес этого джигита со своей бедой!». Черкез хорошо понимал, какую тягость доставил людям и покорно молчал. Неожиданно лошадь ординарца подвернула ногу, завалилась на бок и едва не задавила седока. Он каким-то чудом успел вытащить носки ботинок из стремян и вылетел из седла. Конь, однако, встать на ноги уже не смог. Его подняли, но тотчас он повалился и захрипел. Рева сам осмотрел ногу коня, невесело подумал: «На трех ногах далеко не уйдет» и с жалостью произнес:
— Отходил свое Буланый...
Не спеша он расстегнул кобуру и вынул револьвер. — Товарищ командир, не надо! — вскрикнул молоденький белобрысый ординарец и заслонил собой лошадь.
Рева оттолкнул бойца и не целясь выстрелил лошади в лоб. Конь дернулся и расслабил мускулы.
— Другого выхода нет... Пошли дальше! — строго приказал Рева и красноармейцы потянули коней за поводья.
Черкез вел своего скакуна в поводу рядом с тяжело идущим ординарцем:. У паренька конвульсивно вздрагивали плечи. Слез Черкез не видел, но понимал «русский джигит» плачет, и опять думала о том, как много горьких минут принес он незнакомым людям. Ему вспомнилось — с каким трудом он обзавелся собственным конем. Вместе с отцом, Черкез летом во дворе, а зимой в кибитке делали конские и верблюжьи седла,
Занятие нелегкое и хлопотливое. Бук и другие ценные породы древесины закупали в Мазандеране, Туда отправлялись на два-три месяца и возвращались с каким-нибудь купеческим караваном, Кожу для седел выделывали сами — тоже из закупленных шкур. Барыш был не очень велик. Деньги, которые копили пять или шесть лет, все ушли на покупку лошади. По пути в Чешме заехали хивинцы с краденой жеребой кобылой, отец и отдал за нее весь свой клад. К счастью лошадь привели издалека, хозяин не объявился. Как только она принесла жеребенка и сосунок окреп, ее продали и заплатили калым за невесту Черкеза. А жеребенок остался и вырос. Его назвали Елбарсом. На нем сейчас ехал Черкез и размышлял о нелегкой доле бедняка. Давно усвоил джигит, что в этом мире ничего не дается даром — все оплачивается троекратно.
Время тянулось мучительно долго. Казалось не будет конца этой ночи. Наконец восток засветлел и над горизонтом засияла яркая звезда. На рассвете головной дозор сообщил, что следы свернули с караванной тропы. Это озадачило Реву. Он слез с коня, осмотрел взъерошенный песок и начал вглядываться в мерцающую даль. Ему было невдомек — почему Эргаш подался в сторону.
— К чабанам пошел! — с жаром заговорил джигит. — Овец возьмет, за горы погонит!
— А ведь, пожалуй, ты прав, — согласился Рева и все сразу насторожились: почувствовали, что развязка близка.
Местность у чабанских стойбищ была лесистая. Сплошь по небольшим барханам и ложбинам росли кусты тамариска. Эскадрон двинулся развернутым строем, объезжая кусты, но все равно лошади мордами, а бойцы сапогами и коленками задевали сиреневые ожерелья тамариска и вся лесистая поросль качалась, как во время песчаной бури. Неожиданно открылась ровная степь и завиднелись чабанские шалаши. От них, тревожно блея, приближалась отара овец. За нею, заслоненные тучей пыли, метались всадники в косматых папахах.
Рева, воспользовавшись благоприятной обстановкой, разделил эскадрон на два отряда и напал на бандитов с флангов. Затарахтели выстрелы, зазвенели клинки. Басмачи ринулись вперед, топча овец. Бой завязался посреди отары.
— Караван держите! Верблюдов! — донесся из суматохи боя голос командира.
Несколько конников, в их числе и Черкез, подскакали к столпившимся в беспорядке верблюдам. Караванщик, белобородый старик, упал на колени, положил руки на голову. Двое, помоложе, бросились бежать. Одного Черкез свалил шашкой, другой, видя, что его настигают, присел на корточки и закрыл лицо рукавом. Конь едва не растоптал его. Черкез подлетел к оторопевшим женщинам. Они, как большие куклы, сидели на горбах и не шевелились.
— Джерен! Где Джерен?— торопливо заговорил джигит.
Он сбросил с лица жены яшмак, ревниво заглянул в глаза: «Слава аллаху, цела и невридима!» Джерен бледная и растерянная никак не могла понять — что происходит. В глазах у нее метался страх и оживало радостное недоумение: «Откуда ты, Черкез-джан?»
Он снял ее с верблюжьего горба, сказал «сиди здесь» и пустил коня к месту боя, который уже заканчивался. Несколько басмачей отстреливались, засев за бугорком под пышным тамарискам. Кони без всадников, с тревожным ржаньем, ошалело бегали по равнине. Их ловили красноармейцы, приманивая свистом и ласковыми словами.
Эргаш на дался в руки чекистов живым — пустил последнюю пулю в себя. Рева вывернул карманы его модных английских «галифе», извлек какие-то бумаги и сунул в полевую сумку.
Потом наступила тишина. Усталая тишина. С десяток связанных басмачей лежали возле чабанского шалаша. Некоторые были в крови. Зеленые мухи жадно жужжали над их головами.
Красноармейцы, разбившись на группы, зажигали костры и подвешивали над огнем котелки. Многие разделись: поснимали гимнастерки и ботинки. Рева тоже снял сапоги, бросил портянки на траву и лежа на животе составлял опись трофеев, захваченных у басмаческой банды.
— А куды кизимок-то денем? — спрашивал с любопытством ординарец.
— Властям передадим, —удовлетворенно отвечал Рева. — Известят ихних родных, приедут возьмут. Чего уж проще!
Черкез тем временем беседовал в сторонке с женой. Теперь, когда все страшное осталось позади, ему хотелось поскорее уехать домой, в родной аул. Джигита никто не удерживал, лишь собственная совесть. Он хотел отблагодарить командира и бойцов за то, что вырвали его жену из басмаческих рук, но не знал как и чем. Словами, как ему казалось, не измерить чувство благодарности к этим людям.
— Ох, Джерен, знала бы ты какое мучение испытали они ради меня и тебя! — говорил он удрученно — А некоторые даже пролили кровь. Посмотри на того аскера. — Он указал подбородком на красноармейца с перевязанной головой.
— Что же теперь нам делать? — сокрушалась жена джигита. — Может ты пойдешь и пригласишь их к себе? Только чем угощать?
— Ай, найдем чего-нибудь,— согласился джигит, встал и решительно подошел к командиру. Тот поднял глаза, предложил сесть.
— Давай поедем ко мне, — сказал Черкез, опускаясь на корточки. — Чаю немного попьем.
Рева засмеялся, хлопнул джигита по плечу.
— Вон ты какой! Ладно, в другой раз. А сейчас нет. Разве сам не видишь, как измучились люди?
— Не могу так уйти, обиделся Черкез. — Если бы не ты — пропало бы мое счастье. Спасибо тебе, товарищ командир.
— Ну и чудак же ты, парень! — удивился Рева. — Это мы тебя должны благодарить за то, что помог догнать банду. Да и сам ты лихо помахал саблей. Постой-ка, помолчи с минуту...
Рева вынул из сумки лист бумаги, послюнил химический карандаш и написал справку о том, что член кооператива Реджепов Черкез участвовал с чекистами в разгроме басмаческой банды. К справке прихлопнул треугольную печать.
