— Бою-усь… — обиделся Мишаня. — Было б чего… Может, кто другой боится, а я…
— Порядок! Еще двоих нужно!..
Тут, как раз вовремя, подоспели Глеб, Огурец и Колюнька.
Тощему Огурцу удалось-таки втиснуться в Мишанино жилище, после чего в нем осталось место только для Глебовой головы, которую он туда и всунул, чтобы принять участие в разговоре, а сам находился снаружи.
Зато Колюнька вполне поместился в уголке, свернувшись наподобие ежика.
— Ты зачем это Музыканта с Комаром на дезертирство подговорил? — спросил Гусь Глеба.
— Никто не подговаривал, — спокойно ответил Глеб. — Просто они у меня спросили, а я сказал: идите, конечно, потому что каждый человек имеет право быть, где ему нравится… Такое мнение, а не подговаривал!..
— Вот! — Гусь показал на него пальцем. — До чего точно я подметил: эти сибирские все какие-то безмозглые!..
Глеб нахмурился, но промолчал.
А Гусь еще раз объяснил свою выдумку и распорядился:
— Вот вы с Мишаней и пойдете!.. Огурец привык ото всех бегать, а Глеба тут никто не знает!
Огурец самоуверенно тряхнул рыжими вихрами, но всегда, уступчивый, на все согласный Глеб неожиданно заявил:
— Я не пойду!
Все страшно удивились:
— Это почему?
— Я воровать не люблю… — покраснев, проговорил Глеб.
— Что воровать? Кого воровать? — гаркнул Гусь. — Разве это воровство? Несколько трубочек взять — воровство?.. Всякие там трубки есть!.. Какая важность!..
— Все равно… Не люблю я… И не хочу…
— Скажи уж: боишься! Слабак ты оказался, а еще сибирский числишься!..
— Нет… Просто не привык… В тайге охотники все оставляют в избушках: еду, шкурки… Никто не тронет, такой закон!
— То — в тайге, а то — тут, сравнил!
— Все равно… И лучше вы мне не говорите…
— Может, ты и у нас состоять не хочешь?
— У вас — пускай, а воровать не буду!
Глеб утупился, засопел как бык, и видно было, что нашло на него упрямство, ничего поделать нельзя… Все смотрели на него с сожалением. Мишане стало жалко Глеба, и он пришел на помощь:
— Глеб не годится: сильно приметный… Каждый внимание обратит…
— И бегать быстро не может! — подхватил Огурец. — Мест наших не знает: куда бежать, где прятаться!..
— Это верно… — согласился Гусь. — Чердаки у вас работают! Тогда, значит, пускай вместо него будет…
— Я! — встрял Колюнька.
— Ты, мал, подрасти сперва! Да вот… хоть Братец Кролик!..
Братец Кролик подвигал верхней губой, пошевелил ушами и, округлив глаза, сказал:
— Только уговор: главный буду я! У меня уже и план есть! Что нужно делать раньше, что попоздней…
Дав задание, Гусь ушел, говоря:
— Я пошел, а то у меня там сарай недомазанный, разинувши рот, стоит… Боюсь, через вас опять глина высохла… Громадное число этих сараев отец зачем-то нагородил — уму непостижимо! Конца-краю им нету!
Остальные во главе с Братцем Кроликом отправились к РТС — на предварительную разведку. Только несовершеннолетнего Колюньку не взяли.
Глеб повеселел и пошел вместе со всеми, оправдываясь по дороге:
— Я эти трубки, если они нужны, помог бы вам взять но не привык как-то… Может, постепенно…
— Мы тоже будем постепенно, — сказал Братец Кролик. — Сперва подготовка будет. Потом — тренировки. Куда спешить, не на пожар! И тетка Федотьевна говорит: «Поспяшишь — людей насмяшишь!..»
Мишаня и Огурец охотно согласились с теткой Федотьевной: действительно, спешить с таким делом нечего.
Но они уже шли такой вкрадчивой воровской походкой, сгорбившись и засунув руки в карманы, что сидевший на крыше незнакомый мальчишка сразу их заподозрил и крикнул кому-то:
— Черепахин, глянь, какие идут!
Поэтому возле РТС Братец Кролик отдал приказ:
— Не показывай виду! Делай вид, будто мы здесь просто так — прогуливаемся. А сами будем все обсматривать…
И они, обнявшись, начали гулять вдоль длинного забора из ветхих досок, пока не надоело, и Братец Кролик сказал:
— Сочли дырки? Я счел: шесть штук. Теперь будем намечать план бегства.
Они с облегчением отошли от РТС и начали обследовать окрестные улицы, которые Братцу Кролику не нравились: одна слишком узенькая, другая — длинная, бежать далеко, на третьей живет непривязанная большая собака, на четвертой живет его родня, на пятую много окон выходит… Глеб соскучился и ушел, покуда Братец Кролик выбрал подходящие дороги, каждому отдельную:
— Мишаня, значит, будет бежать направо, потом налево за угол, потом вон в тот переулочек, а дальше куда хочет. Огурец — налево, за ограду, и по той улице прямо — до угла. Сам я побегу мимо вон тех кустиков. С завтрашнего дня начнем тренировки: по бегу, по перелазинью через заборы, по пролазу в дырки. Надо будет тут все в метрах смерить и помножить на секунды. Огурец,/дай сюда свой блокнотик…
Развернув блокнотик, он наткнулся на самого себя, изображенного в виде зайца, которого поднимает за уши громадная рука, но ничего не сказал и быстро перевернул листок.
Затем он начертил каждому отдельно маршрут из кривых линий, стрелок и непонятных букв и возвратил блокнотик Огурцу:
— На. Не потеряй. Потом заучим. Ты бежишь по кривому переулку, так указано. Я бегу…
— Убежим! — самодовольно заявил Огурец. — Я когда в деревне отдыхал, меня с трех деревень хлопцы ловили, но только ничего у них не вышло! Где я от них только не прятался: и в лесу, и в погребе, и в картошке… Во ржи тоже… Даже в крапиве лежал — весь в волдырях очутился! Две недели они мучились, пока я отдыхал. Но так и уехал непойманный! Ихнему главному, как уезжали, помахал с машины, чуть он не сбесился.
— А что ты им сделал? — опросил Братец Кролик.
— Да так… Я этого главного затронул: на стенке в виде шимпанзы изобразил!
— Я еще сам один тут кое-какую разведку произведу… — продолжал приказывать Братец Кролик. — Вас освобождаю. Да, чуть не забыл! Каждому нужно заиметь ломик маленький, чтоб в рукав прятать.
— А стамеска не годится? — спросил Огурец.
Но Братец Кролик и слушать не захотел про стамеску:
— Стамеска! Скажет тоже! Это только у столяров стамески бывают, а у воров всегда ломики. Нету — найди! Ты думал, воровать — это схватил и побежал? Так только на базаре воруют. А тут тебе не базар!
Дома Мишаня обшарил все хозяйство, но никакого ломика не нашел.
Имелся один лом, такой большой и тяжелый, что и поднять было трудно, а не то что идти с ним воровать.
Мишаня вспомнил, что недавно видел у Лаптяни ломик вполне воровского вида, но Лаптяня просил резины на рогатку, а Мишаня ему не дал.
Ничего не поделаешь: пришлось Мишане снова доставать галоши. Когда он принялся отстригать от края последние остатки (все равно уж их теперь надевать нельзя), появилась глазастая сестра Верка и мигом все углядела.
— Вот это да! — ахнула она, схватившись за щеки. — Это что же с ними стало?
— Да так… Сели, — не подумав, брякнул Мишаня. — Усохли, наверно.
— А зачем еще отстригаешь? Понятно, как они сели…
И Верка вкрадчиво спросила:
— А что, если сейчас пойти да папе сказать: папа, глянь, как твои галоши усохли, сели, что аж одни подошвы остались?
— Смотри, не вздумай! — взмолился Мишаня. — У меня и так положение никуда не годное, а тут еще галоши добавятся.
— Поглядим, — ответила Верка. — Я сейчас знаешь где была? У Розы пластинки заводили. И об тебе был разговор.
— Ну!..
— Ну, вот она и говорит: хочется ей, чтоб ты нам свою квартиру отдал. Она будет ко мне приходить, играть, чай из самоварчика пить. А то ей здесь где сидеть?
— Значит, и квартиру вам отдавай? — угрюмо спросил Мишаня.
— А как же? А зачем тебе квартира, когда тебя в санаторий могут отправить? Особенно если сказать про галоши.
— Ты про галоши позабудь! — разъярился Мишаня. — Выкинь из головы! Не выводи меня из себя, а то…
— Да я ничего, — пошла на попятный Верка. — Это я просто сказала. Ты ведь и так отдашь, правда? И Роза говорит: не может, говорит, быть, чтоб Мишаня девочкам не уступил. Я, говорит, об этом даже и слушать не хочу, чтоб Мишаня стал жаться из-за какого-то там крыльца, не такой он человек! А я говорю: Мишаня, он не такой, не беспокойся.
— Валяй, — буркнул Мишаня, хоть до смерти жалко было ему уходить из своего жилья.
Приятно, конечно, когда тебя считают не жадным, однако, будь хорошее время, не видать бы Верке с ее Розой ни крыльца, ни самовара! А сейчас попробуй не дай: разозлится и скажет отцу про галоши.
— Ты когда будешь выселяться? — спешила Верка. — Сегодня, да? Чего откладывать? Я могу и помочь! Да тебе и брать-то нечего. Какое у тебя имущество?
И в самом деле, из всего имущества у Мишани остались только ящик с разбойничьей одеждой и крысоловка.
Он взял ящик под мышку, в другую руку — крысоловку и пошел искать, где приютиться.
