Ни одна гусеница не могла бы сравниться со мной, когда ловко и совершенно бесшумно выполз я на животе из-за выступа скалы.
Ещё миг, и я за порогом, в доме Кюшмёди. Правда, это был необыкновенный дом: без окон, без дверей и потому без порога, небольшая пещера, чуть защищённая от снега и ветров тем самым каменным выступом, за которым я и лежал. Оказывается, луна не зашла ещё, это её луч и ослепил меня. И сейчас в её свете я мог разглядеть всё убогое убранство пещеры. В глубине пещеры, на подстилке, из сухого мха, лежал больной Пети Посошок. Изголовьем ему служила стопка учебников. Ноги прикрывал драный-предраный тулуп старого Кюшмёди. А подле бедняги, опустившись на колени, — сам Кюшмёди. Раздевшись до рубашки. Он прятал за спиной краюху хлеба. Моего хлеба, что я на долю Хозяина недр с собой из дому захватил.
Только в ту минуту мне и в голову не пришёл никакой Хозяин. Я даже сразу забыл, что всю ночь проплутал по штольням да штрекам старого рудника. Сейчас я видел только, что приятель мой лежит больной, мертвенно-бледный, из глаз слёзы градом катятся, а этот старый плут от него кусок хлеба за спиной прячет. Наверняка сам слопать собирается! Как когда-то, когда я ещё маленьким был, он и мой ужин сожрал.
Тут мною овладела такая злость, что я, схватив увесистый камень, уже хотел запустить им в жадину колдуна. Но в это время Кюшмёди снова заговорил, и его слова остудили мой гнев:
— Смотри, барашек мой, вот ты всё твердишь, что нет никакого Хозяина, что всё это глупые россказни? А взгляни-ка, что он дал нам. Теперь веришь в него?
И Кюшмёди протянул Посошку хлебную краюшку. Мой приятель жадно схватил хлеб в руку.
— Хлебушек! Настоящий хлеб, дедушка?
— Да ещё какой настоящий! — закивал старик большой, лохматой головой. — Каравай, когда мне его Хозяин дал, ещё тёплый был. И говорит мне: «Кто этого хлеба отведает, крепче каменной скалы сделается». Ешь, ешь, ягнёночек мой!
Маленький Пети откусил от краюшки разок, да тут же выронил хлеб: так у него руки ослабели.
— Ладно, погоди, я тебе сам по кусочку в рот класть буду, — сказал Кюшмёди. И такой жалобный голос у него был, что подобного я ещё не слыхивал никогда. Стыдно мне стало, и камень сам у меня из руки вывалился.
А Посошок ел у него из рук, глотал хлеб не жуя, целиком, как голодный стрижонок. Но потом вдруг отстранил руку Кюшмёди и говорит:
— А ты сам-то, дедушка? Хватит уж мне! Теперь и ты поешь. Ведь уж сколько дней со мной вместе голодаешь!
— Я голодаю? — засмеялся колдун, да так добродушно, что и меня обманул своей весёлостью. — Если знать хочешь, Хозяин недр до тех пор не отпускал меня, пока я при нём половину каравая не умял. Наелся так, что чуть не лопнул.
— Хорошо, дедушка, — успокоился Пети Посошок. — Если ты уже сыт, тогда я ещё немножко поем. Этот хлебушек не такой, какой ты из жмыха да из желудёвой муки печёшь.
— А ты ешь, ешь, барашек мой ненаглядный! — подбадривал его счастливый старик, — Вот увидишь, мы с тобой скоро всё время одними калачами будем питаться. Вот только до сокровищ доберёмся. Ты же знаешь, что я уже напал на их след.
— Ты всё только обещаешь, дедушка! — пробормотал Посошок. — Каждый камень с блёстками за драгоценный принимаешь. А учёные люди только смеются над тобой. Знаешь, дедушка, что бы я сделал на твоём месте?
— Ну, что бы ты сделал, ягнёночек?
— Перешёл бы жить на другой рудник. К дедушке Петеру. Жил бы, как все прочие люди.
Вещун смутился, забормотал себе под нос:
— Не получится, барашек мой! Сам видишь, люди смеются надо мной или прочь от меня бегут…
— Это оттого, дедушка, что ты очень сердитый да злой всегда… — возразил Посошок. Помолчав немного, он продолжал: — А как хорошо было бы, дедушка, в тёплой комнате хоть разочек поспать. Когда я на инженера выучусь, будет у меня комната с двумя печками сразу. Возле одной я буду на тёплой лавке спать, а возле другой — ты. Вот пощупай, какие у меня холодные руки!
— Бедный мой барашек!.. — застонал старик и, наклонясь к мальчику, принялся дыханием согревать его руки.
И как я мог настолько ошибиться в человеке!
— Ты хороший, дедушка! — промолвил Посошок. — Ты знаешь, ты самый лучший человек на свете!
Но дедушка ничего не успел сказать в ответ, потому что луна на этот раз действительно закатилась на край неба. Стало темно, и маленький Пети захныкал:
— Дедушка, ты опять не зажёг плошку?
— Ты же знаешь, золотко моё, что у нас масло деревянное кончилось, — упавшим голосом отвечал старик.
— В такой тьме и Дед-Мороз сюда дороги не найдёт, — продолжал озабоченно Пети. — Может, лучше, если я у двери встану, его подожду?
— Нет, барашек мой! — испуганно вскричал старик. — Он, чего доброго, ещё скажет: «Что это маленький мальчик так поздно бродит на дворе?»
— Но я должен обязательно поговорить сегодня с Дедом-Морозом! Просьба у меня к нему.
— Что же такое хочешь ты у него попросить?
— Хочу… Хочу попросить красивую шубейку, цветами-тюльпанами расшитую, как у одного мальчика в нашей школе. Его Гергёшкой зовут. Я во сне всегда в такой шубейке хожу. Наверное, и у Деда-Мороза такая же. Ты когда-нибудь видел Деда-Мороза, дедушка?
— Нет, внучек, в наш бедный край он не любит наведываться.
— Но иногда он всё же приходит? К хорошим людям он всегда приходит. В прошлом году на рождество он навещал нас. Только я уже спал и не видел его. Он с маменькой говорил. Новый посошок оставил мне в подарок. А к тебе он не наведывался?
— Нет, барашек мой, не было его. Сюда он уже давно не заглядывает. С тех пор как маменька твоя была такая же маленькая, как ты теперь. А после этого он забыл сюда дорогу. Что ему со мной, стариком, делать? Очерствело моё сердце, каменным стал среди этих каменьев. Вот и не тянет сюда Деда-Мороза. Дай мне твою руку, милый внучек…
— Дедушка, ты плачешь? Кто тебя обидел?
— Что ты, золотой мой! И совсем не плачу, — дрожащим голосом возразил Кюшмёди. — Просто сердце у меня сдавать что-то стало. И в глазах темно…
— Да, темно, — не всё расслышав, со вздохом повторил Посошок.
Я услышал, как старый вещун вскочил и повеселевшим вдруг голосом проговорил:
— И как же мне сразу в голову не пришло?! У меня же есть шахтёрская лампадка в старой штольне, где я в прошлый раз искал сокровища! Я её сейчас принесу. Не будем мы больше с тобой искать никаких сокровищ, внучек! Ты погоди, я мигом обернусь. Такой свет здесь запалим, что все гномы, и феи, и Деды-Морозы сюда слетятся!
— Хорошо, дедушка. Иди, я тебя подожду.
Шаги старого Кюшмёди смолкли где-то вдали, под сводами пещеры. Потом мне послышался какой-то свист, и я сразу вспомнил про рудничного «дрозда». Но свист длился всего одно мгновение, потом что-то хлопнуло, будто дверь закрылась, и больше ни звука — только шёпот Пети Посошка.
«Ждёт Деда-Мороза, — подумал я и решил: — Поставлю неслышно дальновид возле постели, а рядом свою шубейку положу. Зачем она мне? Довольно носил я её на своих плечах и теперь уже точно знаю, что все сокровища в сердце самого человека находятся. А для Пети какая это большая радость! Вернётся старый Кюшмёди со своим светильником, и они вдруг увидят и дальновид и шубейку! И обрадуются оба, что уже успел побывать здесь Дед-Мороз и даже в темноте нашёл сюда дорогу. Ну, а что скажешь ты, фея, живущая в волшебной шубейке?»
Задумано — сделано! Подобрался я неслышно к ложу Пети Посошка, поставил в ногах телескоп, шубейку с плеч сбросил, и вдруг камни снова заговорили. Да так, будто небосвод на землю рухнул, а из глубины пещеры клубы огня вырвались. Тут в глазах у меня потемнело, и я вместе с дальновидом и шубейкой рухнул прямо на Посошка. И ничегошеньки больше не помню…
ПРАЗДНИК НА СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЕ
О том, что же на самом деле произошло в канун Нового года в старой шахте, я узнал только много месяцев спустя, когда на дворе уже смеялась милая, весёлая весна. Придя в себя, я увидел, что лежу в маленькой светлой комнате и в открытое окно потоком льются солнечные лучи и аромат цветущей сирени. По одну сторону моей кровати я увидел бледное, но улыбающееся лицо матушки, по другую — лицо моей доброй феи Мальвинки.
— Неужели ты не узнаёшь нас, сынок? — гладя мой лоб, повторяла матушка.
Узнаю, конечно, узнаю, только никак не могу собраться с мыслями. Где это я лежу и как я сюда попал? Куда девалась пещера Кюшмёди? И что это за постель, пахнущая лекарствами? Почему у меня на голове повязка? И кто лежит вон там в углу, на другой кровати? Уж не Посошок ли Пети? А это мой знакомый доктор Титулас наклоняется над ним? Почему же он недовольно качает своей лохматой головой?
Сколько вопросов сразу хотелось мне задать, но выговорить я смог только два слова:
— Есть хочу.
