Когда она наконец-то сделала паузу в своей погребальной песне, я сказал:
— Если ты забыла — я украл у тебя пять тысяч шиллингов! Я еще и вор!
— Что за цинизм, — возмутилась мама.
— Ах да, а еще я, может быть, стану педиком, — добавил я. — Из-за Эдипа и вас, семерых дамочек.
— Что? — вскрикнула мама.
— Педиком, дражайшая маман, — сказал я, встал и перешагнул через Новака. — Или гомосексуалом, если тебе это слово больше нравится!
— Ольф, стоп! — крикнула мама. — Ну что ты заладил с этим Эдипом? Это же чепуха! Я все выяснила у тети Лизи! Она сказала, современная психология отрицает Эдипов комплекс! Честно!
Я совершенно не хотел спорить о том, что для меня уже давно прошлогодний снег, поэтому просто кивнул и пробормотал: «Да фиг с ним, дарлинг», а мама заорала, чтоб я не смел так ее называть. Тогда я не стал ее никак называть, а просто объяснил, что, хотя это и нелегко — день-деньской жить окруженному семью квохчущими тетками, хотя я и не чувствую никакой особой радости жизни, хотя у меня нет никакого желания ходить в школу, — но все равно, несмотря на все это, я никакой не наркоман — три куска пирога с коноплей не считаются, — и подружка моя тоже не наркоманка, и мама сама может в этом убедиться, если соблаговолит отправиться на кухню и составить ей компанию в поджаривании лука.
А потом я сказал маме: я ушел из дома не потому, что мне там паршиво, а потому что паршиво Йоши, а мама совершенно не хотела ей помочь.
— Тебе дурацкие заморочки со школой были важнее! Страдания того, кого ты и знать не знаешь, тебе до лампочки! Вот поэтому я поехал к Йоханнесу! Ему, если хочешь знать, плевать, имеет человек отношение к семье или нет. Да и куда-то же мне надо было деваться вместе с Йоши! Ты же не предложила ей крова!
— Что ты несешь? — заорала мама. — Я ведь сказала тебе, что ей надо делать!
Я заорал в ответ:
— Ты сказала, что ей не стоит прогуливать школу, если у нее такой жестокий отец, — вот что ты сказала!
— Не только! — снова проорала мама. — Ей надо пойти в опеку, вот я что тебе еще сказала! — Переведя дыхание, она добавила: — Не могу я ей предложить кров! Тем самым я подвожу себя под статью!
— А я, знаешь ли, хотел бы, чтобы ты подвела себя под статью, — сказал я.
А потом объяснил очень спокойно, что никуда не сдвинусь из дома своего отца, пока она не сделает для Йоши все, что в ее силах.
— Ты адвокат, — напомнил я. — И отлично знаешь, что делать. Тебе надо всего лишь добиться того, чтобы Йоши смогла остаться у Йоханнеса, пока не переедет в детский дом, но в приличный детский дом. И еще — чтобы она никогда больше не должна была встречаться с отцом. Если ты захочешь, ты этого добьешься.
Новака напрягал наш разговор на повышенных тонах. Каждые пару минут он возмущенно подскуливал.
Сначала мама сказала: я ее переоцениваю. И попыталась убедить меня в том, что «законный» путь — единственно возможный. Йоши нужно вернуться домой, ведь любой, кто держит четырнадцатилетнюю девочку у себя без согласия ее родителей, виноват перед законом. Только если Йоши вернется, на ее отца можно будет подать заявление в органы опеки, опека проведет расследование, и если они придут к выводу, что отца надо лишить родительских прав, тогда Йоши попадет в детский дом. Только так можно все решить — и никак иначе!
— Тогда забудь обо мне! — сказал я.
Мама снова завела ту же волынку. Надо мол, оставаться «в рамках закона»! Для Йоши даже детский дом найти нельзя, пока та прячется. Она ведь единственный человек, который может рассказать правду о своем отце. Без ее показаний ничего не получится, все остальное чепуха и абсурд!
Меня чуть с ума не свела эта ее «здравомыслящая» лекция. Я заорал:
— Мне на все это плевать! Напряги мозги! Должен же быть и другой путь! Или наши законы такие дурацкие, что сначала Йоши должны забить до смерти, и только потом ее отца накажут?
— Вполне возможно, сын мой, — сказал Йоханнес. Он вошел с подносом, заставленным кофейными чашками. За ним нерешительно следовала Йоши.
Йоханнес поставил поднос на стопку книг, раздал чашки и предложил всем молоко и сахар. Мама, похоже, была рада передышке в орательной дуэли. Йоханнес сел с чашкой в руке на письменный стол. Чтобы продемонстрировать маме расстановку сил, я уселся на стол рядом с ним. Она должна заметить, что слива и чернослив заодно! Она заметила. И ошалело смотрела то на меня, то на мою помятую копию.
— Ну ладно, — сказала она в конце концов, — я позвоню одной моей подруге. Ее друг — социальный работник. Может быть, он что-нибудь придумает!
Мама приподнялась с кресла, но потом снова плюхнулась на мягкое сиденье. И спросила Йоши:
— А почему ты, собственно говоря, не можешь пойти домой? Что с тобой сделают?
— Все, что угодно! — сказала Йоши тихо.
— Что-что? — не поняла мама.
Йоши села на кровать Йоханнеса, повесив голову. Сейчас заплачет, подумал я. Подошел к ней, сел рядом, притянул к себе и погладил по черному ежику.
— Не хочу все время про это рассказывать, — прошептала Йоши.
— И не надо, — прошептал я в ответ, гладя ее.
Новак, падкий на любые нежности, вскочил, ткнулся огромной башкой мне в живот и, радостно сопя, застучал хвостом по полу. Я хотел оттолкнуть его, но восемьдесят собачьих кило так просто не оттолкнешь. Мы с Йоши опрокинулись назад, Новак вскочил на кровать и улегся прямо на нас. Ничего приятного в этом не было, но поскольку Йоханнес как раз начал рассказывать маме, что с Йоши уже «сделали» и о том, что за тип ее отец, я оставил пса в покое.
Собачья гора загораживала Йоши рассказывающего Йоханнеса и слушающую маму. А хрипящее, слюнявое дыхание приглушало голос Йоханнеса и мамино «ох, какой ужас» и «это же просто кошмар». Так Йоши будет легче перенести все это, думал я.
Йоханнес не упустил ничего из того, о чем говорила Йоши вчера. Когда он закончил, мама, кажется, уже едва дышала, но потом восстановила запас воздуха, и тут началось…
— Так его за ногу! — ругалась она. — И такие вот сволочи свободно везде разгуливают, с ними здороваются за руку, каждые два года повышают зарплату и награждают значком с отличием за участие в певческом обществе!
— Извините, в певческом обществе он не состоит, — подала голос Йоши. Она приподнялась и пинала Новака под зад, пока тот не спрыгнул с постели.
Мама встала.
— Не буду звонить другу подруги, — заявила она, — все улажу сама. В стиле «быстрота и натиск»!
— Как это — «быстрота и натиск»? — спросил я.
— Я сейчас поеду к нему, — сказала мама, пряча в сумочку сигареты и зажигалку Йоханнеса. — Посмотрим, как он запоет!
— Да просто выкинет тебя из дома, — заметил Йоханнес.
— Тогда поезжай со мной, — предложила мама, — только надень что-нибудь посолиднее! Это произведет впечатление!
Йоханнес послушно пошел к шкафу поискать подходящий прикид.
— А мы? — спросил я.
Я сиял, глядя на маму, словно рождественская елка с зажженными свечами.
— Вы останетесь тут, — решила мама, — осторожность превыше всего. Пока я не выясню, на что он способен, лучше не рисковать!
Йоханнес достал из шкафа серый костюм. И полосатую рубашку. А галстука не нашел. Мама костюм одобрила. Но когда Йоханнес стал переодевать брюки, она отвернулась. Вот дурдом! Она не решается посмотреть на мужчину, с которым пятнадцать лет назад сделала ребенка, когда на нем одни только трусы!
Минут через десять мама и Йоханнес уехали. С ними уехал и Новак. Он так жалобно скулил, бегая вокруг машины, что пришлось его взять с собой. А то бы он совершенно точно пробежал за машиной весь путь до Вены.
Огонь в печи погас. Гуляш еще был совсем жестким. Снова зажечь плиту у нас не получилось, поэтому мы съели оставшиеся булочки и выпили молоко. Потом забрались в постель Йоханнеса, там матрац не пах плесенью.
Мы проговорили до полуночи. Йоши надо было все время успокаивать, потому что она боялась. И представляла себе всякие кошмарные сцены. Например, как ее отец до того запугал мою мать и Йоханнеса, что они рассказали ему, где мы прячемся, и он вот-вот придет сюда. Стоило ей услышать малейший шорох возле дома, она вздрагивала и говорила, что это он.
Йоши так жутко боялась, что мне приходилось ходить с ней даже в туалет. В одиночку она не решалась выйти из дома. Ее страх был мне понятен! Но как она умудрилась несмотря на это умять три последних булочки и большую банку джема — ума не приложу. Когда я чего-то боюсь, то ни кусочка не могу проглотить. Но что поделать — такие вот разные мы люди!
Глава 10,
которая приводит мою историю к более-менее счастливому концу, но я остаюсь им не слишком доволен, ведь я-то представлял себе жизнь намного, намного прекраснее
Два с половиной дня мы провели с Йоши вдвоем, совсем одни. Три раза в день звонил Йоханнес и давал инструкции по выживанию. Объяснил, что в ящике стола лежат деньги, в сарайчике стоит велосипед, следующий магазин, где можно купить продуктов, — в трех километрах выше по дороге, а сухие дрова сложены справа у сарайчика. Даже сказал, где найти мыло и полотенца. А Йоши уговаривал не бояться. «Все будет хорошо», — подбодрял он ее. Но больше ничего не рассказывал.
