— Кудрявая? Какая прелесть, — сказала его мама.
— Нет, кудрявая — Валя Туманова. А Лагутина вон та, лохматая.
— Девочка, — позвала мама Курбатова. — Саша! У меня для тебя посылочка, твоя мама передала.
Саша перелезла через скамейку, подошла к ним. На Курбатова она старалась не смотреть. Его мама сказала:
— Вот, возьми, — и достала из сумки свёрток в целлофановом пакете. — Там и записка. Мама не смогла приехать, у вас ремонт. Говорят, ремонт и пожар — стихийные бедствия. А мы с твоей мамой в одном отделе работаем, ты на маму похожа.
— Стихийное бедствие ремонт, — ответила Саша, — я понимаю. Спасибо.
Она села на скамейку. В записке было написано: «Дорогая Саша! У нас ремонт, выбраться нельзя. Посылаю вкусненького. Не грусти, будь умницей. Мама». А папа ничего не написал. Наверное, совсем забегался с этим ремонтом. Стихийное бедствие. Ничего стихийного. Стихийное — это когда пожар, наводнение или землетрясение. А тут сами затеяли этот ремонт, кому он только нужен? И так дома хорошо. И обои в полосочку. Саше вдруг очень захотелось домой. Но не такой человек Саша, чтобы давать волю своей печали. Она повернулась к маме Курбатова.
— Передайте, пожалуйста, маме, что я нисколько не скучаю. И пускай не беспокоится. — Саша постаралась улыбнуться ослепительно.
— Передам, передам, ты очень всё-таки на маму похожа.
Малыши из пятого отряда спели свою песенку-лесенку. А дядя Слава сидел сбоку и аккомпанировал им на баяне.
К Саше подсела вожатая Тамара.
— Не приехали? Не грусти. Подумаешь. Правда?
Она положила руку Саше на плечо и так осталась сидеть. Потом сказала тихо:
— Ко мне тоже не приехали. Хотя и обещали.
— Мама? — спросила Саша.
— Нет, мама не обещала. Один человек. Раздумал, наверное.
— Не заплачем, правда, Тамара? Смотри, смотри, Генка Воблин свой фокус показывает. Молодец, правда, Тамара?
Таким людям, как Саша, становится легче, если на них кто-то опирается. Вожатой Тамаре грустно, и Саша забывает о своей печали и начинает отвлекать и утешать Тамару. От этого и Саше легче.
Генка на эстраде тащил изо рта свою бесконечную ленту. Все хлопали Генке, а его бабушка кричала:
— Гена! Не подавись! Осторожнее! Геночка!
А когда Генка закончил фокус и раскланялся, его бабушка стала всем вокруг говорить:
— Это мой внук, Гена. Очень способный. А я его бабушка по отцу. Моя фамилия тоже Воблина.
Нина и Зина из второго отряда танцевали тарантеллу. Они мчались по сцене навстречу друг другу, белые платья развевались. И никто не догадывался, что они только что поссорились. Там, за сценой, они разругались в прах.
— Ты почему не сказала мне раньше, что у тебя платье вышитое? Ну? Почему? Тебе не стыдно, Зина?
— А зачем говорить? Ну — вышитое, и что?
— Да? — Нина щурила глаза и возмущалась. — Вышитое! А мы должны танцевать тарантеллу в одинаковых платьях! И нечестно — вышитое! Не буду с тобой танцевать! Никаких тарантелл!
Вожатая второго отряда Рая сказала твердо:
— Не позволю срывать концерт! Потом выясните отношения. Объявляй, Ася, тарантеллу. И без разговоров.
Нина и Зина танцевали хорошо, они протягивали друг другу руки, кружились, летали по сцене на носочках. И никто из зрителей не слышал, как Нина, летя по сцене навстречу Зине, шипела: «Всё равно нечестно».
Начал накрапывать дождь, родители раскрыли зонтики, прижали к себе своих детей и продолжали смотреть на сцену. Не портить же праздник из-за дождя.
Саша и вожатая Тамара сидели рядышком. У них не было зонтика. К ним никто не приехал.
— Я умею делать мостик, — сказала Саша. — Тамара, хочешь халвы?
Когда родители уехали, в траве осталось много разноцветных бумажек. Наверное, всё-таки не бывает родительский день без фантиков, разбросанных в траве.
Сашенька пришёл к реке, когда все были в сборе.
Всё было, как вчера. Большой Лёша ловил рыбу с невозмутимым видом. Аллочка плавала у берега и кричала пронзительным голосом, от которого щекотало в ушах:
— Плаваю! Смотрите! Сама!
Близнецы Пашка-Машка дрались из-за надувного крокодила и лупили этим крокодилом друг друга изо всех сил по чему попало. Звонкие удары раздавались, как будто кто-то играл в футбол и сильно бил по мячу.
Мальчик в очках протёр свои очки, как всегда, краем майки, и смотрел, как Лёша ловит рыбу. Он давал советы:
— На червя не пойдёт. На живца надо. Хочешь, Лёша, я малявочник принесу, мы мальков наловим и на них во-о какую щуку возьмём. Нести? Лёш?
— Никогда не был браконьером, — гордо ответил Лёша. — Мальков знаешь кто ловит?
Ну чего обзываешься? Обзывается ещё, — возмутился мальчик и опять протёр очки.
Увидев Сашеньку, все затихли: ожидали развлечения. Что бы ни сделал этот Сашенька, можно повеселиться. Полезет в воду — ага, а плавать ты умеешь? Не умеешь! А мы умеем! Вот тебе! Не полезет в воду? А чего же ты, Сашенька, в воду не идёшь? Ах, холодная? Ах, мокрая? Ах, боишься? Ах, ты трус, Сашенька?
И пошло-поехало. Хорошо, когда ты лучше другого. И посмеяться над ним можно, и повеселиться от души. Тем более — всем вместе, а этот Сашенька — один.
Вот он раздевается, тапочки аккуратненько рядышком поставил, рубашку ровненько сложил. Шорты по складочкам пригладил и на сучок повесил, чтобы в песке не испачкались. И в синих плавках к воде подошёл. Тоненький, не загорелый, руками плечи свои худенькие обхватил, на воду уставился. А чего на неё смотреть, на воду? Вода она и есть вода. Плыви, барахтайся, веселись, визжи. Нет, не знает этот Сашенька, как нормальные люди должны себя вести. Вот и не водится с ним никто. Чудак он, лапша и кисель.
— Эй, Сашенька! Смотри, не упади в воду! — кричит Аллочка. — Ещё тонуть начнёшь, ещё спасай тебя!
Лёша от поплавка отвлёкся, на Сашеньку косится.
Близнецы крокодила в траву бросили, ну его, крокодила. Тут дела поинтереснее.
И мальчик в очках отстал от Лёши со своим малявочником, очки на Сашеньку навёл.
А Сашенька?
Молча, не обращая ни на кого внимания, он вошёл в воду. И не затрясся, от холода. Хотя вода была очень даже прохладная — в быстрой реке Истре вода мало нагревается. Сашенька решил — не буду трястись, чем я хуже вас? И вот он спокойно взялся за куст и болтается в воде.
Аллочка удивилась. Потом опомнилась и кричит:
— Ага! Опять в куст вцепился! Боится! Плавать не умеет!
— Не умеет! — перекрикивают друг друга близнецы. — Плавать, и то не умеет!
Лёша басом подпевает:
— Только рыбу зря распугивает. Не умеешь плавать — ну и уходи отсюда.
Очкастый тоже не отстаёт:
— Слабо́ куст отпустить! Ага! Слабо́!
Сашенька поворачивает к нему голову, он ближе всех сидит, и спрашивает очень вежливо, интеллигентно:
— Слабо́? Ты уверен? А как тебя зовут?
— Фима, — растерянно отвечает очкастый. — А ты плавать не умеешь. Ага! Что?
— Не умеет! Не умеет! — надрывается Аллочка.
— Пловец-огурец! — кричит Пашка.
— Это я придумала про огурец! — орёт Машка.
— Нет, я! — не уступает Пашка.
Бац! Бац! Лупят друг дружку крокодилом.
А Сашенька? Он спокойно отпустил куст и поплыл. И вода держала его. И он плыл, пусть не совсем красиво и не очень ловко, но — плыл! Сам! Барахтался, брызги летели, вода пенилась, ноги работали, как мотор. Лицо у Сашеньки было перепуганное, как у всякого, кто только недавно научился плавать. Но он плыл! И не держался за дно руками. И не хватался за ветку ивы. И не клал подбородок на резиновый круг.
— Смотри-ка! — сказал Лёша. — Плывёт! А чего ж ты вчера-то?
И замолчала Аллочка, так и села на песок. И близнецы перестали ликовать. И Фима потерял интерес к Сашеньке и опять стал приставать к Лёше со своим малявочником. Вот если он, Фима, принесёт малявочник и они наловят в него мальков, то потом на этих мальков можно поймать во-о-от такую щуку.
Но даже маленькие близнецы Пашка-Машка знали, что во-о-от такие щуки в реке Истре не водятся.
Когда Сашенька наплавался и вылез на берег, Лёша сказал:
— Рыбу ловишь? Нет? Могу научить, как-нибудь возьму с собой на рыбалку.
— А у меня есть качели! — похвалилась Аллочка. — До самого неба! И я не боюсь и могу сама раскачиваться.
Это означало, что если Сашенька попросит по-хорошему, то Аллочка пустит покачаться на качелях.
Близнецы полезли в воду вместе со своим зелёным пузатым крокодилом, но появилась их мама и увела обоих домой. Оказалось, что их на речку никто не отпускал, а Пашка-Машка убежали без спроса.
— Ещё и крокодила прихватили, — сказала их мама, — хозяйственные какие. Она шлёпнула разок Машку и разок Пашку, близнецы загудели громко и сердито. Сашеньке было их немного жалко.
— А какие у тебя с собой есть книги? — спросил Фима. — Я уже все свои прочитал, даже по два раза.
