— Бегу! — отозвался Пётр и почти сразу же появился в кабине. — Что не развернул, пацан?
— Если бы днём…
— Посмотри, как я. Потом сам попробуешь.
Развернулись, стали. Маруся вылез из своего ящика. «Ага! — удовлетворённо отметил Юра. — Трясётся спросонок, как лист на осеннем ветру». Тут и машина с семенами подошла.
Заправили ящики доверху.
— На сегодня всё, — сказал Пётр заправщикам. — Больше не приезжайте… Экипаж, по местам!
Тронулись рывком, даже зерно посыпалось. Отъехали метров десять — стали. Опять трактор рванул — опять стали. Снова… Что-то не ладится.
Юра побежал к трактористу:
— Что случилось?
Пётр сердитый, злой:
— У себя спроси. Натворил со сцеплением.
— Я?.. — растерялся Юра.
— Работал трактор, как новенький, а теперь… То буксует, то рвёт… Вот, пожалуйста, опять… Эх ты, горе-тракторист!
Юра стоит красный. Как же так? Ведь он в самом деле ничего не сделал. Трактор шёл отлично, вплоть до самого разворота.
— Исправить нельзя?
— Исправишь тут, в темноте… — Пётр с досадой стукнул кулаком по сиденью. — Эх, не надо было давать! Сам виноват, дурья башка… Ну что теперь? Отцепим сеялки, без них кое-как к стану дотащимся. Утром летучка придёт — может, направят к вечеру.
Как неладно получилось! По его вине трактор простоит целый день. А позору! Ребята узнают…
— Что приуныл, пацан? Не бойся, никому не скажу, будь спок… Иди, отцепляй сеялки.
— И Марусе? — едва слышно произнёс Юра.
— Сказано — никому…
…Доплелись на трясущемся тракторе до полевого стана. Легли на полки в пустом вагончике. Тепло, можно спать.
Можно, если бы не…
Как же так, как же? Юра мысленно проверяет каждое своё движение. Выжал муфту сцепления. Включил скорость… Легко, очень легко шло. Легче, чем на учебном. Ни разу не заело.
— Спишь, пацан? — Это Пётр спросил.
— Нет.
— Ты спи!
Через минуту Маруся:
— Спишь?
А ему-то какое дело? Спал бы лучше сам, не спрашивал бы.
Неожиданно Маруся соскочил с полки:
— Ох, мать честная, термос там оставил. Сопрут… Пойду!
Сапоги громко затопали к выходу.
— И я с тобой, — поднялся Пётр. — Всё равно не спится. А ты давай спи, пацан! Спи, спи, не думай ни о чём. Всё будет в порядке.
Проходя мимо Юры, он заговорщицки тронул его грубой, очерствевшей, остро пахнущей маслом рукой: мол, сам знаешь, почему с ним иду. Теперь он у меня не постреляет, будь спок!
Они ушли оба и долго, очень долго не возвращались. Юра крутился беспокойно на деревянной полке. Уже, наверное, часа полтора прошло.
Наконец, не выдержав, вышел из вагончика, поднялся на пригорок.
Там остались сеялки, возле колка, резной силуэт которого выделяется на уже сиреневом небе. Вон светлая точка прыгает — у Петра карманный фонарик.
Но свет почему-то не у сеялок — в стороне. В самом колке. Вот вспыхнул. Ещё, ещё.
Что они делают там?
Светлая точка двинулась из колка. Пляшет по дороге. Сюда идут.
Юра вернулся в вагончик, лёг на полку.
Вскоре появились и они. Вошли тихо, на цыпочках. Маруся склонился над ним.
Юра закрыл глаза, задышал ровно, медленно: пусть думает — спит.
— Не разбуди, — шепнул Пётр.
— Не… — И после паузы: — А завтра как?
— Опять, наверное, школяра дадут. — Тракторист стянул сапоги, поставил их осторожно на пол.
— Чёрт бы их побрал! Нельзя же каждый раз так.
— Видно будет.
Через минуту оба начали храпеть. Густо, сердито — это тракторист. Тоненько, с присвистом — это Маруся.
Юра не спит.
Нехорошо на душе. Тревожно.
…И всё-таки он заснул. Кажется, на минуту, а открыл глаза — уже совсем светло.
На улице рокот моторов, шум, смех.
Пересменка.
Тракториста и Маруси уже нет в вагончике. Юра выглянул в окно. Вон машина отошла с ночной сменой, они там.
— Привет герою посевной!
Вошёл Гриша, весёлый, улыбающийся. В руке бумажный свёрток, — Юра просил захватить завтрак, чтобы сразу отсюда, не заезжая в село, двинуться на рыбалку.
Юра весь сжался. Сейчас спросит: «Как же ты так, а?»
— А вы ничего поработали. Норма с четвертью.
— Пыхтели помаленьку.
Не сказал! Не сказал Пётр!
А на улице солнце, красиво так… И сразу сердце — ёк! Совсем рядом урчал искалеченный трактор. Возле него хлопотал дядька с рыжей щетиной усов под вздёрнутым носом.
— Долго провозитесь с ним?
— Маслица подолью — и пошёл.
Юра не верил своим ушам:
— А сцепление?
— Так исправил же Пётр.
— Исправил?! Когда?
Усач, ни слова не говоря, полез в кабину, тронул с места трактор. Остановил, снова тронул.
— Бачишь!.. До утра, говорит, провозился.
Ничего Пётр не возился! Уходил с Марусей, потом спал.
А может, сцепление было в порядке? Может, он обманул?
Но зачем?.. Надоело работать, и на всякий случай, чтобы практикант не выдал, разыграл спектакль?
И уже и солнце не радует, и предстоящая рыбалка…
Подошёл Гриша; он сегодня работает в смене рыжеусого тракториста.
— Давай с нами до колка. А там и озеро.
— Ну давай, — вяло отозвался Юра.
Солнце уже довольно высоко. Под утро выпала роса, и от сырой земли ползут, извиваясь, причудливые струйки пара. Полевая дорога то ныряет в ложбинки, в которых ещё стоит негустой туман, то снова поднимается на взгорки.
Вот и агрегат. Подцепить — и сеять. Работать им будет хорошо: пыли нет. И ветер унялся.
Юра снял удочки с трактора.
— Удачи вам!
— И тебе. — Гриша развёл руки, показывая, какую рыбу он желает выудить Юре. — Чтобы всем хватило: и нам с тобой, и Петру твоему со свояком.
— Маруся — его свояк? — поразился Юра.
— Ты не знал? На сёстрах женатые…
Он со вторым сеяльщиком стал заправлять сеялки, а Юра, задумавшись, пошёл в сторону колка.
Раз так, то Пётр, конечно, знал про ружьё, не мог не знать. И пошёл вместе с Марусей ночью вовсе не для того, чтобы не дать ему стрелять дичь. Тут что-то другое, совсем другое.
Уж не браконьерствуют ли они на пару? В этих местах недавно видели лосей.
Колок… Они шарили здесь с фонариком.
Юра ходит между корявыми, изогнутыми свирепыми сибирскими ветрами берёзками. Под ногами мягко шелестит прелая прошлогодняя листва, уже прошитая тоненькими пиками свежей зелени.
Что они делали ночью здесь, в лесочке? Стрелять не стреляли, он услышал бы. А вот днём или прошлой ночью они свободно могли свалить зверя, хотя бы лося, и припрятать здесь на время. Сейчас ещё холодно, особенно по ночам. Может, они как раз его и прятали?
Юра опять прошёл весь колок насквозь, остановился возле полузасыпанной канавы. За ней дорога и поле, уже вспаханное, — там им делать нечего. Если в самом деле спрятали, то где? Колок ведь небольшой… Всё равно он найдёт, хоть проищет до вечера.
Со стороны села по дороге бежит мотоцикл с коляской. На нём двое, отсюда не видно кто. Сюда едут? Неизвестно ещё, там развилка… Нет, сюда, точно. Вот мотоцикл взбежал на пригорок, вот снова нырнул в ложбинку.
Вдруг они? За добычей?
Юра бросился в глубь колка, стал за ствол берёзы.
Так и есть. Мотоцикл ведёт Пётр. А на заднем сиденье Маруся в своём модном берете.
Остановились. Недалеко, шагах в тридцати. Закурили. Осматриваются по сторонам. Видят?.. Нет, не заметили.
— Давай! — сказал Пётр и сам стал расчехлять коляску.
Маруся с лопатой и почему-то с ружьём на плече, дулом вниз, подошёл к канаве, нагнулся, пошарил руками. Что он там?
Какая-то большая птица, деревянно стрекотнув, шумно взлетела с вершины берёзы, за которой стоял Юра. Он вздрогнул от неожиданности. И тут же Маруся выпрямился, схватился за ружьё.
Заметил!
Больше прятаться не было смысла. Юра вышел из-за берёзы.
Оба словно застыли: Пётр у мотоцикла, Маруся с ружьём возле канавы.
— Гады! — бросил Юра с ненавистью. — А ну как я на вашем мотоцикле за участковым слетаю?
И вдруг он видит — ружьё в руках Маруси направлено на него. Чёрное отверстие смотрит ему прямо в глаза.
Убьёт! В голове Юры звенит, словно рядом разбили стекло. Ноги делаются ватными. Но он сразу же вспоминает: патрон! Он ведь разрядил ружьё. Вот патрон, у него в кармане.
— Ну, стреляй, стреляй! — Он громко смеётся. — Стреляй, Маруся, стреляй, ворюга!.. Что не стреляешь? Ну?
Он идёт, продолжая смеяться, прямо на толстяка, берётся за ствол рукой.
— Смотри, ты же весь трясёшься… Давай сюда!
Маруся покорно выпускает ружьё из рук. Глаза у него круглые, как у рыбы, нижняя губа отвисла.
— Что, лебедей бить проще? А я вот не побоюсь, выстрелю.
Юра вскинул ружьё, прицелился в Марусю, сейчас нажмёт спусковой крючок.
— Нет! Нет! — Толстяк сорвался с места отчаянным прыжком и помчался к мотоциклу, неловко разбрасывая непривычные к бегу ноги.
