Ознакомительная версия.
— Этот мальчик должен быть сильный и надежный, — сказал он. — Я должен знать его. Кто он? Как его зовут?
— Это Дикон! — вдруг сказала Мери. Ей казалось, что все в степи должны знать Дикона. И она не ошиблась, она увидела, как на озабоченном лице доктора Крэвена появилась улыбка облегчения.
— О, Дикон! — сказал он. — Если это Дикон, тогда вполне безопасно. Он силен, как степной пони.
— И он самый надежный мальчик во всем Йоркшире, — сказала Мери.
— А ты принял вчера брому, Колин? — спросил доктор.
— Нет, — ответил он. — Сначала я не хотел принимать его, а потом, когда Мери меня успокоила, она убаюкала меня… она говорила так тихо… про весну, которая идет… в сад…
— Гм… это очень успокаивает, — сказал доктор, совершенно сбитый с толку, взглянув мельком на Мери, которая сидела на табурете и молча глядела на ковер. — Тебе, очевидно, гораздо лучше, но ты должен помнить…
— Я не хочу помнить, — прервал Колин опять тоном раджи. — Когда я лежу один и вспоминаю, у меня все начинает болеть, и я думаю о таких вещах, что мне хочется кричать… потому что я боюсь… Если бы где-нибудь был такой доктор, который может заставить забыть о болезни, а не помнить, я бы велел привезти его сюда… Мери заставляет меня забыть, и поэтому мне лучше, когда она тут.
Доктору Крэвену никогда не доводилось делать такого короткого визита после припадков Колина; ему обыкновенно приходилось оставаться долго и делать очень многое. На этот же раз он не прописал никакого лекарства и не дал никаких указаний. Когда он сошел вниз, у него был очень задумчивый вид, и миссис Медлок, с которой он остановился поговорить в библиотеке, сразу поняла, что он был очень озадачен.
— Ну, что, поверили ли бы вы этому, сэр? — спросила она.
— Положение вещей теперь совсем иное, — сказал доктор, — и нельзя отрицать, что оно лучше прежнего.
…В эту ночь Колин спал, ни разу не проснувшись, и когда он открыл глаза утром, то остался лежать неподвижно и улыбался, сам не подозревая этого, улыбался, потому что ему было как-то удивительно хорошо. Он повернулся на бок и с наслаждением потянулся. Доктор Крэвен, вероятно, сказал бы, что его нервы отдохнули и успокоились. Вместо того чтобы лежать и глядеть на стены и сожалеть о том, что он проснулся, он думал о планах, которые они с Мери строили вчера, о саде, о Диконе и его зверях. Минут через десять он услышал, как кто-то бежит по коридору; через секунду Мери уже была в комнате и подбежала прямо к его постели, внеся с собою запах свежего, душистого утреннего воздуха.
— Ты уже выходила! Как хорошо от тебя пахнет листьями! — воскликнул он.
Она бежала, и волосы ее распустились, и вся она точно сияла.
— О, как хорошо! — сказала она, слегка запыхавшись. — Ты никогда ничего подобного не видел! О н а п р и ш л а! Я думала, что она уже давно пришла, но она пришла только сегодня! Весна пришла! Так говорит Дикон!
— Пришла? Правда? — крикнул Колин, и хотя он ровно ничего не знал о весне, у него забилось сердце. Он сел в кровати. — Открой окно! Может быть, мы услышим трубный глас! — добавил он, смеясь не то от волнения, не то своей выдумке.
Мери тут же очутилась около окна, широко открыла его, и в комнату ворвался свежий, душистый воздух и пение птиц.
— Это свежий воздух! — сказала она. — Ложись на спину и вдыхай глубоко! Дикон всегда так делает, когда лежит в степи. Он говорит, что поэтому он такой сильный, как будто будет жить всегда… во веки веков. Дыши же! — Она повторяла слова Дикона, и они почему-то особенно понравились Колину.
— «Во веки веков»! Неужели? — сказал он и стал глубоко вдыхать в себя воздух, и ему показалось, что с ним происходит нечто новое и чудесное.
Мери опять подошла к его постели.
— Всякие растения так и спешат выглянуть из-под земли, — продолжала она, — везде распускаются цветы, везде почки, и зеленое покрывало уже почти закрыло все серое. А птицы так спешат вить гнезда, потому что боятся, что уже поздно, они даже дерутся за место в саду… А розовые кусты уже совсем ожили, и в лесу уже есть подснежники… Семена, которые мы посеяли, уже взошли, и Дикон принес с собою свою лису, и ворона, и белок, и маленького ягненка… — Она остановилась перевести дух.
Три дня тому назад Дикон нашел в степи крохотного ягненка, лежавшего подле своей мертвой матери между кустами терновника. Ему не раз случалось находить таких «сирот», и он знал, что надо делать. Завернув его в свою куртку, он принес его в коттедж, положил подле печи и напоил теплым молоком… Теперь же он всю дорогу нес его на руках; в кармане у него вместе с белкой была бутылка молока, из которой он поил ягненка; а когда Мери уселась под деревом и теплый, мягкий ягненок свернулся у нее на коленях, она не могла говорить от радости. Ягненок! Живой ягненок, который лежит на коленях, точно дитя!
Она с увлечением описывала все это Колину, а он лежал и слушал, глубоко дыша, когда вошла сиделка. При виде открытого окна она слегка вздрогнула. Не один жаркий день просидела она, задыхаясь, в этой комнате, только потому, что ее пациент был уверен, что люди простуживаются, если окна открыты.
— Вам не холодно, мистер Колин? — спросила она.
— Нет, — ответил он. — Видишь, как я глубоко вдыхаю свежий воздух. От него становишься сильным. Я буду завтракать на диване, и Мери будет завтракать со мной.
Сиделка ушла, едва скрывая улыбку, чтобы распорядиться относительно завтрака.
Когда Колин уже сидел на диване и на столе стоял завтрак для двоих, он заявил сиделке самым высокомерным тоном, как раджа:
— Сегодня утром ко мне в гости придет мальчик с лисицей, вороном, ягненком и двумя белками. Пусть их приведут наверх, как только они придут. Пусть никто не играет с животными внизу и не задерживает их там. Я хочу, чтобы они были здесь.
Сиделка тихо ахнула и закашлялась, чтобы скрыть это.
— Слушаю, сэр, — ответила она.
— Ты можешь сделать вот что, — добавил он. — Скажи Марте, чтобы она привела их сюда. Этот мальчик — брат Марты; его зовут Дикон, и он чародей: он привораживает животных.
— Надеюсь, что звери не будут кусаться, — сказала сиделка.
— Я тебе сказал, что он чародей, — строго проговорил Колин, — а звери чародеев не кусаются.
— В Индии есть заклинатели змей, — сказала Мери, — и они всовывают головы змей себе в рот!
Когда они позавтракали, Колин спросил Мери:
— Как ты думаешь, когда придет Дикон?
Он не заставил себя ждать. Минут через десять Мери подняла руку.
— Слушай! — сказала она. — Слышишь карканье? — Колин прислушался и услышал хриплое «карр-карр».
— Да, — ответил он.
— Это Сажа, — сказала Мери. — Слушай еще! Слышишь теперь блеяние… тихое такое?
— Да, да! — крикнул Колин, весь зардевшись.
— Это ягненок! — сказала Мери. — Дикон идет! — На Диконе были тяжелые, неуклюжие сапоги, и хотя он старался ступать тихо, они стучали, точно чурбаны, когда он шел по длинным коридорам. Колин и Мери слышали, как он шагал, до тех пор, пока он не миновал завешенную ковром дверь и не вошел в устланный мягким ковром коридор, ведший в комнату Колина.
— С вашего позволения, сэр, — доложила Марта, отворив дверь, — сюда пришел Дикон и его твари.
Дикон вошел, улыбаясь своей широкой, милой улыбкой. На руках у него был ягненок; вслед за ним шагала рыжая лисичка; Орех сидел у него на правом плече, Сажа — на левом, а из кармана куртки выглядывали голова и лапки Скорлупки.
Колин медленно приподнялся, сел и стал пристально глядеть на них, так же пристально, как глядел на Мери, когда впервые увидел ее, но взгляд его выражал восторг и удивление. Дело было в том, что, несмотря на все рассказы, которые он слышал, он все-таки не мог себе представить, что за мальчик Дикон; не мог представить, что его лиса, ворон, ягненок и белки держатся так близко к нему, что почти кажутся частью его самого. Колин никогда в жизни не говорил с другим мальчиком и был так поглощен любопытством и радостью, что ему и в голову не приходило сказать что-нибудь.
Дикон же не испытывал ни малейшей робости или неловкости. Он не испытывал никакого смущения, если, например, ворона, не зная его языка, не говорила с ним, а только смотрела, когда они впервые встретились: все живые создания делали то же самое, пока не узнавали друг друга. Он подошел к дивану и спокойно положил ягненка на колени Колина; маленькое животное сейчас же прижалось к теплому бархатному халату, тыча мордочку в его складки и нетерпеливо толкаясь курчавой головкой о бок Колина. Конечно, никто не мог бы удержаться, чтобы не заговорить!
— Что он делает?! — воскликнул Колин. — Чего ему надо?
— Ему надо свою мать, — сказал Дикон, улыбаясь еще шире. — Я принес его тебе голодным, потому что знал, что ты захочешь посмотреть, как его кормят.
Он стал на колени подле дивана и вынул из кармана бутылку молока.
Ознакомительная версия.
