Витя подумал немного и написал еще:
«Катя очень хорошая девочка. Лучше…»
Слово «лучше» он зачеркнул и ему стало стыдно чего-то.
«Да что это такое со мной?» — удивленно подумал он, но не успел себе ответить…
На том берегу Птахи через кусты, не разбирая дороги, бежала Катя. Она влетела в речку, то по дну, то вплавь добралась до места, где был причален «Альбатрос». Мальчики бросились ей навстречу.
Катя выбралась на берег. На бледном лице застыл испуг, глаза были широко открыты.
— Там… Там три дядьки… Машина в кустах спрятана. И вещи… — Катя никак не могла отдышаться. — Краденые…
Витя и Вовка переглянулись. У Вити слабость вступила в ноги.
— Мальчишки, что делать? Ведь это воры! Те…
— Идем, покажешь, — решительно сказал Вовка. — Надо придумать, как их задержать.
— Я… я боюсь… — Катя сделала шаг назад.
— Мы незаметно подкрадемся, — сказал Витя, стараясь сдержать дрожь в коленях.
— Пошли! — Вовка первый шагнул к реке.
— Альт! Сильва! Сторожить лодку! — приказал Витя. Альт послушно сел возле «Альбатроса». Сильва покрутилась, попрыгала и устроилась рядом с Альтом.
— Вон там, за кустами, — прошептала Катя, показывая рукой вперед.
Ребята крались по густой траве, такой густой, что роса в ней не просохла за день. Белые звездочки ромашек, мохнатые шарики душистой кашки стегали по ногам. Все чаще встречались кусты ольхи и орешника. Наконец, кусты пошли сплошными зарослями; стал попадаться густой папоротник; было сыро.
Под ногой Вовки хрустнула ветка, и все замерли. Вите показалось, что сердце бьется у него в голове; мелко дрожали руки.
Осторожно, замирая при каждом шорохе, ребята прошли еще немного, и Катя сказала одними губами:
— Смотрите…
В зарослях ольхи был спрятан серый «Москвич» старой марки. Крыша его была завалена ветками.
И Витя сразу узнал «Москвича» — это он обогнал их, когда Пепел только-только перешел Стланку. Еще Федя сказал: «Наверно, рыбаки».
Под «Москвичом» и прямо в кустах лежали разные вещи: стопки плащей, кофт, картонные ящики с приемниками, еще что-то, завернутое в мешковину.
«Вот они какие рыбаки…» — подумал Витя, и холодный отвратительный страх стал заполнять его.
— Они там, — опять одними губами сказала Катя.
Через несколько шагов ребята услышали мужские голоса. И вдруг Витя почувствовал, что колени его сами собой подгибаются — он сел в траву. Знакомый голос пел:
В городе Николаеве фарфоровый за-авод…
— «Пузырь!» — с ужасом подумал Витя.
«В городе Николаеве девчоночка живет!» — пел Пузырь совсем рядом, за кустами.
Вовка и Катя тоже опустились на колени рядом с Витей.
— Надо ползти, — прошептал Вовка.
Ребята проползли еще совсем немного под густыми ветками. Голоса были рядом. Тихо раздвинули листья…
У Вити воздух застрял в горле. На траве сидели трое — тот парень, что подходил к ним на пляже, сейчас в бриджах, в замасленной ковбойке и без черных очков. Пузырь, все в том же зеленом пиджаке и старых брюках — толстый живот вывалился набок; и третий был Гвоздь!
Витя уже не удивился, что это именно Гвоздь. Его поразило другое. Широко расставленные глаза, нижняя пухлая губа… И еще такой же резко срезанный подбородок…
«Брат Вовки! — пронеслось в Витином сознании. — Илья!»
Витя взглянул на Вовку.
«Они же как две капли! Только у Гвоздя все старее», — лихорадочно думал Витя, одновременно поражаясь перемене, которая произошла в Вовке — он побледнел до синевы, по щекам текли слезы, и что-то жестокое, решительное, недетское проступало в глазах.
Катя вцепилась в Вовкины руки, и лицо ее умоляло: «Не надо! Не надо!..»
Витя тоже схватил плечо Вовки и сжал его изо всей силы.
Ребята замерли, смотрели и слушали.
Перед ворами на траве стояли две бутылки водки, вскрытые ножом консервные банки, лежала буханка хлеба.
Пузырь отпил прямо из горлышка и слышно было, как водка булькает. Потом хрипло засмеялся и сказал:
— А собачка, наверно, от табачка обчихалась.
Длинный парень вынул из кармана черные очки, повертел их в руках («Как в церкви тогда», — подумал Витя), спрятал опять.
— С ищейкой не найдут, — сказал парень, и голос его был беспокойным, — так на кого-нибудь нарвемся, на пастуха, к примеру. Уходить надо.
— И калым бросить? — зло спросил Пузырь.
— Заметут, и калым не понадобится, — отозвался парень. А Гвоздь молчал, и очень он был не похож на того, кто занимался бизнесом на толкучке. Гвоздь полулежал на траве, и лицо его было задумчиво, и глаза не казались Вите пустыми, было в них что-то жалкое и затравленное. Или, может быть, так казалось?
— Что молчишь, Гвоздь? — повернулся к нему Пузырь. — Вари котелком-то. Много в кустиках не высидишь.
— Лугами пахнет, — сказал Гвоздь, не меняя позы. — Покос скоро.
— По колхозному хомуту наш Гвоздь заскучал, — сказал парень с черными очками.
— По мамочке в тоску впал, — засмеялся Пузырь. Вовкино плечо под рукой Вити вздрогнуло.
— Ша, мальчики! — возбужденно сказал Пузырь. — Спешить надо. Найдешь пещеру? — повернулся он к Гвоздю.
— Найду, — неохотно сказал Гвоздь. — Две их здесь. Одна с водой, а другая совсем высохла.
— Раз! Два! Напра-ву! — обрадовался Пузырь. — Ну? Вещички спрячем в сухой пещере. Сами — будьте здоровы! Едем — путешествуем. Откуда — куда? Дачку подыскивали. Документы? «Прошу, начальник, бумагу». Все чин-чинарем. В багажничке, пожалуйста, пусто. А месячишко пройдет, все утихнет — за вещичками прибудем. Наш калым. Или зря, что ли, работали, жизнью драгоценной и свободой рисковали?
— Свобода! — зло, с ожесточением сказал Гвоздь. — Пойми ты, здесь моя свобода! Дом, земля родная. Мать и братан. Хоть взглянуть на него… Вырос, небось.
Под рукой Вити задрожало Вовкино плечо.
— Чувства! — насмешливо сказал долговязый парень. — Трепет сердца.
— Был скотиной, скотиной и останешься, — сквозь зубы процедил Гвоздь.
— Ша! — Пузырь вскочил на ноги. — Ша… Ты еще слезками побрызгай. Забыл уговор? — с угрозой спросил он. — Слово выполняй! Председателю сулил ответ дать? Дай! Пусть людишки знают: зря словами не кидаемся. Стемнеет, пойдешь к нему на свиданьице. И перышко прихватишь. Понял?
— Не пойду! — вдруг яростно крикнул Гвоздь.
И не успел Витя удержать Вовку — вскочил он, закричал:
— Не ходи, Илюша! Не ходи!
Потом Вите казалось, что все дальнейшее произошло в несколько мгновений.
В кусты ринулись Пузырь и долговязый парень.
— Бежим! — одним губами шепчет Катя.
Ноги сами несут вперед. Витя успевает оглянуться и видит: на бегу лезет Пузырь в задний карман…
Прыгает на него Гвоздь.
— Ты что, сдурел? — его шепот.
— Ну, падло… — хрипит Пузырь.
Их скрывают зеленые ветки.
Ураганно летят, сливаются в шуршащую стену темные кусты. Больно стегает по лицу.
Впереди, чуть сбоку бежит Катя.
И видит Витя: догоняет ее долговязый парень… с силой толкает в спину…
Катя кубарем катится в кусты, несколько раз перевернувшись через голову.
«Что делать? Что делать?..»
И Витя кричит отчаянно, пронзительно:
— Альт! Альт! Ко мне!
В ответ слышится встревоженный лай, он все приближается, нарастает, совсем рядом трещат кусты, собаки уже совсем рядом.
— Альт! Альт! — кричит Витя.
Мелькает потное, искаженное страхом лицо долговязого парня.
Он опрометью бросается назад.
Топот, тяжелое дыхание. Треск сухих веток.
В траве серой торпедой мелькает тело Альта. За ним — черная Сильва. Рычание прерывается треском материи.
— О-о-о! — мужской голос, полный боли.
— В машину! — слышит Витя голос Пузыря. Приглушенно хлопают дверцы «Москвича». В кустах появляется бледный потный Вовка. Рубаха на нем разорвана, глаза неестественно расширены.
— Здесь до… дорога… — выдавливает он. Мальчики склоняются над Катей, которая все еще лежит на земле.
— Катя, бежать можешь? — спрашивает Витя.
— Могу…
— На дорогу!
Пыльная мягкая дорога совсем, рядом с кустами. Вьется через ржаное поле.
С возбужденным радостным лаем обгоняют Альт и Сильва.
Впереди — спина Вовки, пыль маленькими взрывами летит из-под босых ног. За ним Витя.
Скорее! Скорее! Скорее!..
И вдруг Альт останавливается, замирает на мгновение и бежит назад.
А Витя не может остановиться, не может оглянуться. Сзади лает Альт. Странно лает — будто зовет. Мальчики одновременно оборачиваются. На обочине дороги лежит Катя, Альт стоит над ней, вывалив жаркий язык, часто дышит.
Витя и Вовка склонились над Катей.
— Катя, ты что? — прошептал Вовка, переводя дыхание. У Кати потное, бледное и очень удивленное лицо.
