Несмотря на эти слова, чувствовалось, что Карл не совсем спокоен. Лицо его налилось кровью, у него началась одышка. И всё же он взял перо и уверенной рукой подписал ордонансы. — За ним все министры поставили свои подписи. По окончании церемонии Карл обратился к царедворцам: — Господа, я рассчитываю на вас, но и вы можете рассчитывать на меня. У нас общие интересы.
На решение короля народ ответил без всякого промедления, вот этого Карл X никак не ожидал.
Глава восемнадцатая
Так всё началось…
Двадцать шестого июля ордонансы были опубликованы в официальной газете «Ле Монитер».
Уже к пяти часам утра префект полиции Манжен отправил в редакции газет приказ о том, что до поры до времени они объявляются закрытыми. Такой же приказ был направлен и во многие типографии. Об этом же расклеены объявления по городу и предместьям.
В кабинете для чтения Жака Менье, в Пале-Рояле, никогда не бывало столько народа, сколько в этот день.
На столиках, как всегда, лежали газеты: политические, биржевые, театральные. В то время их в Париже выходило немало. На полках были разложены в строгом порядке календари, справочники и альманахи.
Но не на них был сегодня спрос в читальном зале. Абоненты рвали друг у друга свежий номер газеты «Ле Монитер». Хотя это был сегодняшний утренний выпуск, он уже имел вид прошлогодней газеты, побывавшей в руках у сотен читателей. И неудивительно: ведь он открывал секрет сегодняшнего возбуждения на парижских улицах. В нём были напечатаны ордонансы. Не меньшим спросом пользовался и номер газеты «Ле Насиональ», вышедший хоть и с опозданием, но без разрешения цензуры и протестовавший против ордонансов.
Клеран вбежал растерянный, взволнованный, бледный.
— Началось! — только и мог он произнести и опустился в кресло, позабыв снять шляпу.
Сидевшие за столиками абоненты кабинета вскочили со своих мест и бросились к Клерану.
— Рассказывай толком, что случилось? — сказал Жак и сел рядом со своим другом.
Клеран, немного успокоившись, начал:
— Прихожу я, как всегда, утром в типографию, а работаю я в типографии газеты «Ле Тан», — пояснил он посетителям кабинета, — вижу, все мои товарищи толпятся во дворе, перед закрытыми дверями. «Что такое?» — спрашиваю и слышу в ответ, что типография закрыта. И не одна только наша, прихлопнули и другие тоже. А газеты запрещены, понимаете, запрещены!..
— Мы только что прочли об этом в «Ле Монитере», — перебил один из читателей кабинета.
— Дайте мне, старому наборщику, рассказать, как всё было. Слишком это важно…
— Слушаем! Слушаем! — воскликнули посетители кабинета и окружили Клерана кольцом.
— Все наши рабочие были во дворе, — продолжал свой рассказ Клеран, — словно караулили типографию. И с ними наш управляющий, господин Бод. Видим, к закрытым дверям подходит комиссар полиции с несколькими агентами. Он требует, чтобы ему открыли двери, он пришёл, чтобы опечатать типографские станки. Господин Бод, не двигаясь с места, заявляет, что не откроет. Тогда комиссар опоясывает себя шарфом, чтобы подчеркнуть, что он лицо должностное, и начинает читать вслух ордонанс о цензуре. Наш управляющий отвечает так же громко: «По вашему шарфу я было принял вас за комиссара полиции, но, коль скоро мне стали ясны ваши намерения, я вижу в вас не комиссара полиции, а взломщика. Предупреждаю, что, если вы не удалитесь, я обращусь в суд. Наши станки находятся под защитой закона, и во имя этого закона я запрещаю вам их касаться». — «Берегитесь! — ответил комиссар. — Ваши поступки означают мятеж против властей». — «Закон выше властей, — ответил невозмутимо Бод, — и не я, а вы ему противостоите. Разве вам не известно, что влечёт за собой взлом помещения — он карается каторжными работами!» — «Хватит разговоров! Допустите меня к станкам!» — рявкнул комиссар.
Пока господин Бод и комиссар препирались, двор наполнился прохожими. Они стали поневоле свидетелями их перепалки. «А знаете ли вы, что я могу приказать вас арестовать?» — пригрозил комиссар господину Боду. «Этого только недоставало! — ответил Бод. — Как вам должно быть известно, Уголовный кодекс предусматривает наказание каторжными работами, но именно для тех, кто допускает произвол в отношении свободных граждан». — «Соблюдайте закон! Соблюдайте закон! Закон превыше всего!» — закричали рабочие, и их слова подхватила собравшаяся во дворе публика. Не встречая ни в ком сочувствия, комиссар послал за слесарем. Когда тот явился, Бод сказал ему, ткнув пальцем в комиссара: «Этот человек — самозванец! Какой он комиссар, он — взломщик, и, выполнив его просьбу, вы, как и он, заслужите каторжные работы!»
«Вон! Вон отсюда!» — закричали присутствующие, и слесарь волей-неволей убрался восвояси.
Но комиссар не сдался. Он послал за кузнецом, которому поручали надевать кандалы на каторжников. Этот не оробел, взломал двери, вошёл в типографию и привёл в негодность наши станки, да так, что на них долгое время нельзя будет печатать, и прости-прощай наша работа! Рабочие из типографии ушли, но никому и в голову не пришло отправиться домой. Все, как один, остались на улице. К ним присоединились рабочие из других опечатанных типографий. Со страха многие хозяева закрыли магазины, и их приказчики толпятся на мостовых. На улицах сразу стало шумно, как в праздничный день. Я прибежал сюда, только чтобы всё тебе рассказать, и мигом бегу обратно… — закончил свой рассказ Клеран.
Но уйти он не успел.
— Но городу расклеен приказ о запрещении газет. Типография «Насиональ» опечатана! — с этим известием в кабинет вбежал друг Ксавье — Жером. Он был без шляпы, возбуждённый, раскрасневшийся от быстрой ходьбы и едва переводил дыхание.
— Знаем! Уже знаем! — ответили хором многочисленные абоненты кабинета, но обсудить сообщение Жерома им не удалось.
В дверях кабинета появился агент полиции Кассиду, хорошо известный Жаку, так как деятельность агента протекала в районе Пале-Рояля.
— Господин Менье, я пришёл вас предупредить, что газеты… запрещены.
— Принимаю к сведению, господин Кассиду. Но неужто, распоряжение касается всех газет? И бедным парижанам даже неоткуда будет узнать, какая предстоит погода, какие увеселения их ждут… — Несмотря на волнение, Жак говорил с плохо скрытой насмешкой. — Кстати, господин Кассиду, я ведь не газетчик и не типограф.
— Да, но предупреждаю вас, что если, против ожидания и вопреки приказу, газеты эти всё-таки появятся, вы не имеете права их покупать, ни тем более давать их читать своим абонентам.
— Принимаю к сведению, — коротко повторил Жак.
— Какие газеты вы получали до сих пор?
— «Ле Насиональ», «Ле Конститюсионель», «Ле петит зафиш», «Ля газет де трибюно»… «Ле Глоб»…
— Не затрудняйте себя перечнем того, что было возможно до сегодняшнего дня. Вот список газет, которые одни только будут впредь разрешены: «Ля Котидьен», «Ле Монитер», «Ля газет де ля Франс», «Ле Драпо Блан». Если в вашем кабинете окажется какая-либо газета, не упомянутая в этом списке, кабинет будет закрыт.
— Принимаю к сведению, — всё тем же бесстрастным тоном повторил Жак.
Едва успела захлопнуться дверь за Кассиду, как Клеран, не решавшийся ни уйти, ни остаться, обратился к Жаку:
— Что надо предпринять?
— Сейчас решим, — сказал Жак, быстро встал со стула и обратился к посетителям: — Надеюсь, вы на меня не посетуете, если мне придётся закрыть кабинет… впредь до выяснения некоторых обстоятельств.
Абоненты кабинета не возражали, понимая всю важность происходящего, и тотчас покинули зал.
— Что мы предпримем? — снова спросил Клеран.
— Пойдём в Латинский квартал, — сказал Жером с такой убеждённостью, будто иного решения вопроса и быть не могло.
Латинский квартал — район Парижа, где издавна сосредоточились высшие учебные заведения, библиотеки, музеи, и для студента Жерома было ясно, что там соберутся все его товарищи из разных институтов и школ.
— Что ж, это дело! Ты студент, тебе надо туда, где твои товарищи. А ты, — Жак посмотрел на Клерана, — со мной, в Сент-Антуанское предместье. Не возражаешь?
Сент-Антуанское предместье — центр рабочего населения Парижа — первое подняло знамя революции в 1789 году и двинулось в бой, чтобы взять Бастилию. Не мудрено, что Жак, участник боёв 1789 года, прежде всего подумал об этом районе. И Клеран немедленно с ним согласился.
— Меня, правда, ждут наши наборщики… Но я пойду с тобой, чтобы выяснить обстановку.
Жак открыл ящик, чтобы достать ключи, а Жером в это время забормотал что-то себе под нос.
— Что ты говоришь, я не слышу, — с нетерпением спросил Жак.
— Я могу и погромче. Но слова, что я скажу, не мои, их придумал Беранже.
В карман, под грохот барабана,
Всё королевство спрятал он.
И ничего! Хоть из кармана, —
А всё командует Бурбон.[24]
— Метко сказано! Но теперь, пожалуй, не долго ему командовать!..
