вас. Значит, на вас же наплевал. Он удрал, не захотел жить с вами. Дайте же ему почувствовать, что без него вы проживете, а он без вас нет.
— Бойкот Цыгану! — предложил Спирочкин. — Придет Цобик, а с ним никто не разговаривает.
— Мабуть, помолчишь, Помидор? — охладил Аркашкину прыть Потапенко. — Мабуть, найдутся трохи поумнее тебя люди?
— Подумаешь, цаца какая, — возмутился Спирочкин, — возятся, как дурни с писаной торбой.
— Нет, Аркадий, — снова заговорил Владимир Иванович, — твой бойкот сейчас не поможет Борису. Не носиться, как с цацей, а помочь надо, как другу. Вы подумайте, как это сделать.
— Сашка уже надумал, — вставил опять Спирочкин. — Целоваться побежит.
— И побегу! А тебе что?
— Ты, Помидор, зубы не скаль, — заговорил Брятов и, повернувшись к Качанову, продолжал. — И ты, Качан, не пузырись. Есть правда в Аркашкиных словах. Молишься Цыгану, точно иконе.
— Это дело мое, — огрызнулся Сашка.
— Наше, — продолжал Игорь. — Вы с ним расцелуетесь, а через неделю Цоба на толкучку барахло потащит. Да и ты от него не отстанешь.
— Давай, давай, читай нотацию, воспитатель. Ты староста, тебе и карты в руки. Договаривайтесь в общем, а я работать пошел.
— Иди, — махнул рукой Игорь. — Только запомни, всыпем Цобе перцу. А ты пойдешь против нас — и тебе перепадет. Запомни.
— Не пугай, европеец, — отмахнулся Сашка, — а то заикой останусь.
— Качанов! — остановил Сашку Владимир Иванович. — Ребята говорят дело. Судьба Бориса их волнует не меньше, чем тебя.
— Может, такие вот жалельщики и довели Цобу, — прошептал Игорь. — Ты можешь не слушать меня. А только хочешь — скажу, какой ты есть.
— Это какой же?
— Беззубый. Как премудрый пескарь. Никого не укусишь. А это дешево, понял? У настоящего человека есть и друзья и враги. У тебя все на одну колодку.
— Врешь, — все с той же усмешкой ответил Сашка. — Цоба — друг мой, и за него я вот таким, как ты, горло перегрызу. И зубы найдутся.
— Ты, Александр, не прав, — заговорил мастер.
Сашка посмотрел на Владимира Ивановича. Лицо у него было совсем не такое, как вчера вечером, когда слушал Борькину историю.
— Дружба, Александр, ценится не только по тому, как относятся друзья друг к другу, а как каждый из них относится к коллективу. Для тебя Борис, может быть, хороший, а для группы плохой.
— Цэ точно, — словно вспомнив что-то, заговорил Потапенко. — Е така пословица: «Не той друг, шо маслом маже, а той, шо правду в очи каже».
— Верно, Потапенко, — поддержал Мишку Владимир Иванович. — Вот нам и надо Цобе всю правду о нем в глаза сказать. А друзьям особенно. Только сделать все это умно. Главное же, постарайтесь заинтересовать работой.
— Тут заинтересуешь, — примирительным тоном проговорил Сашка. — Самим надоели уже эти винтики-болтики.
— Не все сразу, Качанов. Вот завтра пойдем на механический завод. Посмотрите, что делают рабочие. Кстати, и болтики свои увидите.
* * *
Сашке просто стыдно было при всех сознаваться в своей неправоте. В душе он был согласен с Брятовым. Не раз и сам Сашка думал о Цобе, об их дружбе и вообще о своем характере.
Всегда так: дружат двое будто равные. Но равных не бывает. Один обязательно верховодит. Какими-то, порой незначительными, поступками подчиняет себе другого. И этот другой чувствует над собой силу товарища, привыкает к тому, что его слово — просто совет, а слово друга — окончательное решение, и он уже подчиняется воле сильного. Иногда робко возражает, но подчиняется.
Но почему же Цоба верховодит над Сашкой? Ведь для того и подружился Сашка с Борисом, чтобы помочь ему найти свое место. «Тряпичный характер у меня, вот почему, — думал о себе Сашка. — Борьке наплевать на мои советы. А я часто делаю так, как он хочет. Он с Брятовым не поладил, значит, и я не смей разговаривать с Игорем. Смелый Борька — вот отчего. Я делаю что-нибудь и оглядываюсь, как бы чего не случилось. Потому и с кортиком погорел. И после разговора с Кольцовым почти не думаю о побеге. Смирился, что ли? Наверное. Потому что характер такой. А Борька как задумал, так и сделал. Слушался бы меня Борька хоть чуточку, не убежал бы тогда. Но, стоп, ведь Борька пошел за мной в училище. Значит, удалось мне его уговорить. Цоба уже хочет быть ремесленником».
Да, хочет. Иначе бы не вернулся. Значит, может и Сашка влиять на Цобу!
А может быть, вовсе и не Сашкина заслуга в том, что вернулся Цоба?
* * *
В спальню Борис пришел после отбоя.
Тихо, чтобы не шуметь, Борис разобрал свою постель, лег и только тогда, повернувшись к другу, зашептал:
— Сашка, Качан.
Сашка сразу проснулся. Часто заморгал глазами, вскрикнул:
— Борька!
Друзья сели на кровать и обнялись. Сашка подумал, что Цоба начнет с обычной лихостью рассказывать о последних приключениях, небрежно отзовется о своих спасителях и вообще, как бывало, скажет: «Ерунда, проехало мимо!»
А Борька взял да расплакался. Сашка растерялся. Ведь он приготовился уже отчитывать друга. Вот наговорить бы ему грубых слов. И чтобы Брятов не слышал.
А сейчас Сашка не знал, что делать. Он еще ни разу не видел, чтобы Борька, его смелый друг Борька, плакал.
— Чего ты? Брось. Слышь… — растерянно приговаривал Качанов, закрывая одеялом Борькины ноги. И сам вдруг сказал: — Ерунда, проехало мимо.
Борька перестал плакать. Вытер колючим одеялом глаза и тихо прошептал:
— У тебя нет закурить?
— Я ж не курю.
Опять замолчали.
— Уладится, Борь, — пытался утешить друга Сашка.
— Не знаю. — Борька откинулся на подушки и, глядя в потолок большими блестящими глазами, повторил: — Не знаю. Ни черта у меня не получается. Вы живете, как надо, а я…
Сашка хотел было сказать другу, что и он не живет, как все, и ему не нравится ремесло, что решил дожить тут лишь до весны. В другое время он бы поведал Борьке обо всех своих планах, а о кортике обязательно. И его рассказ был бы как раз для Борькиного настроения. Наверняка Цоба поддержал бы: «Молодчик, Качан!»
Но сейчас Качанов чувствовал, что его планы никак не помогут Борьке. Цобе самому надоело скитаться.
Чувствовал это Сашка, потому и не знал, что посоветовать другу. Потому решил лучше послушать Бориса, а самому помолчать.
Молчал и Цоба. Ему-то как раз, наоборот, хотелось, чтобы Сашка ругал его, упрекал, рассказывал что-нибудь хорошее, интересное об училище. За это время было в Румии всякое.
Так и уснули ребята, каждый думая о своем.
