- Ходит быстро, не поспеешь за ним, - опять вставил Петя, - а кепка вот как у нашего Моси, даже проще...
Васька взглянул на меня. На лице у него светилось радостное удивление.
- Ну и вот, - продолжал Сиротка, - показали нам питерские рабочие редакцию «Правды». Помещалась она на Мойке, у самого Невского проспекта. Входим. Две комнатки: одна маленькая, другая побольше. Обе полны народу: собрались рабочие, солдаты из окопов, матросня-балтийцы. Протиснулись мы к столу секретаря, кое-как поясняем, что мы делегаты от Донбасса. А кругом люди суетятся, звонят телефоны, не поймем, что случилось. А потом слышим: Ленин сегодня приезжает. А было, как мы уже сказали, воскресенье, заводы не работали. Как известить рабочих о Ленине? Да где тут, уже пошел гулять слух, толпами бегут рабочие.
Наняли мы извозчика и помчались на Финляндский вокзал. Народу на улицах - пальца не просунешь. Со всех районов идут рабочие со знаменами, с музыкой, с песнями. На Литейном - есть такой мост в Петрограде - пришлось бросить извозчика. Народ хлынул тучей, ломятся вперед, а меньшевики и эсеры загородили дорогу и уговаривают не идти: мол, ничего хорошего не ждите от Ленина. Меньшевиков смяли. Там бы железную стену правительство поставило, и ее сломали бы. Досталось и нашим бокам, но мы все-таки пробрались на площадь вокзала. А там - боже ты мой! - народищу - глазом не окинуть. Что делать? Я тогда и спрашиваю у своих ребят: «Вы шахтеры или нет?» Поняли они меня, и пошли мы на приступ. Пролезли на вокзал, оттуда протиснулись на перрон. Присели на рельсы, закурили с питерскими рабочими. Ждем. Уже ночь, а поезда все нет. Говорят, на какой-то станции рабочие делегации задержали. Но вот наконец звонки - поезд прибывает. Все замерли. В этой тишине и подошел поезд.
Васька подался вперед, жадно вслушиваясь в слова Сиротки.
- ...Вышел он на ступеньки вагона, решительный, в простом пальто.
- Заштопанное! - выкрикнул шахтер Петя. - И пуговицы одной нема вот здесь, слева.
- Погоди, Петька, - сказал Сиротка. - Одним словом, Егор, не будем мы тебе рассказывать про то, как его несли на руках рабочие, как народ кричал: «Да здравствует Ленин!» Скажу только вот что: на площади стояли броневики. Взошел он на один из них, поднял руку вверх и ждет, когда затихнут. На всю жизнь я его так и запомню теперь - в распахнутом простеньком пальто, кепка из кармана торчит. Сказал он речь с броневика и закончил словами... Знаешь, какими словами он закончил? - спросил Сиротка и твердо, с расстановкой произнес: - «Да здравствует социалистическая революция!»
- Социалистическая революция, - повторил отец задумчиво. - Так оно и должно быть. К этому идем. Ну а теперь говорите, что привезли. - Отец строго взглянул на нас с Васькой и сказал: - Хлопцы, ступайте-ка на улицу.
Мы с Васькой отправились на речку. Сколько я приберег для него новостей, сколько собирался рассказать, и вот все как-то потерялось. Ни о чем не хотелось говорить. Когда мы уселись молча на берегу речки, я разжег из камыша небольшой костерчик, собираясь рассказать Ваське хотя бы про ночной костер и про Бедняка-бандуриста, но и это не вышло. Васька сидел у огня задумавшись и глядел на пламя, невидимое при свете солнца. А я думал: «Вот есть где-то на свете большой город Питер, Петроград. Там на броневике стоит Ленин. Может быть, и дядя Митяй вернулся из Сибири и теперь стоит на броневике рядом с Лениным».
- Вась, а где Петроград?
Васька поглядел на меня безучастно, думая о чем-то своем, потом ответил:
- Далеко. Во-он там, - и он неопределенно махнул рукой в степь.
- За Пастуховкой?
- Дальше.
- За Богодуховкой?
- Что ты!.. В сто раз дальше.
Васька подбросил в огонь охапку сухого камыша. Голубоватое пламя потянулось кверху, постепенно накаляясь до ярко-желтого, потом закачалось, потрескивая и рассыпая искры.
- Лень!
- Чего?
- Ты богатых любишь?
- Нет.
- А я их так ненавижу, что и сказать не могу...
Мне вспомнились ночной костер в степи и слова рабочего о буржуях.
- Знаешь, Вась, мы с тобой ошибку дали, - сказал я.
- Какую?
- Не на того злились, на кого надо... зря время теряли.
- Ты про что?
- Мы с тобой злились на царя, а получается, что не царь враг.
- Как не царь, а кто?
- Рабочий говорил - буржуи.
- Буржуи это сейчас, а раньше царь-паук сидел, - объяснил Васька, теперь мы царя по шапке, а богачи захватили все и смеются над нами.
- Смеются, Вась, это верно. Сенька выхвалялся на базаре, сорил деньгами, курицу духами облил. - И я, волнуясь, рассказал Ваське, как Цыбуля порвал у меня на глазах сто рублей. - Лучше бы он Алеше Пупку дал, правда?
Васька слушал, и лицо его менялось. Я знал: если Васька вспоминает про богатых, глаза у него делаются холодными. Когда я рассказывал, Васька даже на месте не мог усидеть и встал - так задело его Сенькино хвастовство.
- Богачи проклятые денег нахапали...
Васька долго молчал, глядя в степную даль, потом вздохнул и сказал мечтательно:
- Если бы у меня было много-премного денег, целый сарай, например, и еще полный погреб, я бы эти деньги бедным роздал. Одному тыщу, другому тыщу, третьему - всем, сколько есть на свете бедных, каждому бы дал: подходи, бери, если ты человек бедный. Алеше Пупку я бы целую шапку денег дал. Нехай купил бы себе рубаху, поел досыта...
- А себе оставил бы, Вась?
- Чего?
- Деньжат.
- Зачем? Лучше бедным раздать - твоему отцу, дяде Ван Ли, Алешкиной матери. Уче бы дал тыщу.
- А Илюхе?
- Рубля два дал бы...
- Не надо, он жадный.
- Это правда, жадный. Ну рубля два можно, нехай бы порадовался.
- Только больше не давай.
- Больше не дам...
Мы так хорошо говорили с Васькой, что я не удержался и рассказал ему про кулака в селе - как тот прогнал нас с матерью, и про щепку, которую дали мне барчуки вместо хлеба.
Выслушав меня, Васька помрачнел. Наверно, ему не понравилось, что я позволял барчукам издеваться над собой. Да и как не обидеться: конечно же, я держал себя как трус и в селе Шатохинском, и на базаре, чего уж скрывать. Если бы на Ваську такое, колбаснику пришлось бы скверно. Вот бы попросить Ваську научить меня смелости! А он будто сам догадался и начал говорить:
- Ты никогда ничего не бойся. Вот, к примеру, подошел к тебе бандюга с кинжалом или буржуй с наганом, подошел и говорит: «Стой, ни с места, стрелять буду!» Что ты должен делать? Бежать? Или, может, стать перед ним на колени и просить - не убивай, пожалей! Запомни: никогда нельзя становиться на колени! Ты должен размахнуться и дать в зубы! Тогда этот бандюга бросит кинжал, а буржуй забудет про свой наган и убежит. Почему? Да потому, что он испугается тебя больше, чем ты его. Надо пересилить врага своей смелостью. И тогда выйдет, что никакого страха не было. Ты понял или нет?
- Понял.
Васька помолчал, потом снова горячо заговорил:
- Знаешь что? Давай с тобой дружить так, чтобы никогда и ничего на свете не бояться, чтобы драться за рабочих, как... Ленин!
- Давай, - согласился я.
- ...Чтобы драться до смерти! Знаешь, как? Вот!..
Неожиданно Васька сунул руку в костер и стал держать ее на огне. Он крепко, до скрипа, стиснул зубы, но руки из пламени не убирал.
- Зачем ты, Вася? Не надо! - вскрикнул я. Но Васька продолжал держать руку в огне. Лицо у него сделалось багровым от напряжения.
Я не знал, что делать. И тогда Васька не спеша, словно нехотя, вынул из костра руку и сказал хрипло:
- Вот так, чтобы драться...
- Что ты наделал, Вась? Покажи руку.
- Незачем на нее глядеть.
- Болеть же будет.
- Ну и нехай болит. - Васька спрятал руку за спину.
- Хочешь, я свою сожгу, - сказал я, пугаясь своей горячности. - Нехай совсем сгорит, хочешь?
- Не надо.
- А я сожгу. - Не в силах остановиться, я тоже сунул руку в огонь.
- Брось, - Васька схватил меня за руку. - Незачем это. Ты просто так будь смелым и никогда не позволяй смеяться над собой. На свете никакого страха нема. Вот ты и не бойся. Если, например, тебе хочется испугаться, а ты назло не бойся! Тогда Сенька-колбасник и все буржуи будут дрожать перед тобой, как царь Николашка дрожал перед Лениным.
Помолчав, Васька добавил:
- Я это говорю к тому, что скоро мы пойдем войной на кадетов. Они опять захватили ставок, а твоего отца с председателей скинули. Скоро соберем войско. Ты будешь моим главным подполковником. Вот и подумай сам: как ты будешь подполковником, если хоть на каплю испугаешься? Значит, должен быть смелым, как... Ленин!
На этом разговор оборвался, и мы оба умолкли. Вспомнился Ленин, рассказы о нем.
Ни о чем больше не хотелось говорить. Всю дорогу, пока шли домой, мы не проронили ни слова.
Глава шестая.
БИТВА НА РЕКЕ КАЛЬМИУС
