все, что тебе говорят люди. Подойди, ты же еще не смотрел из окон. Мы в большей башне. С этой стороны Хинсдейл, а отсюда прекрасный вид на дальние горы. Ах да, с другой стороны — дом твоего друга мистера Джека. Кстати, как поживает мистер Джек? — задав этот вопрос, мисс Холбрук наклонилась, чтобы поднять с коврика кусок нитки.
Давид бросился к окну, выходящему в сторону «дома, который построил Джек». С высоты башни домик казался еще меньше. А еще он был в тени и выглядел странно одиноким и заброшенным. Давид сравнил это с только что увиденным великолепием и ответил дрогнувшим голосом:
— Он нездоров, Госпожа Роз, и несчастен. Ужасно несчастен.
Стройная фигура мисс Холбрук резко распрямилась.
— О чем ты, мальчик? Откуда ты знаешь, что он несчастен? Он сам тебе сказал?
— Нет, но миссис Холли рассказала мне о нем. Мистер Джек болен, а ведь он как раз нашел свою работу в большом мире, когда пришлось оставить ее и вернуться домой. Но… о, скорее! Вот он — видите?
Вместо того, чтобы подойти, мисс Холбрук отпрянула в центр комнаты, но ее глаза были по-прежнему обращены в сторону домика.
— Да, вижу, — пробормотала она и выхватила платок из вытянутой руки Давида. — Нет-нет, я бы не стала махать, — торопливо запротестовала она. — Пойдем со мной вниз.
— Но я думал… я был уверен, что он смотрит сюда, — заверил Давид, неохотно отворачиваясь от окна. — А если бы он увидел, что я ему машу, он был бы очень рад, разве нет?
Ответа не последовала. Очевидно, Госпожа Роз не слышала его. Она уже спустилась вниз по лестнице.
Давид хотел столько рассказать Джеку и Джилл, что отправился к ним прямо на следующий день после визита в «Солнечный холм». С собой он взял скрипку. Однако дома была только Джилл. Она сидела на ступенях веранды.
На сей раз дети уже не смущались так сильно — возможно, потому, что были на открытом воздухе, где Давид чувствовал себя свободнее. Однако, узнав, что мистера Джека нет дома, он явно разочаровался.
— Но я хотел с ним повидаться! По особому поводу, — посетовал он.
— Тогда лучше останься. Он вот-вот будет дома, — утешила его Джилл. — Ушел горшковать.
— Горшковать? Что это такое?
Джилл хохотнула.
— Ну, видишь ли, дело обстоит так: он кое-что продает, чтобы другие люди могли сварить это в горшке, и тогда нам тоже будет, что сварить в нашем горшке. Это овощи с огорода. Мы выращиваем их на продажу. Бедный Джек — он так это ненавидит!
Давид сочувственно кивнул.
— Я знаю — и, должно быть, это ужасно — все время мотыжить и полоть.
— Но он, конечно, понимает, что должен это делать, ведь так он проводит время на свежем воздухе, а ему просто необходимо постоянно быть на воздухе, — возразила девочка. — Он же болен, знаешь, а порой так несчастен! Но Джек не говорит об этом. Он вообще мало говорит — но по лицу видно, о чем думает. И я все знаю, и от этого… хочется плакать.
Услышав это, Давид в ужасе охнул, а Джилл тут же вскочила на ноги. Девочке вдруг пришло в голову, что она рассказала незнакомцу слишком много семейных секретов. Она тут же предложила сбежать с холма наперегонки, а потом, чтобы еще сильнее отвлечь Давида от недавнего предмета обсуждения, нарочно проиграла и объявила его победителем.
Однако очень скоро возникли новые осложнения в виде маленькой калитки, за которой шла тропа, в свою очередь, ведущая к мостику, переброшенному через ручеек.
Над деревьями с другой стороны виднелась самая высокая башня «Солнечного холма».
— Она ведет к Госпоже Роз! — радостно закричал Давид. — Пойдем посмотрим!
Девочка покачала головой.
— Не могу.
— Почему же?
— Джек мне не разрешит.
— Но тропинка ведет в прекрасное место. Я был там вчера, — заспорил Давид. — А еще я поднимался на башню и почти уже помахал мистеру Джеку, который был на веранде. Я видел его. Может, она позволит нам с тобой подняться туда и сегодня.
— Но я же сказала, не могу — несколько нетерпеливо повторила Джилл. — Джек не разрешает заходить сюда даже на шаг.
— Но почему? Может, он не знает, куда ведет тропа.
Джилл опустила голову, а потом вызывающе вскинула подбородок.
— О нет, он знает, ведь я сама ему сказала. Я ходила туда, когда была маленькой, а его здесь не было. А однажды, когда Джек уже переехал, я дошла до середины моста, но пришлось вернуться. Он очень разозлился, но это было как-то… странно — лицо побелело и стало таким строгим, и губы сильно сжимались после каждого слова. Он сказал, что я никогда, никогда, никогда не должна входить в калитку.
Они повернули, чтобы подняться на холм. Давид хмурился. Он, не колеблясь, решил просветить мистера Джека, дабы разрешить это маленькое недоразумение. Он расскажет, что за прекрасное место этот «Солнечный холм» и попытается доказать, что ему с Джилл и даже самому мистеру Джеку желательно перейти мост при первой же возможности.
Брат Джилл довольно скоро вернулся домой, и Давид сразу позабыл об этом разговоре — главным образом потому, что мистер Джек достал скрипку и попросил мальчика сыграть с ним дуэтом. Однако дуэт скоро превратился в соло — мистер Джек пришел в такое восхищение от игры Давида, что начал выкладывать перед ним нотные листы один за другим, умоляя играть еще и еще.
Давид охотно продолжал. Он уже выучил большую часть этой музыки, когда жил в горном доме. Мелодии казались старыми друзьями, и мальчик был так рад вновь увидеть их ноты, что заканчивал каждое исполнение восторженным приветствием в виде маленькой импровизированной каденции — к еще большему удивлению и восторгу мистера Джека.
— Вот это да! Давид, ты чудо! — наконец, воскликнул он.
— Ха! И ничего чудесного, — засмеялся мальчик. — Я это выучил сто лет назад, мистер Джек. Просто я был так рад снова увидеть их — эти ноты. Знаете, у меня теперь совсем нет нот. Все, что мы взяли, осталось в сумке. Но мы оставили ее на дороге.
— Оставили!
— Ну да, она был такая… тяжелая, — рассеянно пробормотал Давид, перебирая стопку нот, лежащую перед ним. — О, а вот и еще одна, — воскликнул он взволнованно. — Здесь ветер дует в ветвях сосен: «ууу — ууу». Послушайте!
И он снова умчался на крыльях скрипки. А когда вернулся, мистер Джек глубоко вздохнул.
— Давид, ты чудо, — вновь заявил он. — И эта твоя скрипка тоже
