Но оброненный батюшкой бумажник все не попадался на глаза. Наконец мальчик добрался до самого крыльца и стал тщательно обшаривать его ступени. Он так ушел в свое дело, что не заметил, как откуда-то сбоку, с заднего выхода показался распоясанный, в одной нижней одежде мельник и стал в свою очередь зорко следить за мальчиком, ползавшим с фонарем в руках по ступеням крылечка.
— Ага! Попался! Чтой-то ты никак по чужим сеням хозяйничать ходишь. Стой, брат… Не уйдешь! — И огромная волосатая рука мельника схватила Васю за шею. Фонарь выпал от неожиданности из рук мальчика и потух.
— Дяденька, не думайте, ради Христа, что я воровать у вас вздумал… Я Вася, приемыш отца Паисия, — торопливо залепетал он. — Отец Паисий здесь бумажник свой обронил. Все деньги, какие у него ни на есть, в бумажнике были… Может, здесь обронил, может, у вас оставил, а может, и при выезде из дальних Стопок потерял. Только в горе он страшном, сам не свой; ни есть, ни пить не может… Уж и не знаю, что с ним будет, если бумажник не найдем.
— Так это он тебя ночью на поиски послал за бумажником, паренек? — совсем уже иным тоном проговорил мельник.
— Нет, как можно, как можно! Он даже и не знает, что я из дому ушел, что вы, дяденька, — даже руками замахал на него Вася.
— Ну, коли так, пойдем в избу. Может, и привалит тебе счастье, паренек, найдешь бумажник…
— Да что вы, дяденька, неужто найдем? — не смея верить своим ушам, обрадовался Вася.
— Коли поищем хорошенько, стало быть, и найдем, — усмехнулся мельник и легонько за плечи подтолкнул мальчика в сени. Его жена, молодая еще женщина, с ребенком на руках вышла из-за ситцевой занавески, разделявшей надвое горницу, и уставилась на Васю изумленными глазами.
— Да как же это ты один пришел, не глядя на ночь, такой маленький? — ахала она. — Да не тебя ли, к слову сказать, на прошлой неделе посадские поколотили?
— Меня, — тихо сказал Вася.
— Подучил их священников мальчонка, я слыхала? — допытывалась дальше любопытная мельничиха.
— Мало ли что бывает! — уклончиво отвечал Вася.
— Ну, а таперича сам ты пришел либо отец Паисий прислал?
— Сам.
— Ишь ты, храбер больно! Тут в лесу у нас посадские тоже зачастую бродят. Не ровен час до греха. Молод ты еще…
— Отец Паисий бумажник обронил, найти беспременно было надо.
— Нашли, нашли бумажник! Сразу догадались, что батюшкин, завтра поутру отнести ладили. Нынче-то поздно… Нашли под вечер на дорожке. Как, значит, подымали Владычицу, так тут же и выпал он у батюшки, — говорила словоохотливая баба.
— Отдали бы, небось утречком бы и занесли, — вторил мельник.
— Ах, не надо ждать до утра… Батюшка беспокоится очень, спать не будет, — так весь и заволновался Вася. — Пойдемте сегодня же, ради Бога, пойдемте, батюшка так обрадуется, право!
— Ай прыткий же ты паренек, — засмеялся мельник. — Ну что мне делать с тобою, идти так идти. Подавай одежонку, баба, ишь генерал торопить надумал. Ослушаться их превосходительство никак нельзя.
Насколько тяжелым и трудным показался Васе путь на мельницу, настолько радостной и приятной была обратная дорога домой. Мальчик несся как на крыльях, бодро шагая бок о бок с мельником, забыв про усталость. Вот миновали они опушку, прошли слободское поле и вошли в слободу. По-прежнему все спало кругом. Только в окне горницы отца Паисия светился поздний огонек.
— Не спит, бедный, тревожится, — пожалел Вася священника, входя в сени.
— Батюшка, отец Паисий, нашелся бумажник. Мельник Захар нашел, — бодрым, веселым голосом проговорил мальчик у дверей горницы. Священник стремительно встал со стула и истово перекрестился на киот, озаренный лампадою.
Вошел Захарыч.
— Уж прости, батюшка, поздний гость, да приемыш твой ждать не позволил дольше. Сейчас, говорит, неси находку, Захар, к батюшке. Ну как есть командир, генерал, право слово! А денежки извольте пересчитать все же… Денежки счет любят, — подавая бумажник отцу Паисию, закончил Захар.
Была уже поздняя ночь, когда ушел мельник, отказавшийся от всякого вознаграждения за свою находку, а отец Паисий все еще не отпускал от себя Васю, в который уже раз заставляя его рассказывать о том, как надоумился он пойти искать бумажник на мельницу, как шел по лесу, как шарил с фонарем по дороге.
Запели первые петухи в слободе Марьинской, когда наконец отец Паисий, обняв и благословив Васю на сон грядущий, отпустил его спать. Но еще до сна долго ворочался на своей убогой постели священник и думал:
"Истинное сокровище послал мне Господь! Кабы хоть малость походил Кирилл мой на Васю, лучшего и желать не надо. Эх, Киря, Киря, много забот и горя принес ты отцу".
Только с восходом солнца, когда проснулась слобода, сомкнул в это утро усталые глаза отец Паисий.
— Синяя говядина! Синяя говядина! Почем за фунт? Глядите, братцы, синяя говядина к нам пожаловала! — весело кричали школьники, окружая Кирю, пришедшего нынче впервые в класс.
— Был барин барином, гимназистом, вашим благородием, а нонче не лучше нас, грешных, стал! — подскакивая к Кире, пищал умышленно тонким голосом какой-то шалун.
— Оставьте его, братцы! — унимали школьников их более благоразумные товарищи.
Киря, впервые пришедший сегодня в школу, чувствовал себя здесь совсем несчастным и пришибленным. Слободские мальчики имели привычку дразнить городских гимназистов, называя их "синею говядиною" за синий цвет мундирчиков, надеваемых теми, кстати сказать, в самых редких случаях жизни. Но Киря не думал, что его, сына священника, всеми любимого отца Паисия, здесь так встретят. Он невольно взглянул на Васю, как бы ища в нем защиты.
Тот уже был среди расшалившихся мальчуганов.
Один из них подбежал к Кире, дернул его за фалду куртки и пробасил:
— Господин гимназист, высокородие-сковородие, где свои блестящие пуговицы растерял?
— Первые да будут последними… Из гимназии да в школу прямым путем-дороженькой! — вторил ему в тон другой мальчуган.
— Иванов! Тебе не стыдно? — крикнул на него Вася. — Попроси у меня задачу объяснить — ничего не получишь за такие каверзы.
Голос всеобщего любимца возымел свое действие. Мальчики отхлынули от Кири, оставили его в покое.
Учительница русского языка должна была в нынешний урок делать диктовку. Она вызвала Кирю писать на доске, в то время как остальные мальчики писали у себя в тетрадках. Не прошло и пяти минут с начала работы, как Киря услышал позади себя сдержанные смешки и насмешливые возгласы:
— Вот так гимназист!
— Да он грамоты и не нюхал, братцы!
— Ай да синяя говядина! Видно, был последний из последних учеников.
Анна Ивановна взглянула на доску и тоже ахнула. Диктовка Кири была вся испещрена ошибками.
Теперь уже даже Вася не смог спасти Кирю от насмешек. После уроков мальчики гурьбою окружили доску с диктовкою и осыпали Кирю градом насмешек.
Тот стоял красный, злой, надутый… И вдруг сжал кулаки и, расчищая ими дорогу, кинулся из класса.
Забыв в училище пальто и шапку, Киря мчался теперь по слободской улице… Отсюда завернул в поле, из поля — в лес… Он не замечал ни ветра, ни хлопьев мокрого снега, падавшего с самого утра. А опомнился только тогда, когда был уже далеко от слободы и ее обитателей. Тут он бросился ничком на мокрый снег и разразился беспомощными горькими слезами.
Обида, душевная боль, раскаяние в прошлом нерадении — все это сразу потоком затопило его душу. Он понимал отлично, как неглупый от природы мальчик, что винить ему некого, что он во всем виноват один. И слезы его лились неудержимо. Опомнился Киря только тогда, когда холод стал пронизывать его насквозь и все тело его дрожало, как в лихорадке. Он сделал усилие над собою, поднялся с земли и медленно поплелся к дому.
В этот день Киря не вышел к обеду и спозаранку завалился спать, ссылаясь на головную боль и лихорадку.
А на следующее утро Лукерья Демьяновна, заглянувшая в уголок к племяннику, вскрикнула от испуга. Все лицо мальчика было покрыто красноватыми пятнами, глаза неестественно блестели, а сам он горел, как раскаленная печь.
Доктор, приведенный отцом Паисием, долго осматривал, выстукивал больного и покачивал головою. Наконец он отошел от постели Кири, метавшегося в жару, и, тщательно намыливая у рукомойника руки, сказал с трепетом ожидавшему его приговора отцу Паисию:
— У мальчика заразная болезнь. Это злющая форма рожи. Она прилипчива при прикосновении к больному. Отделите других детей, да и сами остерегайтесь. Повторяю, болезнь заразительна и очень опасна.
У отца Паисия руки опустились при этом известии.
Он не хотел отпустить Кирю в больницу Мальчик был, как и все дети, бесконечно дорог отцу, и он желал иметь его около себя дома А в то же время сам он не имел возможности и времени ухаживать за больным. Просить же об этом Лукерью Демьяновну он и не рискнул бы, зная ее отношение к Кире. А больной мальчик так нуждался в уходе и попечении…
