— С удовольствием запишу и тебя, Борисов, и тебя, Иванов, — сказал Геннадий Николаевич. Он заметно оживился. — Что же касается Синицына, то, по-моему, он просто недостоин работать с нами.
Мы обрадованно закричали и захлопали партами.
Геннадий Николаевич сиял. Он с такой благодарностью взглянул на директора, который только тут начал рисовать и заштриховывать свои кружочки (это по сведениям, полученным от Вальки Соломатина), что нам стало ясно, кому в действительности принадлежала идея сделать нас почтальонами.
Так мы стали внештатными служащими почтового отделения К-6.
Я был уверен, что нам надоест работать уже на следующий день. Мне казалось, что мы согласились только назло Синицыну. Но прошел день, другой, третий, прошла неделя, а ребята продолжали работать. Мы даже затеяли соревнование: кто больше продаст марок, конвертов, праздничных открыток.
Я так и не мог понять, что, собственно, увлекло ребят. Может быть, то, что экскурсии у нас бывали и раньше, а работать на почте нам никогда не приходилось. Может быть, то, что мы впервые стали зарабатывать деньги. А может быть, и то, что на почте нас приняли очень радушно (Геннадий Николаевич даже смутился, столько ему наговорили приятных слов).
Мне и самому очень понравилось быть почтальоном.
Первой квартирой, которую мы с Мишкой обслужили, была квартира № 117 дома № 12/7.
Несколько минут мы стояли перед дверью и спорили, кому звонить. Потом Мишка сказал мне:
— Трус! — и нажал кнопку звонка.
Нам открыла какая-то старушка.
— Заказное. Товарищу Пу-гов-киной, — сказал Мишка.
Фамилия адресата была написана неразборчиво, и он прочел ее по складам.
— Поповкиной, — поправила старушка и крикнула: — Поповкины, вам письмо!
— Может быть, вы хотите купить конверт или послать телеграмму? — набравшись смелости, спросил я.
Старушка посмотрела на меня с недоверием.
Я достал удостоверение, которое нам выдали на почте, и сказал:
— Пожалуйста. Мы имеем право.
Удостоверение гласило, что Игорю Верезину, ученику такой-то школы, поручается принимать телеграммы у населения, а также продавать конверты и марки. Действительно при предъявлении ученического билета. Печать. Подпись заведующего.
Я очень гордился этим документом. Это было первое служебное удостоверение в моей жизни.
Старушка читать его не стала. Но в коридор выглянул какой-то дядя в пижаме и очках. Он очень внимательно прочитал документ. Даже посмотрел на свет.
— У тебя тоже есть? — спросил он у Мишки.
— Есть, — ответил Мишка, который в это время показывал Поповкиной, где расписаться в получении заказного письма. — Сейчас достану. Вы не верите? Мы комсомольцы.
— Молодой человек, — назидательно сказал дядя. — Не забывайте, что вы имеете дело с деньгами.
Мишкино удостоверение он тоже читал долго и внимательно.
— Будете принимать телеграммы на дому? — наконец спросил он. — В следующий раз захватите с собой жалобную книгу. Выражу вам благодарность.
Взяв у нас двенадцать бланков и приказав нам подождать, он ушел в свою комнату.
Потом появилась молодая женщина в халате, который она все время запахивала. Ее интересовало, не можем ли мы принять подписку на журнал мод. Я любезно объяснил, что подписка на журналы кончилась пятого декабря.
— Скажи, сынок, — спросила старушка, — а пенсию вы будете приносить?
— Возможно, — солидно сказал я.
— Вряд ли, — сейчас же буркнул Мишка и сердито посмотрел на меня.
— Уж вы там похлопочите, чтобы пораньше принесли! — сказала старушка.
Постепенно образовалась очередь. Старушка пустила нас в свою комнату, а сама пошла по коридору, стуча во все двери. Это была очень большая квартира. Жильцы все подходили. У меня даже устала рука: я выписывал квитанции, а Мишка получал деньги.
Все это мне очень нравилось. Честно говоря, я боялся, как бы не пришлось выпрашивать, чтобы кто-нибудь послал поздравительную телеграмму или купил новогоднюю открытку. Но все вышло наоборот: люди вели себя так, словно мы им очень помогли.
Мне не сиделось на месте. Я готов был обещать, что приму подписку на журнал мод, принесу пенсию, организую прием посылок на дому. Когда женщина в халате купила у нас сразу двадцать новогодних открыток, я от радости даже лягнул Мишку.
Он нахмурился и строго позвал:
— Верезин, на минутку.
— Простите, товарищи, — сказал я очереди и, наклонившись к Мишке, спросил шепотом: — Что тебе?
— Веди себя солиднее. Ты на работе.
— А что я сделал? — огрызнулся я.
В душе я завидовал Мишке, который вел себя так, будто всю жизнь был почтовым работником.
Мы пробыли в этой квартире, наверное, не меньше чем полчаса. Когда мы вышли на лестницу, Мишка толкнул меня в грудь и, засмеявшись, стал радостно потирать руки. Я тоже толкнул его и тоже засмеялся.
— Чего ты на меня кричал, чтобы я солидным был? — спросил я дружелюбно. — На себя взгляни.
— Чучело! Там же люди были, — весело ответил Мишка и опять толкнул меня в грудь.
В эту минуту мне показалось, что с Мишкой все-таки приятно дружить. Он прищелкнул языком и на одной ножке поскакал на следующий этаж.
— Солидный, — сказал я, тоже на одной ножке догоняя его. — Деньги не потеряй.
— Не беспокойся. Знаешь, сколько мы собрали?
— А ты знаешь?
— Не знаю. Посчитаем?
Мы остановились и стали считать деньги.
…Когда, обойдя все квартиры, мы подходили к почте, нас окликнули. В подворотне стояло несколько наших ребят. Вид у них был хмурый и растерянный.
— Что случилось? — спросил Мишка.
— Вы ничего не знаете! — воскликнула Студя. — Мы возвращались с Ирой, а навстречу нам Петр Ильич с инструктором рано, который у нас завучем был. Говорят, что для учеников это не дело — на почте работать. Что нас еще нельзя к деньгам подпускать. Вообще роно запрещает. Патрули — пожалуйста. А открытками пусть торгуют взрослые.
Настроение у меня сразу испортилось.
— Черта с два! — вызывающе сказал Соломатин. — Может, мне деньги нужны? Может, я коньки хочу купить? — Он снова выглянул на улицу.
— Где Геннадий Николаевич? — спросил Мишка. — Вы ему рассказали?
— Пошел звонить в роно, — ответил Соломатин. — Минут пятнадцать назад.
— В райком комсомола надо, — решительно сказал Мишка. — Там разберутся. Нас с Верезиным жильцы знаете как благодарили?
— Подумаешь, — пожала плечами Ира. — Нас тоже благодарили.
— Всех благодарили, — сказал Соломатин и вдруг закричал: — Идет!
Он побежал навстречу Геннадию Николаевичу. Мы поспешили за ним. С Геннадием Николаевичем шли Аня Мальцева, Леня Ершов и Костя Борисов.
— Ну что?! — закричал Соломатин.
— Не дозвонились, — ответил Борисов. — Никто не отвечает.
Мы окружили Геннадия Николаевича. Он был в пальто, но без шапки, и в волосах его застряли снежинки.
— Что же делать? — спросил Мишка. — Может, в райком комсомола сходить?
— Может, в райсовет? — предложил я, вспомнив, как хорошо приняли там ребят в свое время.
— Пожалуйста, без паники, — поморщился Геннадий Николаевич. — Люди ждут писем. Забирайте их и расходитесь. Завтра я сам все выясню.
— А если вас с работы снимут? — испуганно спросила Студя.
Эта мысль не приходила нам в голову.
— Пусть только попробуют! — крикнул Соломатин.
— Мы родителей поднимем! — поддержала его Аня.
— Всем классом в другую школу перейдем! За Геннадием Николаевичем! — горячо сказал Мишка.
Сейчас мы были готовы в огонь и воду за Козлова. Мы спрашивали у него, что делать, и ждали, что он нас защитит (а завтра мы придем в школу и опять сорвем урок математики. Геннадий Николаевич опять будет загнанно на нас поглядывать. А Мишка снова будет дуться и ходить мрачнее тучи).
Все-таки мы очень странные люди.
Мы разнесли еще одну порцию писем. Но на этот раз ни Мишка, ни я не испытали никакой радости.
Когда мы вернулись на почту, Геннадий Николаевич спросил:
— На сегодня всё?
— С письмами всё, — ответил Мишка. — Но мы хотели заглянуть еще в несколько квартир. Вдруг кто-нибудь хочет телеграмму послать?
— Я отправил домой Борисова и Соломатина, — сказал Козлов. — У них с физикой неважно. Разнесете их почту? Потом они вас тоже подменят.
— Сомневаюсь, что это «потом» наступит, — сказал я.
Геннадий Николаевич насторожился.
— То есть?
— Может быть, завтра нам придется расстаться с почтой.
— Не можешь ли ты, Верезин, сомневаться про себя? — с внезапным раздражением сказал Геннадий Николаевич.
Ребята закричали, что я нытик, Фома неверующий и вечно порчу им настроение.
