Лора Уайлдер Инглз - Долгая зима

Но замерзшие пальцы не слушались папу, и скрипка слегка фальшивила. Потом музыка стихла, потому что лопнула одна струна.

— У меня от мороза распухли пальцы, я не могу играть, — смущенно произнес папа, укладывая скрипку в футляр. — Убери ее до лучших времен, Лора.

— Я как раз хотела попросить тебя, Чарльз, чтобы ты мне помог, — сказала мама. Взяв у Мэри кофейную мельницу, она высыпала из ящичка муку, наполнила воронку зерном и вручила мельницу папе. — Надо намолоть еще муки, чтобы испечь хлеб к обеду.

Она достала из теплого места под печкой накрытую салфеткой миску с закваской, размешала, влила две чашки в кастрюлю, добавила соли, соды и муки, которую намололи Мэри и Кэрри. Потом взяла у папы мельницу и досыпала в кастрюлю все, что намолол папа.

— Теперь как раз хватит. Спасибо, Чарльз.

— Я, пожалуй, схожу к животным, пока еще не совсем стемнело, — отозвался папа.

— К твоему приходу обед будет готов.

Папа оделся и вышел из дома.

Лора прислушивалась к вою ветра, тупо уставившись в пустое окно. Хуже всего то, что папа не может играть на скрипке. Но если б она не попросила его поиграть, он бы, наверное, об этом не узнал.

Мама сидела в качалке у печки. К ней пристроилась Кэрри. Мэри, держа на руках Грейс, сидела напротив и, тихонько покачиваясь, пела:

Грустные протяжные звуки песни сливались с жалобным воем ветра, а в сгущавшихся вечерних сумерках вихрем кружился снег.

Утром метель прекратилась. Лора протерла в заледеневшем чердачном окне дырочку и сквозь нее увидела, что поземка низким облачком метет по голой коричневой улице.

— Мама! Мама! — крикнула она. — Я вижу землю!

— Да. Ночью ветром смело весь снег.

— Который час? То есть, я хотела сказать, какой теперь месяц? — сонно спросила Лора.

— Середина февраля, — отвечала мама.

Значит, весна ближе, чем Лора думала. Февраль — короткий месяц, а в марте зима кончится. Снова придет поезд, и у них будут белый хлеб и мясо.

— Мне так надоел черный хлеб, на который ничего не намазано, — сказала она.

— Не жалуйся, Лора, — быстро прервала ее мама. — Никогда не жалуйся, человек всегда должен быть доволен тем, что у него есть.

Лоре вовсе не хотелось жаловаться, она просто не знала, как объяснить, о чем она думает.

— Да, мама, — кротко пробормотала она и испуганно оглядела мешок с пшеницей в углу. В нем осталось так мало зерна, что он напоминал сложенную тряпку.

— Мама! — воскликнула она. — Ты хотела сказать... — Папа всегда говорил ей, что не надо ничего бояться. — Сколько у нас пшеницы?

— Я думаю, на сегодня хватит, — отвечала мама.

— А папа не может купить еще?

— Нет, Лора. В городе нет ни зернышка.

С этими словами мама аккуратно уложила на решетку духовки ломтики черного хлеба подсушиваться к завтраку.

Лора взяла себя в руки, подбодрилась и спросила:

— Значит, мы умрем с голоду?

— Конечно, нет, — сказала мама. — Если нам нечего будет есть, папа зарежет Эллен и телку.

— Нет! Нет! Не надо! — вскричала Лора.

— Успокойся, Лора, — сказала мама и пошла наверх за Грейс, а Мэри и Кэрри тем временем уже спускались вниз одеваться у печки.

Папа весь день возил сено и пришел домой только сказать, что перед ужином забежит на минутку к Фуллеру. Вернулся он с новостями.

— В городе ходят слухи, что где-то на юге или юго-востоке милях в двадцати отсюда один поселенец вырастил летом пшеницу. Говорят, он зимует в своей хижине на участке.

— Откуда это известно? — спросила мама.

— Это слух, но все так говорят. Кажется, этот слух пустил Фостер. Он говорит, что узнал об этом от одного человека, который работал на железной дороге. Прошлой осенью кто-то из пассажиров рассказал ему про поселенца, который засеял пшеницей десять акров и собрал по тридцать или сорок бушелей с акра. Триста бушелей пшеницы — и всего в каких-нибудь двадцати милях отсюда!

— Надеюсь, ты не собираешься участвовать в этой сумасбродной затее, Чарльз, — мягко ответила мама.

— Если ясная погода продержится несколько дней и выпадет достаточно снега, чтобы проехать на санях, то ничего особенного я в этом не вижу.

— Нет! — отрезала мама.

Папа удивленно на нее посмотрел. Девочки тоже посмотрели на маму. Они никогда не видели ее такой. Вид у нее был спокойный, но страшный.

— Говорю тебе — нет. Я не допущу, чтобы ты так рисковал, — тихо выговорила она.

— Но почему, Каролина?

— Хватит с тебя того, что ты все время возишь сено. Ты не поедешь разыскивать эту пшеницу.

— Если ты так настаиваешь, — миролюбиво отвечал ей папа. — Но...

— Никаких "но", — страшным голосом проговорила мама. — Я этого не допущу.

— Ну что ж, значит, не будем больше об этом говорить, — согласился папа.

Лора с Кэрри поглядели друг на друга. Они чувствовали себя так, словно у них над головами внезапно сверкнула молния, загремел гром, а потом так же внезапно гроза утихла. Мама дрожащими руками разливала чай.

— Прости, Чарльз, я нечаянно пролила.

— Ничего, отозвался папа. Он слил пролитый чай из блюдечка обратно в чашку. — Давненько я не наливал в блюдечко чай, чтобы его остудить.

— Боюсь, что печка гаснет, — сказала мама.

— Печка тут ни при чем. Просто становится холоднее.

— Ты все равно не можешь никуда уехать. Ведь некому будет кормить животных и возить сено.

— Ты права, Каролина, как всегда права, — успокоил ее папа. — Обойдемся тем, что у нас есть.

Папа глянул в тот угол, где лежал мешок с пшеницей, и молча пошел скручивать сено и кормить животных. Возвратившись на кухню, он сложил возле печки охапку сенных жгутов и, протянув к огню руки, чтобы погреться, спросил:

— Пшеница кончилась, Каролина?

— Да, Чарльз. У нас есть еще хлеб на завтрак.

— Картошка тоже кончается?

— Как-то сразу подошло все к концу, — отвечает мама. — Но у меня осталось еще шесть картофелин.

— Где молочное ведро? — спросил папа.

— Молочное ведро? — удивилась мама.

— Я на минутку схожу к соседям, и мне нужно молочное ведро.

Лора принесла ему молочное ведро и, не удержавшись, спросила:

— Разве в городе осталась хот одна дойная корова?

— Нет, Лора.

С этими словами папа вышел из кухни, и за ним захлопнулась передняя дверь.

Альманзо и Рой ужинали. Альманзо напек оладий и пересыпал их сахаром. Рой съел уже половину стопки оладий, а Альманзо приближался к концу своей. На столе стояла еще одна нетронутая высокая стопка из двух десятков оладий, с которых струйками стекал растопившийся сахар. В эту минуту в дверь постучали. Рой открыл дверь.

— Заходите, мистер Инглз! Садитесь к столу, отведайте наших оладий, — пригласил он.

— Спасибо, — отвечал папа. — Вы не продадите мне немного пшеницы?

— Мне очень жаль, но у нас больше ничего нет.

— Все продали?

— Да, все продали.

— Я бы вам хорошо заплатил.

— Зря я не привез еще вагон, — отозвался Рой. — Но все равно, поужинайте с нами. Манзо очень гордится своими оладьями.

Папа ничего не ответил. Он подошел к задней стене и приподнял висевшее на деревянной шпильке седло.

— Что вы делаете? — воскликнул Альманзо.

Папа прижал к стене край молочного ведра и вытащил из дырки шпильку. В ведро со стуком посыпалась струйка пшеницы.

— Я покупаю у вас пшеницу, ребята, — сказал папа.

— Послушайте! Это семенная пшеница. Я ее не продаю! — возмутился Альманзо.

— У нас в доме не осталось ни зернышка, и я решил купить немного пшеницы, пояснил папа.

Зерна продолжали сыпаться в ведро и, соскальзывая выраставшей в нем горки, тихонько позвякивали, ударяясь в жестяное ведро. Альманзо стоял и смотрел на папу, а Рой придвинул свой стул к стене, сел, засунул руки в карманы и с насмешливой улыбкой уставился на брата.

Когда ведро наполнилось, папа засунул шпильку обратно в дырку, плотно забил ее кулаком, а затем легонько простучал стену сверху вниз, слева направо и справа налево.

— У вас тут очень много пшеницы, — заметил он. — А теперь поговорим о цене. Сколько я вам должен?

— Откуда вы узнали, что там пшеница? — поинтересовался Альманзо.

— Эта комната внутри меньше, чем снаружи, — отвечал папа. — Она на добрый фут короче, и если прибавить еще два на четыре за счет косяков, получается пространство в шестнадцать дюймов. Каждый, у кого есть глазомер, сразу это увидит.

— Провалиться мне на этом месте! — воскликнул Альманзо.

— Я заметил, что в эту дырку вставлен сучок, когда вы сняли со стены седло в день охоты на антилоп, — сказал папа. — Вот я и решил, что у вас там зерно. Больше ничего из дырки высыпаться не может.