– Эк тебя взяло, черная голова… Даст же Бог такое горлышко!.. Чему обрадовалась-то?
– Отстань… Некогда мне, разве не видишь? Ах, как некогда… Карр-карр-карр!.. И все-то дела да дела.
– Умаялась, бедная! – засмеялся Васька.
– Молчи, лежебока… Ты вот все бока пролежал, только и знаешь, что на солнышке греться, а я-то с утра покоя не знаю: на десяти крышах посидела, полгорода облетела, все уголки и закоулки осмотрела. А еще вот надо на колокольню слетать, на рынке побывать, в огородах покопать… Да что я с тобой даром время теряю – некогда мне. Ах, как некогда!
Хлопнула Ворона в последний раз носом по сучку, встрепенулась и только что хотела вспорхнуть, как услышала страшный крик. Неслась стая воробьев, а впереди летела какая-то маленькая желтенькая птичка.
– Братцы, держите ее… ой, держите! – пищали воробьи.
– Что такое? Куда? – крикнула Ворона, бросаясь за воробьями.
Взмахнула Ворона крыльями раз десяток и догнала воробьиную стаю. Желтенькая птичка выбилась из последних сил и бросилась в маленький садик, где росли кусты сирени, смородины и черемухи. Она хотела спрятаться от гнавшихся за ней воробьев. Забилась желтенькая птичка под куст, а Ворона – тут как тут.
– Ты кто такая будешь? – каркнула она.
Воробьи так и обсыпали куст, точно кто бросил горсть гороху.
Они озлились на желтенькую птичку и хотели ее заклевать.
– За что вы ее обижаете? – спрашивала Ворона.
– А зачем она желтая… – запищали разом все воробьи.
Ворона посмотрела на желтенькую птичку: действительно, вся желтая, – мотнула головой и проговорила:
– Ах вы, озорники… Ведь это совсем не птица!.. Разве такие птицы бывают?.. А впрочем, убирайтесь-ка… Мне надо поговорить с этим чудом. Она только притворяется птицей…
Воробьи запищали, затрещали, озлились еще больше, а делать нечего – надо убираться. Разговоры с Вороной коротки: так хватит носищем, что и дух вон.
Разогнав воробьев, Ворона начала допытывать желтенькую птичку, которая тяжело дышала и так жалобно смотрела своими черными глазками.
– Кто ты такая будешь? – спрашивала Ворона.
– Я – Канарейка…
– Смотри не обманывай, а то плохо будет. Кабы не я, так воробьи заклевали бы тебя…
– Право, я – Канарейка…
– Откуда ты взялась?
– А я жила в клетке… в клетке и родилась, и выросла, и жила. Мне все хотелось полетать, как другие птицы. Клетка стояла на окне, и я все смотрела на других птичек… Так им весело было, а в клетке так тесно. Ну, девочка Аленушка принесла чашечку с водой, отворила дверку, а я и вырвалась. Летала, летала по комнате, а потом в форточку и вылетела.
– Что же ты делала в клетке?
– Я хорошо пою…
– Ну-ка, спой.
Канарейка спела. Ворона наклонила голову набок и удивилась.
– Ты это называешь пением? Ха-ха… Глупые же были твои хозяева, если кормили за такое пение. Если б уж кого кормить, так настоящую птицу, как, например, меня… Давеча каркнула – так плут Васька чуть с забора не свалился. Вот это пение!..
– Я знаю Ваську… Самый страшный зверь. Он сколько раз подбирался к нашей клетке. Глаза зеленые, так и горят, выпустит когти…
– Ну, кому страшен, а кому и нет… Плут он большой – это верно, а страшного ничего нет. Ну, да об этом поговорим потом… А мне все-таки не верится, что ты настоящая птица…
– Право, тетенька, я – птица, совсем птица. Все канарейки – птицы…
– Хорошо, хорошо, увидим… А вот как ты жить будешь?
– Мне немного нужно: несколько зернышек, сахару кусочек, сухарик, – вот и сыта.
– Ишь какая барыня… Ну, без сахару еще обойдешься, а зернышек как-нибудь добудешь. Вообще ты мне нравишься. Хочешь жить вместе? У меня на березе – отличное гнездо…
– Благодарю. Только вот воробьи…
– Будешь со мной жить, так никто не посмеет пальцем тронуть. Не то что воробьи, а и плут Васька знает хорошо мой характер. Я не люблю шутить…
Канарейка сразу ободрилась и полетела вместе с Вороной. Что же, гнездо отличное, если бы еще сухарик да сахару кусочек…
Стали Ворона с Канарейкой жить да поживать в одном гнезде. Ворона хоть и любила иногда поворчать, но была птица не злая. Главным недостатком в ее характере было то, что она всем завидовала, а себя считала обиженной.
– Ну, чем лучше меня глупые куры? А их кормят, за ними ухаживают, их берегут, – жаловалась она Канарейке. – Тоже вот взять голубей… Какой от них толк, а нет-нет и бросят им горсточку овса. Тоже глупая птица… А чуть я подлечу – меня сейчас все и начинают гнать в три шеи. Разве это справедливо? Да еще бранят вдогонку: «Эх ты, ворона!» А ты заметила, что я получше других буду, да и покрасивее?.. Положим, про себя этого не приходится говорить, а заставляют сами. Не правда ли?
Канарейка соглашалась со всем:
– Да, ты большая птица…
– Вот то-то и есть. Держат же попугаев в клетках, ухаживают за ними, а чем попугай лучше меня?.. Так, самая глупая птица. Только и знает, что орать да бормотать, а никто понять не может, о чем бормочет. Не правда ли?
– Да, у нас тоже был попугай и страшно всем надоедал.
– Да мало ли других таких птиц наберется, которые и живут неизвестно зачем!.. Скворцы, например, прилетят как сумасшедшие неизвестно откуда, проживут лето и опять улетят. Ласточки тоже, синицы, соловьи, – мало ли такой дряни наберется. Ни одной вообще серьезной, настоящей птицы… Чуть холодком пахнёт – все и давай удирать куда глаза глядят.
В сущности, Ворона и Канарейка не понимали друг друга. Канарейка не понимала этой жизни на воле, а Ворона не понимала жизни в неволе.
– Неужели вам, тетенька, никто зернышка никогда не бросил? – удивлялась Канарейка. – Ну, одного зернышка?
– Какая ты глупая… Какие тут зернышки? Только и смотри, как бы палкой кто не убил или камнем. Люди очень злы…
С последним Канарейка никак не могла согласиться, потому что ее люди кормили. Может быть, это Вороне так кажется… Впрочем, Канарейке скоро пришлось самой убедиться в людской злости. Раз она сидела на заборе, как вдруг над самой головой просвистел тяжелый камень. Шли по улице школьники, увидели на заборе Ворону, – как же не запустить в нее камнем?
– Ну что, теперь видела? – спрашивала Ворона, забравшись на крышу. – Вот все они такие, то есть люди.
– Может быть, вы чем-нибудь досадили им, тетенька?
– Решительно ничем… Просто так злятся. Они меня все ненавидят…
Канарейке сделалось жаль бедную Ворону, которую никто, никто не любил. Ведь так и жить нельзя…
Врагов вообще было достаточно. Например, кот Васька… Какими маслеными глазами он поглядывал на всех птичек, притворялся спящим, и Канарейка видела собственными глазами, как он схватил маленького, неопытного воробышка, – только косточки захрустели и перышки полетели… Ух, страшно! Потом ястреба – тоже хороши: плавает в воздухе, а потом камнем и падает на какую-нибудь неосторожную птичку. Канарейка тоже видела, как ястреб тащил цыпленка. Впрочем, Ворона не боялась ни кошек, ни ястребов и даже сама была не прочь полакомиться маленькой птичкой. Сначала Канарейка этому не верила, пока не убедилась собственными глазами. Раз она увидела, как воробьи целой стаей гнались за Вороной. Летят, пищат, трещат… Канарейка страшно испугалась и спряталась в гнезде.
– Отдай, отдай! – неистово пищали воробьи, летая над вороньим гнездом. – Что же это такое? Это разбой!..
Ворона шмыгнула в свое гнездо, и Канарейка с ужасом увидела, что она принесла в когтях мертвого, окровавленного воробышка.
– Тетенька, что вы делаете?
– Молчи… – прошипела Ворона.
У ней глаза были страшные – так и светятся… Канарейка закрыла глаза от страха, чтобы не видать, как Ворона будет рвать несчастного воробышка.
«Ведь так она и меня когда-нибудь съест», – думала Канарейка.
Но Ворона, закусив, делалась каждый раз добрее. Вычистит нос, усядется поудобнее куда-нибудь на сук и сладко дремлет. Вообще, как заметила Канарейка, тетенька была страшно прожорлива и не брезгала ничем. То корочку хлеба тащит, то кусочек гнилого мяса, то какие-то объедки, которые разыскивала в помойных ямах. Последнее было любимым занятием Вороны, и Канарейка никак не могла понять, что за удовольствие копаться в помойной яме. Впрочем, и обвинять Ворону было трудно: она съедала каждый день столько, сколько не съели бы двадцать канареек. И вся забота у Вороны была только о еде… Усядется куда-нибудь на крышу и высматривает.
Когда Вороне было лень самой отыскивать пищу, она пускалась на хитрости. Увидит, что воробьи что-нибудь теребят, сейчас и бросится. Будто летит мимо, а сама орет во все горло:
– Ах, некогда мне… совсем некогда!..
Подлетит, сцапает добычу и была такова.
– Ведь это нехорошо, тетенька, отнимать у других, – заметила однажды возмущенная Канарейка.
– Нехорошо? А если я постоянно есть хочу?..
– И другие тоже хотят…
– Ну, другие сами о себе позаботятся. Это ведь вас, неженок, по клеткам всех кормят, а мы все сами должны добывать себе. Да и так, много ли тебе или воробью нужно?.. Поклевала зернышек, и сыта на целый день.
