Спиной она чувствовала штукатурку стены, неожиданно холодную, совсем не нагревшуюся от осеннего солнца; песчинки скрипели под подошвами. Щелкнув крыльями, сорвался с карниза голубь, и Вера едва удержалась, чтоб не проводить его взглядом…
Сережка ссыпался вниз по лестнице и лишь во дворе сообразил, что забыл надеть рубаху. Но возвращаться было некогда. Пришлось выставить синяки на обозрение всему двору.
И пришлось сбросить скорость возле скамеек, где сидели умиротворенные мамаши с колясками. Паника сейчас не нужна.
Ощущая каждый свой синяк вообще чувствуя себя, как под перекрестным огнем, Сережка проплыл мимо скамеек с ленивым выражением на лице.
— Дворничиху не видели? — спросил он Николая Николаевича.
Тому, вероятно, до смерти хотелось поговорить. Поделиться мыслями, навеянными столь замечательной погодой. Близоруко прищурясь, Николай Николаевич осмотрел Сережкин торс.
— Когда-то и я увлекался физической культурой… — сообщил он. — Тоже получал синяки. Это ничего… Сейчас, правда, некоторая вольность в одежде не позволяет их скрыть… Х-гм. Предпочитаете бокс или французскую борьбу?
— Самбо, — сказал Сережка. — Где дворничиха, Николай Николаич?
— Я ее в магазин отправил. Самбо? Ага, вспоминаю… В мое время это называлось джю-джицу.
— Джиу-джитсу — это другое. Она скоро придет?
— Это не другое. По тогдашней транскрипции следовало писать «джю-джи-цу»… Затем появился термин «дзю-до». Отлично помню, как я осваивал эту… х-гм… науку по самоучителю. Прежде были многочисленные самоучители! А дворничиха, я полагаю, вернется еще не скоро.
— Это точно?
— Я попросил ее сдать стеклотару. Знаете, не могу взять в толк, почему это — неразрешимая проблема. Колоссальнейшие очереди во всех приемных пунктах!
— Спрос превышает предложение! — наобум ляпнул Сережка, отступая от скамейки. Стеклотара была сейчас далека от Сережкиных интересов.
— М-да? — сказал Николай Николаевич. — Тонкое наблюдение. Х-гм… Знаете, синяки синяками, а я все-таки сторонник гармонического развития личности. Грустно, когда превалирует что-то одно. Бицепс, например.
Только этого комплимента и не хватало Сережке.
— Я не думал над этой проблемой, — сказал он. — Но я обещаю подумать, Николай Николаич.
Скрывшись за кустами, Сережка набрал скорость, близкую к рекордной. Через минуту он был у себя в квартире, где запасся связкой ключей и туристским топориком. А еще через минуту, злой и запыхавшийся, Сережка возник перед чердачной дверью.
Замок на ней был внушителен. Кажется, во времена Николая Николаевича такие замки прозывались «амбарными».
Сережка глядел на замок и молил бога, чтобы сейчас бицепсы не подвели. Пусть они в этот момент превалируют. Ни один ключ не подходит, шарахнуть по замку топором нельзя — жильцы сбегутся. Вся надежда на бицепсы.
Действуя топориком как рычагом, он стал выдергивать замок. Чертов механизм артачился. Недаром говорят, что прежде кое-какие товары были лучшего качества…
— Не лает, не кусает и в дом не пускает… шипел Сережка, налегая на топор.
Сломался не замок, а петля. Современная петля. Хвала некачественным товарам! Сережка выдохнул со свистом, потянул на себя дверь.
Она не открылась.
Сережка рвал за ручку, дергал в бессмысленной ярости, пока не понял, что дверь заперта еще на второй замок. Внутренний.
Странно, что дверь не загорелась под Сережкиным взглядом. Он опять вытащил связку ключей и, смиряя дрожь в пальцах, принялся отыскивать подходящий.
Наконец один из ключей повернулся в скважине. И дверь, гнусаво заскулив, отворилась сама собой.
Вздымая пыль, как самосвал на деревенской дороге, Сережка пронесся по чердаку, нашел окно, распахнул, выбрался на крышу…
Тут его ждал новый сюрприз.
За кирпичной трубой, схоронившись от ветра, загорали на разостланной одежке Клавка, Митенька и подруга Вера.
Да, и Вера была здесь.
— Ты откуда?!.
— Присаживайся, — сказала Вера. — Отрегулируй дыхание.
Сережка нашел взглядом окно Вериной квартиры, увидел карнизик на стене. Долго пялился на него, уже все понимая и не соглашаясь поверить…
— Ты… совсем чокнулась?!. Зачем лезла?!
Девчонка Клавка, вертя на пальчике локон, объяснила:
— У нас мячик выронился, мы хотели достать… Митя, подвинься, мне неудобно! Недотепа какой!
Митенька отодвинулся без спора. Он был притихший, непохожий на себя, с тусклыми глазами. А девчонка Клавка наоборот — вела себя независимо.
— Всех бы вас здоровенной палкой!.. — сказал Сережка.
— Теперь шуметь незачем, — усмехнулась Вера.
* * *
На дворе было по-прежнему сонно, безмятежно. Как лодки в тихой гавани, покачивались коляски с младенцами. А две шерстяные собачонки играли с нейлоновым мячом.
— Митя, забери у них! — распорядилась Клавка.
Митенька побежал не прекословя.
Вера смотрела на него со смешанным, неопределенным чувством. Она еще помнила, каким оцепеневшим от ужаса Митенька был там, на крыше. Первый раз в жизни он перепугался по-настоящему. И этот испуг, наверное, не скоро пройдет. На дворе одним разбойником станет меньше, и облегченно вздохнут Митенькины родители. И все-таки жалко, что глаза у него стали тусклые и покорные. Страх — не самый лучший учитель…
Вера думала об этом и еще не знала, что главные-то переживания — впереди.
* * *
Уже на лестнице попахивало горелым, а когда они вошли в квартиру, там плавал дымок. Он неплохо смотрелся бы на речном берегу, над рыбацким костром, а в комнате выглядел лишним.
— Ты утюг забыла!!!
Включенный утюг приобрел за это время немыслимую радужную окраску. А подставка, тоже раскаленная, прожгла в Сережкиной рубахе три сквозных дыры.
Загасив мерцавшую искрами ткань, Вера подняла рубаху, расправила.
— Прямо следы от пуль…
— Это уже от снарядов, — сказал Сережка.
— Представляю, как мать обрадуется. Была новая рубашка, не успел надеть, как превратил в лохмотья… Ты думаешь, на кустах рубашки растут? Даром они достаются?
— Вещи надо беречь, — сказал Сережка. — В них вложен труд. Вот будешь зарабатывать, поймешь!
— Ладно. Кланяйся в ноги. На эти дырки я тебе присобачу накладной карман.
— А где возьмешь материю?
— Женская изобретательность не имеет границ. А ты сгоняй пока на чердак, привинти обратно замок. И вообще уничтожь следы.
— Надо ли?
Надо. Чтоб матери с ума не посходили.
Сережка привык ей подчиняться. И он не был упрямым. Но сегодня ему надоело разгуливать нагишом по двору. Это уже смахивало на систему, на какой-то однообразный стриптиз.
— Лучше дождусь, пока ты зашьешь…
— Майки надо под рубаху надевать! — закричала Вера. — Модники! Отправляйся немедленно!
Сережка ушел оскорбленный, сопя от ярости. Наверно, этот гнев и задурил ему голову на ближайшие десять минут…
Вера принесла ножницы, иголку с нитками, попробовала взяться за шитье. Ничего не получалось. Дрожали руки. Она не заметила, когда это началось — еще во дворе или уже в доме, — но руки дергались, будто под электрическим током, и унять их было невозможно.
— Спокойно… — шептала себе Вера. — Спокойно… Все ведь кончилось, все позади…
Надо же, какая ерунда. Страх пережит, можно его забыть. А руки дергаются, будто помнят, как шарили по стене, по холодной скрипучей известке, боясь оторваться от нее…
Неужели и для Веры этот случай не пройдет бесследно? Неужели и в ней что-то сломалось, как сломалось в бывшем разбойнике Митеньке? Что делать, если безотчетный страх будет возвращаться, напоминать о себе, как отрава?
Она не предполагала, что вот так бывает. Что можно бояться не будущего, а прошлого…
Чья-то тень заслонила окно. Вера оглянулась. Хрипло дышащий, с белыми от известки ладонями, вскарабкивался на подоконник Сережка.
Спрыгнул на пол, вытер ладони об штаны. На физиономии — самодовольство.
— Доказал? — спросила Вера.
— Ничего я не доказывал… Просто решил себя проверить… Подумаешь, трудность.
Он лез по карнизику, чтоб себя проверить. Прекрасная цель для героя, самбиста, великовозрастной орясины.
И стоит довольный, ничегошеньки не понимая…
Вера хрястнула его по щеке и заплакала, не сдерживая слез.
* * *
Николай Николаевич заметил Митеньку, бегущего из подворотни с мячом.
— Наигрался? — спросил Николай Николаевич. — Хочешь, научу тебя в шахматы сражаться?
Митенька смотрел безучастно.
— Это превосходная игра! Если заняться ею с раннего возраста, то… х-гм… добьешься особенных успехов!
