Вот опять вой мотора. МАЗ ползет. «Наверное, с кирпичом для нового маслозавода, — решает про себя Иван Васильевич. — А это трехтонка рокочет. Ишь, как культурно моторчик разговаривает. И тяжелый, видать. Никак, с зерном на элеватор. Эх, а моя-то стоит, бедняжка! И угораздило!».
Но что такое? Сигнал! Долгий, зовущий. Иван Васильевич приподнимается на локтях и видит только верхушки далекого леса.
«Да лопни мои глаза — моя!»
Иван Васильевич вытягивает шею, пробует подтянуться к спинке кровати, но тяжелая гипсовая повязка сковывает его движения.
— Сестра! Сестрица!
В дверях палаты показывается девушка в белом халате.
— Что? Что случилось?
— Дочка… Погляди в окно. Номер… Номер машины… По шоссе идет. На бортах, на бортах читай!
— Фу! Ну и напугали вы меня. Я уж думала, невесть что тут произошло.
Девушка не спеша подходит к окну и, близоруко сощурив глаза, долго смотрит вслед удаляющемуся автомобилю.
— Ну, что? Разглядела?
— Кажется, разглядела. Вам записать или так запомните, — улыбаясь, спрашивает она.
— Да говори, говори же!
— Номер машины 32-12. Только не понимаю, зачем вам это…
Но Иван Васильевич будто и не слыхал ее слов.
— Тридцать два — двенадцать… Хорошо, — шептал он, и в его глазах светилась блаженная улыбка.
Но вдруг лицо сделалось строгим, встревоженным.
— Сестрица, а за рулем… Кто за рулем, не приметила?
— Вот этого не разглядела… У вас, мне думается, температура высокая. Давайте-ка градусник поставим.
— Да нет, ни к чему это. Ты понимаешь: она…
— Кто она? Ничего не понимаю.
Сестра ставит Ивану Васильевичу термометр и дотрагивается ладонью до его покрасневшего лба.
— Э-э-эх, дочка! Ничего не знаешь, — с горечью в голосе говорит Иван Васильевич. — Машина-то моя! Я на ней езжу. Ездил то есть.
— А-а-а? Ну и что? Стоило из-за этого шум поднимать на всю больницу?
— За шум я, конечно, извиняюсь. А ты вот о чем подумай: выздоровлю я, выпишусь и уеду домой. Что же ты, сразу обо мне и забудешь?
— Так ведь вы человек! Живой человек!
— А машина, по-твоему, кусок железа? Не-ет, доченька, она мертва без человека. Но сел я за баранку — и ожила… А едешь когда… Бывает, и сам не различишь, где ты, а где машина: будто все под одно. Иной раз не успеешь подумать, а она уж исполняет, что тебе нужно: поворот ли, остановка. Вот и думай.
— Привычка.
— Не то слово «привычка». Чувство. Вот услыхал сейчас ее голос — и сердце защемило. Поняла?
— Поняла. А нога у вас не болит от этого чувства?
— Нога ни при чем. Сам повинен. Да что говорить! Иди, сестрица, ставь градусники, а то больные по ним скучают.
Иван Васильевич нахмурился, махнул рукой и опустился на подушку.
Сестра улыбнулась, взяла термометр и вышла из палаты. Когда затихли ее шаги, лицо Ивана Васильевича посветлело: «А за баранкой-то, видать, свой человек. Потому — сигнал подал. Но главное — хорошо, хоть простоя нет. Погодка-то — благодать!»
На элеваторе до поздней ночи кишат машины. Большие очереди скапливаются при первом рейсе. Взвесить зерно — дело минутное. Вся задержка в лаборатории. Надо определить качество зерна, его влажность. Пока нет лабораторного квитка с анализом, машину на весы не ставь. А они — все подходят и подходят. Шоферы вылазят из кабин, обмениваются приветствиями, курят, делятся последними новостями.
Митя давно уже привык к этому, и ничто его не удивляло. В ожидании квитка он поставил грузовик позади ранее пришедшего, поднял крышку капота и стал у свечей подчищать контакты. Одна из них немного «барахлила». В это время чья-то хлесткая рука с маху опустилась на его плечо.
— Здорово, шоферила!
Митя вздрогнул, поморщился и поднял голову. Перед ним стоял Колька, молоденький шофер-первогодок из их же колхозного гаража. На Кольке был старенький френч с короткими, чуть не по локоть, рукавами, старые замасленные брючишки с резинками у щиколоток и ботинки на толстой подошве. Видавшая виды кепка с пуговкой на макушке — эту пуговку шоферы называют «иждивенцем» — была лихо сдвинута на затылок.
— Здравствуй, — ответил на приветствие Митя. — Что ты так хлопаешь? Чуть руку из плеча не вышиб.
— Что поделаешь? Рука у меня тяжелая, шоферская.
Митя улыбнулся и промолчал. Уж кто-кто, а он-то знал, какие у Кольки «шоферские» руки. Пришлось однажды после перетяжки подшипников мотор прокручивать у Колькиной машины. Ухватился тогда Колька за заводную ручку, кряхтел-кряхтел — на пол-оборота не вывел. Плюнул и отправился со слесарями ругаться, зачем так туго затянули. Митя подошел к машине, включил зажигание, встал покрепче, расставил ноги как его учил дядя Ваня, просунул ручку в храповик, рванул — и двигатель заработал.
Колька был на четыре года старше Мити: ему шел девятнадцатый. У него были настоящие шоферские права, и перед мальчишками он этим очень гордился.
— Ну, как? Ничего? — спросил он вдруг.
— Что?
— Машина-то, говорю, гудит?
— А отчего ей не гудеть? Контакты вот немного подгорели.
— Контакты — это ерунда. А ты вообще парень хитрый: старика в больницу спровадил, а сам за руль.
Митя мельком глянул Кольке в лицо и обиженно отвернулся:
— Я виноват что ли?
Колька тем временем быстро выдернул из крышки трамблера центральный проводок, сунул в отверстие бумажный шарик и воткнул проводок на место.
— Вот чудак! Я разве говорю, что ты виноват. Просто так получилось. Ну, не сердись. Я же с добром к тебе: думаю, может, помочь что нужно.
— Обойдусь.
— Ну, как знаешь. Тогда я пошел.
Он сунул руки в карманы брюк и вразвалку отправился к своей машине. Она стояла через один грузовик от Митиной. Колька забрался на сидение, достал из кармана френчика папиросу, закурил.
Митя опустил крышку капота, обошел вокруг машины, пинками опробовал скаты, туги ли, и сел на подножку, подставив лицо под дождь солнечных лучей. Он зажмурил глаза, и в зрачках по красному фону век поплыли разноцветные кружочки.
«Как красиво! — подумал он. — Будто радуга. Только еще красивее».
В это время из конторы вышла лаборантка с квитками. Митя получил свой анализ и направился к кабине.
Его трехтонка стояла третьей от весов. Митя включил зажигание, дал подсос и нажал кнопку стартера. Стартер взвывал, но двигатель оставался безмолвным. Зарокотали моторы задних машин. Передняя уже въезжала на весы. Митя снова и снова нажимал кнопку стартера, но результат был тот же. Он выпрыгнул из кабины, схватил заводную ручку, просунул конец ее в храповик и попробовал завести вручную — мотор даже не чихнул. Вот двинулась на весы предшествующая ему машина, сзади стали сигналить. Мальчик выключил зажигание и открыл капот. Стоявший сзади грузовик начал объезд Митиной машины.
— Что, сынок, — крикнул ему из кабины шофер-зубоскал из соседнего колхоза, — искра в баллон ушла? А ты ее ломиком оттуда, ломиком.
— Э-эх, — услышал Митя нарочитый Колькин басок. — Насажают мелюзгу из детского сада в машины — вот и возись с ними. Ладно, хоть не первым стоит, а то бы у весов и пробка.
Чтоб не заплакать от досады, Митя крепко, до боли закусил нижнюю губу и стал отвертывать свечи.
К нему подошел пожилой шофер.
— Шафранова машина?
— Его.
— А сам-то где? В больнице? Ишь ты-ы-ы. А я не слыхал… Когда положили? Надо будет заехать. Та-ак. Ну, а ты, значит, теперь один?
Митя молча кивнул.
— Та-ак, — еще раз в раздумье повторил шофер. — Ну, а что у тебя с машиной? Сюда как ехал? Хорошо? Свеча барахлила? Та-ак. А ну-ка, крутни.
Митя взялся за заводную ручку. Но сколько он ни крутил, все было безрезультатно. Грузовик стоял, словно мертвый.
— Та-ак. От машины никуда не отлучался? Хм… И к ней никто не подходил? Колька? Этот ваш шалопай? Тогда все ясно: старая шоферская традиция — портить машины начинающим шоферам. А ну-ка, давай подумаем, где и что быстро и незаметно можно повредить, чтобы машина не завелась.
Пожилой шофер задумчиво почесал затылок и деловито склонился над мотором.
Минут через пять бумажный шарик был извлечен, двигатель взревел, и грузовик сдвинулся с места. Но очередь уже прошла. Митя развернулся и встал в «хвост» колонны, как этого требовал порядок.
Только спустя час он выехал с элеватора. Колька ему встретился километрах в десяти от райцентра. Он уже делал второй рейс. Поравнявшись, Колька расплылся в довольной улыбке и приветливо помахал рукой. Митя сердито сдвинул брови и отвернулся.
Поздно вечером, окончив работу, Митя поставил в гараж машину и, усталый, направился в конторку механика, чтобы сдать путевой лист. В конторке толпились шоферы, пахло махоркой, бензином. Табельщица Валя старательно выводила цифры на доске показателей. Митя передал механику путевой лист и стал ждать. Когда Валя заполнила последнюю графу, против номера своей машины Митя увидел цифру, которая была меньше всех. Не говоря ни слова, мальчик почти бегом выскочил из конторки и скоро вернулся с маленьким флажком в руках.
