Он прижался к земле. Перед самым его ртом раскачивался на тоненькой ножке одуванчик.
Хруп-хруп, хрунжи-хруп… — раздалось совсем рядом. Из травы высунулась огромная рогатая голова. Одуванчик вдруг качнулся, рассыпались над землёй маленькие белые парашютики. Большие глаза посмотрели на Васю. Вася протянул руку и дотронулся до жёсткой шерсти и стал гладить коровью морду. Он почувствовал на руке шершавый язык, и вдруг точно тёплый ветер над головой — это вздохнула корова. Не удивилась, не рассердилась, а вздохнула и пошла дальше.
— Не забодала! — обрадовался Вася.
Он поднялся с земли. Кругом по луговине разбрелись коровы.
— А ты откуда взялся? — услышал Вася.
Рядом в траве сидел на старой телогрейке паренёк-пастушок.
— Я спал, — соврал Вася.
— А я тебя знаю, — сказал паренёк. — Ты к дяде Григорию приехал.
— Да. Ты их каждый день пасёшь?
— Коров-то? А нет. Дедушке помогаю. Вот уж придёт скоро.
— Тебя как звать?
— А Пронька Цицерин.
— Чичерин?
— Ага. У нас полдеревни Цицерины. А тебя-то как?
— Вася. Я из города на поезде приехал. А потом на самолёте прилетел.
— Ага. Приходи вечерком к конюшне, лошадей погоним.
— Ладно. Я приду, — сказал Вася.
Седой конюх передал ребятам лошадей.
— Быстрее! — подгонял конюх. — Чего там? Взяли и ведите проворнее.
Кони, аккуратно переступая ногами, шли неторопливо вслед за ребятами. Ребят было четверо: Пронька Чичерин, Николка и Галя Дружининские и Вася. А лошадей пять: три рыжих, одна белая и ещё пегая, а ещё маленький жеребёнок у белой лошади — рыженький.
Ребята садились на лошадей с угорышка, недалеко от берега Яхронги. Первым, ухватившись за гриву, ловко вскочил на свою пегую лошадку Пронька. Вслед за ним и другие ребята подводили лошадей к угорышку.
Вася подошёл последним. Вот сейчас как вскочит он на спину своему рыжему коню, как вскинется рыжий конь да как блеснёт боками и понесётся вверх по угору — и через мост…
— Она тихая кобыла, — сказал Пронька. — Не бойся.
— А я и не боюсь. Ну, ты, ну! — приговаривал Вася и гладил шею лошади. Потом уцепился за гриву…
Лошадь скосила на Васю большой тёмный глаз — вдруг отпрянула, будто ударил её Вася. И поскакала. Поскакала вниз с угора, к берегу Яхронги. Потом остановилась и начала щипать траву, точно ничего не случилось, точно так и надо.
— Сейчас её заворочу, озорницу! — крикнул Пронька и поскакал к реке.
Ребята смотрели, как Пронька заворотил беглянку и опять погнал её на угор.
— Она какая-то дикая, — сказал Вася. — Я на таких лошадях не ездил.
— Она, наверное, городских боится! — засмеялась Галя.
Вася сказал:
— Вы уж езжайте. Мне бабушка велела воды в баню натаскать.
— У вас разве нынче банька? — удивилась Галя. — Нынче ведь пятница, а не суббота!
— Ну и что?! — крикнул Вася. — А мне бабушка велела. Это у вас только по субботам банька!
И так ему стало обидно, так обидно, что захотелось заплакать. Подумаешь, какая-то Галька сидит на лошади и не верит.
— Потом съездишь, — сказал Пронька.
Он кивнул Васе и тихонько тронул. И ребята двинулись, а Вася остался стоять на угоре.
Потом ребята чуть припустили лошадей, только не очень. Потому что сзади за белой лошадью бежал глупый рыжий жеребёнок. Он то и дело останавливался, щипал траву, а после торопился, догонял.
А Вася всё глядел…
— Идём, браток, баньку истопим.
Вася оглянулся и увидел Мишу.
Динь-дон! динь-дон! — покачиваются вёдра на коромысле, вёдра, полные воды из Яхронги. Васе всё хочется делать самому: и начерпать и принести побольше. Вася дошёл почти до середины реки по скрипучему мостку. Наклоняется. Ох, какая чёрная вода в Яхронге! А в ней плавают зелёные нитки водорослей.
— Давайте скорее, баню затапливаем! — слышит Вася мамин голос.
Вася махнул ведром, да чуть не бултыхнулся в воду — хорошо, что Миша вовремя за руку схватил.
— Ну и торопливый ты, паря Вася, ну и торопливый! — смеётся Миша.
Баня притаилась в углу огорода, в левом углу огорода, у забора. Это маленький белый домик, срубленный из толстых брёвен. Как живые глядят два маленьких оконца… Они ждут, когда же Миша с Васей наполнят большой чёрный чан, вмазанный в белую печку.
Сначала моются старшие. Бабушка Мария раскраснелась после баньки, ещё легче стала, пушинкой носится по избе от печки к столу.
Васина мама, тоже нарумяненная банькой, говорит с поклоном дедушке и бабушке:
— С лёгким паром!
А вот и Васин черёд настал. В бане они вдвоём с Мишей. Чистые белые доски пахнут берёзой. Миша плескает из медного ковшика воду на маленькую толстую печку. И печка делает: пфу! И всё сразу закрывает паром. Миша улыбается, Миша смеётся. Вася тоже смеётся. Хватает медный ковш, черпает кипяток из чёрного чана и тоже выплёскивает его на камни печки. Пуф, пуф, пуф! — отдувается печка.
— Где будешь — наверху или внизу? — спрашивает Миша.
— Наверху, — говорит Вася. И храбро лезет на полок, в белые клубы пара.
Миша протягивает Васе таз с кипятком.
— Молодец, по-нашему, значит. Вот тебе, чтоб не замёрз. А рядом в ведре холодная… Ну как, жив?
— Жив! — весело кричит Вася и тычет в стороны черпачком. Он почти ослеп от горячей духоты. — А хорошо, что я с ребятами не поехал…
— Другой раз съездишь, — отвечает Миша. — Видать, ты подходящий паря, Вася! — И Миша засмеялся. — На поросятах научился кататься и на лошадях научишься.
Миша смеётся, а вместе с ним будто смеются клубы белого пара и пузатая печка.
Пуф! Пуф! — отзывается пузатая печка.
Васе сделалось нестерпимо жарко.
— Что ты смеёшься, Миша! Не буду с тобой мыться! — крикнул Вася и прыгнул вниз.
А вслед грохнулся таз с кипятком, прямо в ноги Мише.
Миша громко вскрикнул, схватился за ноги.
— А-а-а! — испуганно закричал Вася. — А-а-а! — и выбежал из бани.
Деревня засыпала. Она будто прилегла на угоре. Прилегла отдохнуть и задремала.
Деревья молчали — не кланялись.
Яхронга молчала — не плескалась.
И травы молчали — не перешёптывались.
А Вася никак не мог заснуть. Он сидел на кровати и думал.
«Значит, так… — думал Вася. — Конечно, я уеду отсюда. Только что будет с Мишей?» И Вася начинал плакать.
Целый день он не выходил из дома, сидел в своём углу, у печки.
«Значит, так…» — думал Вася. И он вспомнил слова отца: «Что прежде всего должен делать мужчина? Мужчина прежде всего должен принять решение».
— Значит, так, — шептал Вася и опять начинал плакать.
Тёплая спинка Мурика потёрлась о Васины ноги, пригрела. Вася погладил Мурика, прошептал:
— Мишу в больницу отвезли… А я ведь не нарочно. Честное слово! Ты мне веришь, Мурик?
Больше всего на свете Вася не любил, когда ему не верили.
— Мурик, ты мне веришь? — опять спросил Вася.
«Мяу», — откликнулся Мурик.
— Никто теперь меня не будет любить: ни мама, ни бабушка, ни Миша. Давай отсюда вместе уедем. Я тебя с собой возьму. И мы поедем далеко-далеко…
Вася рано лёг в постель, а Мурик залез в подпечье. И долго ещё глядели оттуда на Васю два зелёных огонька.
Хорошо, что у нас на Севере в подпечье оставляют маленькое окошко. И оттуда смотрят дружеские зелёные огоньки.
Вечером в гости к дедушке Григорию зашёл его племянник — дядя Игорь. Вася никогда не видел таких больших племянников, вообще таких великанов. Изба ему была маловата. Если бы дядя Игорь распрямился, он бы вышиб потолок и смахнул крышу над головой.
— Васенька! — позвала бабушка. — Иди с нами чай пить. Поешь рыбничка.
— Не хочу, — ответил Вася. — Я сплю.
Мама повернулась к дяде Игорю, зашептала что-то. Вася уже знал, о ком мама шепчет. И верно, дядя Игорь встал, подошёл к Васе.
— Давай познакомимся, — загремел он своим басом.
Вася молчал.
— Ты как? Неразговорчивый?
— Другой раз так разговорится, нам и не понять, — сказала бабушка Мария. — Расстроился он. От беды и молчит. Охти! А так он хороший мальчик. Хороший.
— Погоди-ка, Мария, — сказал дядя Игорь. — Мы с ним поговорим как мужчина с мужчиной. Приходи ко мне в гости, Вася. Я живу на хуторе, недалеко — километров восемь от Больших Ветрищ. А работаю комбайнером. Да вот случай какой — заболел мой помощник. Надо бы мне кого найти, а то один не справлюсь.
Вася ничего не ответил.
— Значит, так: если кто согласится на комбайне мне помогать, я бы жить у себя оставил. — И, не дожидаясь ответа, дядя Игорь повернулся и пошёл к столу чай допивать.
Поздно вечером Вася принял решение: он возьмёт с собой Мурика и переедет к дяде Игорю на хутор.
