— Враньё!
Она нахмурилась и подозрительно посмотрела на Тосю. Значит, и то, другое, тоже ложь? А она-то верила!
Она отошла от Тоси и разыскала взглядом Машу, долго смотрела на неё — наверно, минуту. А Маша не подняла головы. Она сосредоточенно писала что-то в общей тетради.
Так прошёл этот миг и больше не повторился.
Вика тосковала. Она дошла до того, что написала Маше записку, долго держала её в кулаке, но, увидев, как весело, сидя на подоконнике, Маша болтает с Леной Гуровой, оскорбилась и порвала записку на мелкие клочки.
Самое обидное было то, что Маша обходилась без Вики, видимо, куда лучше, чем Вика без неё. Вика поняла это, увидев Машу в парке с малышами. Они облепили её со всех сторон. Среди малышей она не казалась такой маленькой и невзрачной. Раскрасневшаяся, оживлённая, она выглядела почти хорошенькой, и, во всяком случае, весёлой. А Вика почувствовала себя совсем несчастной. Она высоко подняла голову и прошла мимо.
И в классе у Маши тоже было больше друзей. Когда мальчишки предложили поездку на велосипедах в Парголово, как они уговаривали Машу! Вику никто не уговаривал. Её спросили мимоходом: «Поедешь, Горелова?» — и приняли отказ равнодушно, как будто ничего другого и не ждали… И, как назло, Вике ужасно хотелось поехать! Но для этого надо было, чтобы её очень, очень просили — больше, чем Машу…
— Больно надо! — сказала Тося, неслышно подойдя к Вике. — Мы сами поедем, куда захотим, — правда? — добавила она заискивающе, дотрагиваясь до её руки.
— А у меня велосипед сломан! — сказала Вика громко, чтобы все слышали, — я и не собираюсь ехать!
Она вернулась домой ожесточённая — и тут увидела на столе телеграмму. Отец приезжает!
И сразу все беды показались ей не стоящими внимания. Всё отошло на задний план.
Сколько Вика помнила себя, отец работал на Севере; каждая встреча с отцом была для неё огромным событием.
Мать умерла, когда Вике не было и трёх лет. Её взяла к себе бабушка. А когда отец вернулся с фронта, он сразу уехал на Север, а Вика так и осталась с бабушкой.
…Когда отец, скинув пальто и шляпу, сел, наконец, за стол, потирая озябшие руки, он долго глядел на Вику, потом перевёл взгляд на мамин портрет, висевший над столом, и Вика поняла: сравнивает. Она знала, что становится очень похожа на мать, но не предполагала, что отец будет так потрясён этим сходством. «Колдовство», — пробормотал он, закуривая. Рука его слегка дрожала.
Вика подошла и прижалась к его плечу.
— Вот она, жизнь, — сказал отец, — летит, как курьерский! Давно ли мы гуляли с тобой в садике, и ты, заслышав гудок, прижималась к моему колену и спрашивала с опаской: «А поезды сюда не придут?»
Вика тёрлась щекой о рукав отцова пиджака. От него пахло немножко табаком и немножко одеколоном — запахом отца!
Вика любила эти уютные семейные вечера, когда бабушка и отец, казалось, старались перещеголять друг друга в воспоминаниях о Викином детстве — об её словечках, проказах, выдумках… Особенно хорошо всё помнил отец. Впрочем, он обо всём превосходно рассказывал: и о капитанах траловых судов, которые собирались у него в редакции, как в клубе, и которых нельзя было выгнать оттуда, и о своих сотрудниках по газете… По его рассказам выходило, что он окружён удивительными, талантливыми людьми.
— А ты? — ревниво спрашивала Вика.
— Что я?
— А ты что сделал? Почему о себе не рассказываешь? О своей жизни?
— Как ничего? — удивился отец. — Целый вечер рассказываю, охрип, а ей мало!
Но Вика недоверчиво качала головой.
Выходило — и эти капитаны, и редакторы, и курьер Федя, о котором отец рассказывает так смешно, — это и есть его жизнь? Ну, нет! Есть, разумеется, что-то ещё — необыкновенные встречи, героические дела, о которых он умалчивает. Это было ясно. И всё-таки — а может быть, именно в силу этой уверенности, что у отца есть ещё какой-то другой, скрытый от неё мир — Вика слушала его всегда с раскрытым ртом и бесконечно гордилась им.
Но какая тоска охватывала Вику, когда отец начинал её расспрашивать! Что она могла рассказать ему интересного?
— Нина Сергеевна, историчка, хорошая, — говорила она скучным голосом. — А математик злой. Не люблю его!
— Это почему же?
— Придирается!
— Строг?
— Ужасно!
— А по-твоему, если учитель строг, — это плохо?
— Нет, папа, ты не так понял.
— А как надо понимать?
Вика только молча вздыхала. Как объяснить необъяснимое?
— Ну, а Зинаида Петровна? — У Зинаиды Петровны когда-то учился сам отец.
«Осторожно!» — говорит себе Вика.
— Она немножко странная. Никогда не знаешь наперёд, что она спросит. Задаст вопрос, которого нигде нет, — и все думают, думают… Потом поднимается рука — одна, две… А спрашивает тех, кто руку не поднял.
— А ты поднимаешь?
— Иногда. Папа, а до чего все смешные, когда думают! Почему все лбы морщат?
— По-твоему, это смешно, когда человек думает?
— Нет, что ты, папа… Я и сама много думаю.
— О чём же?
Вика молчала. В последнее время она часто думала о дружбе, — вернее, она думала о Маше, но это одно и то же. Почему они разошлись с Машей? И почему Машу выбирают всюду, а Вика — в стороне? Ребята уже привыкли, что она в стороне, а она не может сказать: «Я тоже поеду», когда затевается какая-нибудь экскурсия и поездка. Не может и не хочет. Во-первых, стоит ли навязывать им своё общество? А во-вторых, так ли это всё интересно? Что ей Эрмитаж? Всё равно картин она не любит и не полюбит, даже если сходит в Эрмитаж.
А главное — с кем она там будет? Все разбредутся, как обычно в конце экскурсии, по двое, по трое, — а она? Будет сиротливо стоять у картин, в которых ничего не понимает?..
Но отцу всего этого не скажешь. Он сразу нахмурится, а Вика не хочет, чтобы он хмурился. Она хочет, чтобы он всегда смотрел на неё так, как тогда, когда сравнивал с маминым портретом…
— Что тебя интересует? — спросил отец. — Ведь вон какая вымахала! Наверно, есть и мечты…
— Нет, — печально сказала Вика. — Честное слово, — нет. Ничто особенно не интересует. Это очень плохо, — да?
— А ищешь?
— Как же искать? Я не знаю. Как искать, если ничто не интересует? В школе с нами об этом не говорят. Не советуют, что выбрать. А я сама не знаю.
Вика пожала плечами.
Отец нахмурился.
— Очень жаль, — сказал он огорчённо. — Тут никто ведь не поможет — вот в чём фокус! Каждый должен сам найти свою точку в жизни. И чем раньше, тем лучше!
Вика вздохнула. Отец пристально посмотрел на неё и неожиданно сказал полушутя, полусерьёзно:
— Смотри — пустышкой вырастешь, жениха не найдёшь!
— А я и не собираюсь искать! — сказала Вика гордо. — Пусть меня ищут!
— Ого! По-королевски сказано! — засмеялся отец. Он стряхнул пепел, улыбка погасла на его лице, и, подняв глаза на Вику, жёстко сказал:
— Искать-то будут, только кто — вот в чём вопрос!
Он взглянул на часы и присвистнул:
— Ого! Спать, спать. Дискуссия откладывается на завтра.
А назавтра пришла длинная телеграмма — слов на тридцать. Отец прочёл и потемнел:
— Наворотили без меня, черти! Придётся сегодня же вылететь!
И с этой минуты он словно забыл о Вике. Уехал за билетами, а Вика не пошла в школу, с нежностью гладила отцовскую рубашку, выстиранную накануне бабушкой, неумело собирала его вещи.
Он вернулся не скоро, переложил чемодан по-своему. Был молчалив, много курил и глядел на Вику невидящими глазами. На остановке автобуса — дальше он не позволил себя провожать — он торопливо поцеловал её и сказал:
— Вот, дочка, незадачливо получилось. И поговорить не успели, и в театр не сходили… Я тебе там два абонемента оставил. Найдёшь себе компанию помоложе, поинтереснее, — правда? — И он виновато улыбнулся. А Вика обхватила его шею и горько заплакала.
— Ну, будет, будет! — сказал отец и, приподняв её лицо за подбородок, глядя в глаза, тихо сказал: — Хотел тебе о маме рассказать побольше — не успел. Ты думай о ней почаще. Мама у нас настоящий человек была! И не плачь — скоро приеду в отпуск! Слышишь? — Он ещё раз поцеловал Вику, прыгнул на ходу в автобус, а Вика вернулась домой и весь вечер проплакала. И снова потянулись серые дни.
Иногда в субботу Тося приглашала Вику к себе.
Никто в классе не знал, что субботними вечерами, когда родители Тоси уходили, в её комнате устраивались танцы.
Приходили хорошо выбритые, пахнущие одеколоном «Сирень», молчаливые и торжественные юноши. Приносили с собой пластинки.
Они танцевали «стилем» — совсем не так, как Вика танцевала на школьных вечерах.
Она надевала туфли на высоких каблуках, серое шёлковое платье, нитку жемчуга. Она знала, — здесь её каблуки, её жемчуг, её высокая причёска будут оценены!
Мальчики с потными руками, не делая попытки занять Вику беседой, сосредоточенно танцевали, деловито меняли пластинки.
