Семен зябко потер руки.
— Крой меня в три горла!.. Пошел!
В тот день в училище побывали только четыре человека, да и то с утра, а после обеда никто не появился перед столом, за которым заседала приемная комиссия. С утра все пять членов были на месте. Теперь в комнате находились лишь трое. Основную группу учащихся набрали в июне и июле. В августе приходили единицы. Тревожная цифра недобора уменьшалась очень медленно. Поэтому два члена комиссии — секретарь комитета комсомола Зоя Владова и один из заместителей директора — после обеда выезжали в школы, военкоматы и комсомольские организации строек, чтобы поискать своих будущих питомцев среди молодых рабочих, демобилизованных солдат и школьников, никуда не определившихся за лето после восьмого или десятого класса.
Туго подвигалось это дело. Директор Иннокентий Гаврилович Караев мог по пальцам сосчитать всех, принятых в училище за последнюю неделю. Он второй год руководил этим новым ПТУ и болезненно переживал за каждую единицу недобора. Стоя сейчас у широкого окна в комнате приемной комиссии, он смотрел на такой же новый, как и учебное здание, веселый, приветливый жилой корпус, отведенный под общежитие для учащихся, и никак не мог понять, что еще нужно ребятам, чтобы они валом валили в его училище.
— Не-ет! — с неожиданной горячностью произнес он, не поворачиваясь к двум другим членам комиссии. — Я буду не я, если перед этой комнатой в недалеком будущем не выстроится очередь!.. Помяните мое слово! Толпа соберется! Шесть человек на место! Не всякого медалиста принимать будем!
— А пока, я думаю, нам расходиться можно, — сказал старый мастер производственного обучения Никита Савельевич Коняев. — Очередь, конечно, соберется, но не сегодня.
— И не завтра! — улыбнулась Ирина Георгиевна Эбер — преподавательница английского языка, читавшая какую-то книгу.
Иннокентий Гаврилович повернулся к ним. Был он коротко подстрижен — ежиком стояли волосы на крупной голове. Живое и совсем еще молодое лицо выражало явную обиду.
— Иронизируете? — Брови у него болезненно выгнулись и правая оскорбленно поползла вверх, а левая сердито опустилась вниз. — Напрасно!.. Кроме того, хочу заметить, что прием у нас до пяти — расходиться рано, а читать в рабочее время, да еще какой-то детектив — это уж и совсем… преступно!
Ирина Георгиевна два часа назад открыла книгу с рассказами Конан Дойла. Тогда директор промолчал, а сейчас не вытерпел, но тотчас почувствовал, что замечание получилось неоправданно грубым.
— Не обижайтесь! — тут же добавил он. — Я, к сожалению, погорячился.
Закрыв книгу, Ирина Георгиевна снова улыбнулась в знак того, что извинение принято.
— Я прекрасно вас понимаю и не сержусь. Ведь и тон ваш, и нервозность вызваны не мной, не так ли?.. Я тоже не увлекаюсь детективами. Но что поделать, если ребята любят их значительно больше английского языка. Приходится думать, как создать для них смесь приятного с полезным.
— Вот за это — спасибо!.. И… читайте, пожалуйста! — Иннокентий Гаврилович присел к столу, и теперь уже и правая, и левая бровь обиженно и недоуменно взлетели кверху. — Ну, чего им не хватает?.. Что еще для них придумать?.. Персональную ванну установить для каждого?.. Крытую галерею построить, чтобы в дождь туфельки-сапожки не промочили, переходя из общежития сюда, на занятия?
— Не строить, а доламывать надо, — сказал Никита Савельевич, вытягивая под столом длинные ноги, затекшие от долго сидения. — Доламывать отношение к училищам — и у родителей, и в школе. Живем мы на школьном подаянии, а там рассуждают просто: «На тебе, боже, что нам негоже!» Пора бы…
— Т-с-с! — прервал его директор и указал глазами на дверь, которая медленно, нерешительно открывалась.
В образовавшуюся щель просунулась гривастая голова Семена.
— Можно?
— Смелей! Смелей! — обрадовался Иннокентий Гаврилович, и Семен, забыв поздороваться, подошел к столу.
Следом за ним в комнату вошла и Зоя Владова. Она успела переодеться в белую кофточку и расклешенную юбку.
— Чего стоишь? Садись! — Она придвинула к Семену стул, сама села за стол приемной комиссии и пошутила: — Садись да хвастай!
— Че-ем? — Семен сделал скорбное лицо кающегося грешника. Он знал, что лучше заранее очернить себя — это почти всегда вызывает сочувствие. — Нечем хвастать-то!
— Откровенность — путь к исправлению, — одобрительно сказал Никита Савельевич. — Плохо учился, да?
Семен помялся, вынул из кармана документы и положил на стол перед Иннокентием Гавриловичем, безошибочно определив в нем главного среди членов приемной комиссии. Пока директор просматривал бумаги, Семен беспокойно ерзал на стуле, не зная, куда девать руки и как унять противную дрожь в ногах.
— Не волнуйся! — пришла ему на помощь Ирина Георгиевна. — У вас в школе какой язык изучали?
— Английский.
— Я тоже английский преподаю… Может быть, в моей группе будешь. Мы такие интересные книги читаем.
— Вдруг не примете? — вырвалось у Семена.
— А ты хочешь стать строителем? — задал Никита Савельевич традиционный вопрос.
— Всю жизнь мечтал! — как можно искреннее воскликнул Семен. — Наш городок маленький. Спал и видел — расширить его во все стороны!
— Похоже, что проспал ты долго — все восемь классов, — хмуро произнес Иннокентий Гаврилович. — Признайся — тебя на тройки за уши вытянули?
— Не только! — буркнул Семен.
— Что не только?
— Не только за уши.
Его откровенность обезоруживала, и все, кроме Иннокентия Гавриловича, рассмеялись, а он укоризненно покачал головой.
— Смешного тут мало!.. Вот послушайте, что пишут в характеристике. — Поднеся ближе к глазам листок бумаги, директор прочитал: — «Семен Заботин ленив и нерадив, часто пропускал занятия, ссылаясь на неблагополучие в семье, нарушал дисциплину в классе, грубил учителям…»
Иннокентий Гаврилович выжидательно посмотрел по очереди на каждого из членов комиссии, и они по его взгляду догадались, что это еще не все.
— А теперь, — продолжал он, — внимательно послушайте потрясающий вывод из характеристики: «Исходя из сказанного, целесообразно продолжать дальнейшее обучение Семена Заботина в системе профтехобразования!..» Каково?
— А что? — перешел в наступление Семен, понимая, что дела его плохи. — Нормальный вывод!.. Да я, может, у вас расцвету, как р-роза!
И опять все заулыбались, даже Иннокентий Гаврилович.
— Ты вот что, роза, — сказал он. — Ты давай выйди на минутку, а мы тут посовещаемся.
— Простите! — вмешалась Ирина Георгиевна. — Еще один вопрос. Там написано о неблагополучии в семье… Скажи, пожалуйста, Семен…
— Что сказать-то? — не дослушав, выпалил Семен. — Мама у меня — крохотуля! Мне по плечо!.. А у него… у отчима кулак, что арбуз!.. Бьет ее, гад, когда напьется!
Такая горечь и боль прозвучала в его словах, что все почувствовали к нему жалость.
— Ладно, выйди на минутку, — повторил Иннокентий Гаврилович. — Мы тебя позовем.
После ухода Семена первой заговорила Зоя Владова.
— Все равно ведь примем! — с наивной прямотой заявила она. — Пусть, конечно, посидит. А пока я предлагаю поговорить с другим.
— Вы привезли кого-нибудь? — оживился Иннокентий Гаврилович.
— Сам пришел! — Зоя выскочила из-за стола и, приоткрыв дверь, обнадеживающе взглянула на Семена, а Олега поманила пальцем. — Входи! Твоя очередь.
Хотя Олег не сомневался, что его примут в училище, он все-таки решил не надеяться только на документы. Он и сам должен произвести на приемную комиссию благоприятное впечатление. Мало ли что! Придерутся к чему-нибудь! Но никаких особых усилий от него не потребовалось.
Просмотрев документы Олега, директор удовлетворенно побарабанил по ним пальцами и торжествующе произнес понятную только членам комиссии фразу:
— Будет очередь! Будет!.. — Остальное было адресовано Олегу. — Такие документы приятно в руках подержать: чуть ли не круглый отличник! Одна четверка по русскому и характеристика соответствующая!.. Молодчина! Рад тебя видеть у нас!
Ни Иннокентий Гаврилович, ни другие члены комиссии, тоже познакомившиеся с документами Олега, не обратили внимания на то, что они выданы два года назад. Пятерки и хвалебная характеристика заслонили все остальное. И лишь Никита Савельевич почувствовал какое-то сомнение: восьмиклассников с такими отметками обычно оставляют в школе.
— Призвание имеешь? — спросил он. — У нас строителей готовят. Как ты представляешь себе эту профессию?
Олег говорил лучше, чем писал, потому что никто не мог проверить, где и какой знак препинания ставил он в своей речи.
— Государство предоставило нашей семье отдельную квартиру. Даже у меня есть своя комната, — издали начал он. — Строитель — это тот, кто в недалеком будущем обеспечит таким же жильем всех граждан нашей страны. Почетная и приятная профессия — дарить людям просторные, благоустроенные квартиры!
