Мануэль презрительно посматривал на всё это, хотя одна вещица, новенькая жестяная коробочка, явно ему понравилась. Потом он сунул руку в карман и сказал:
— А у меня ещё вот что есть!
— А зачем такая штука? — восхищённо спросил Марселино.
— Чтоб камни далеко летели. Смотри, — показал Мануэль.
Он нагнулся и поднял с земли камушек, зарядил им рогатку и натянул резинку, целясь в высунувшегося откуда-то кота.
— Эй, его не тронь! — закричал Марселино, рукой отводя рогатку. — Это же мой!
— Ну и урод, — глядя на Мура, сказал Мануэль.
Марселино поднял уже руку, чтобы ударить его, хотя Мануэль был выше ростом и, кажется, старше, но тут же передумал, вспомнив, как сильно его любит. Мануэль не шевельнулся, прицелился теперь в дерево — и попал.
— Видишь? — гордо заявил он.
— Давай я тебе за рогатку отдам коробочку, — предложил Марселино.
— Нет, — отказался Мануэль. Марселино вздохнул, снова прикрыл свои сокровища камнями и сказал:
— Пойдём, я тебе ещё кое-что покажу.
И тут из окна послышался голос брата Кашки:
— Ты с кем это там?
— Ни с кем, — соврал Марселино, быстро толкнув Мануэля в заросли винограда.
— Погоди, а говорил ты с кем?
— Я так играю, — ответил мальчик.
Осторожно ступая, оба ушли от опасного места. Марселино повёл Мануэля к пролому в стене, и через него мальчики выбрались наружу.
Они пошли вокруг монастыря, и по дороге Марселино хотел было взять Мануэля за руку, но не решился. Тот ничего не заметил. Птицы громко пели. Мальчики оказались по другую сторону монастырского здания — и там, под навесом крыши, увидели гнездо.
— Видишь? — сказал Марселино. — Тут в прошлом году воробьи жили, а теперь прилетели эти, и хотят гнездо себе забрать.
— И что? — не понял Мануэль.
— Видишь, там как будто что-то налеплено. Это они летают к ручью, набирают побольше глины на лапки и хотят тут всё залепить, чтобы те, что внутри, перемёрли.
— Не будет такого! — решительно произнёс Мануэль и нагнулся за камнем для рогатки. Когда прилетел незваный гость, он выстрелил, но не попал.
— Можно мне? — попросил Марселино.
И когда тот протянул ему рогатку, добавил:
— Ты не думай, я так просто.
Он выбрал гладкий белый камушек, сплющенный, как монетка, и выстрелил им в подлетевшую вторую птицу. Птица упала. Глаза у Мануэля сделались большие, как блюдца. Марселино спокойно подошёл к сбитой птице, взял её в руки и внимательно осмотрел.
— Это мальчик, — сказал он. — Тем лучше, что ты по другой промазал: она-то девочка.
— Ты просто случайно попал! — заявил раздосадованный Мануэль.
Марселино опять посмотрел на него так, словно хотел хорошенько стукнуть, но в конце концов только сказал:
— Ничего, он выздоровеет.
Но Мануэлю всё ещё было не по себе и он отозвался:
— Пойду я лучше, а то папа как узнает…
— А если меня братья с тобой увидят? Их целых двенадцать, не какой-то там один…
Они шли рядом, и Марселино нёс птичку на ладони. Когда они прошли мимо дерева брата Негодного, Марселино придержал Мануэля за руку.
— А у тебя хорошая мама? — вдруг спросил он.
Да, — ответил Мануэль и пошёл было дальше.
— Ты её любишь? — продолжал расспрашивать Марселино, снова удерживая его на месте.
— Да, — опять ответил Мануэль, пытаясь высвободить руку.
— И можешь её поцеловать, когда хочешь?
— Ну конечно!
— А я её как-то видел!
— Кого?
Марселино блаженно улыбнулся:
— Её.
И неожиданно добавил:
— Пока!
— У тебя, что ли, мамы нет? — спросил Мануэль и теперь остановился сам.
— Нет, — отозвался Марселино и отвернулся.
— Пока, — сказал Мануэль.
На птичку он смотрел с завистью, и Марселино это видел.
Мануэль пошёл вперёд, но иногда оглядывался и махал рукой, в которой сжимал рогатку. Марселино долго стоял неподвижно. Наконец, когда Мануэль почти уже скрылся за поворотом, Марселино побежал за ним вслед и, догнав, предложил:
— Сделаешь, что попрошу, если я отдам тебе птичку? Сможешь потом рассказывать, что сам её из рогатки подбил…
Мануэль остановился, ещё когда услышал, что Марселино бежит за ним. Он снова посмотрел на трепыхавшуюся птицу.
— Да, — согласился он, — а что сделать-то? — Ну…
Марселино замялся, но потом сунул ему в руки птицу и выпалил на одном дыхании:
— Вот будешь свою маму целовать — поцелуй ещё раз от меня, ладно?
Тут он развернулся и стрелой понёсся обратно, а Мануэль растерянно глядел то ему вслед, то на подбитую птицу у себя на ладони.
Брат Кашка вышел из кухни и мельком взглянул на грядки, но вдруг остановился и стал присматриваться, а потом направился прямо к ним, не спуская с них глаз.
Надо же, помидоры созрели! Брат Кашка сложил руки в благодарении, наклонился и потрогал пальцем несколько помидорин. Потом ему показалось, что пальцы какие-то клейкие. Он поднёс их к глазам, — на них осталась красная краска. Он потёр ещё помидор-другой и обнаружил, что все они раскрашены. Толстяк разогнулся с очень сердитым лицом и закричал:
— Марселино!
— Но бить он меня не стал, он очень добрый, — закончил Марселино рассказывать Ангелу. Река осталась далеко позади, и теперь они шагали по тополиной аллее, где не было видно ни единого следа человека.
— А что было дальше с помидорами? — спросил Ангел, пытаясь не рассмеяться.
— Пришлось все протирать мокрой тряпочкой…
— Тут совсем нет деревень?
— Тут есть только град Божий, Марселино.
— А раньше, когда я жил ещё, мне дарили всякое, — сказал мальчик. — Когда я с братьями шёл по селу, меня яблоками угощали.
— А что говорили люди, когда ты шёл мимо?
— Говорили: «Вон монастырский мальчик пошёл».
— И всё?
Марселино подумал минутку.
— Ещё иногда говорили: «Родителей-то у него нету».
Но тут же подумал о другом и спросил:
— А герои на небе есть?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я однажды видел героя. Он умирал, и брат Бернард его исповедал.
Они шли некоторое время молча, потом Марселино начал опять:
— Мне братья объяснили, что герои бывают на войне. На небе войны есть?
— Нет.
— Так кто же такие герои?
— Разве братья не говорили тебе? Люди, которые сражаются с печалью, страхом, нуждой и болью.
— Это они про мучеников говорили. А герои — те, кто сражался за Родину.
— Да, такие герои на небе тоже есть. Но мучеников гораздо больше.
— Брат Негодный сказал, что мучеником быть лучше, чем героем. А ещё — что мученики умирают за Бога безоружными.
— Так и есть, Марселино.
Вдруг мальчик засмеялся, и Ангел спросил его:
— О чём ты?
— Вспомнил, как напугался брат Значит, и что было потом… Ты разве не помнишь?
— Если это очередная твоя шалость, то нет: очень уж много их было. Но расскажи мне.
Вечером того дня, наговорившись про мучеников и героев, Марселино решил проверить, годится ли в герои брат Хиль, или ему лучше в мученики податься.
Из шкафа, стоявшего в углу часовни, он достал старую рясу, потом отыскал табурет и выбрал в коридоре подходящее местечко потемнее, но такое, чтобы простодушный монах всё-таки смог что-то разглядеть.
Решив, что здесь-то он и будет ждать, Марселино забрался на табурет, надел рясу и накинул на голову капюшон. Совершенно неподвижно стоял он спиной к той двери, из которой должен был, по его расчётам, появиться монах.
Прошло немного времени — ив коридоре появился совсем не брат Хиль, а вечно рассеянный брат Значит, нагруженный черенками, которые прививал в саду. Вдруг он заметил что-то странное и прямо остолбенел: в нескольких шагах от него стоял, не шевелясь, повернувшись спиной, какой-то странный высоченный монах с непропорционально маленькой головой. Вроде бы ни кистей рук, ни ступней у этого монаха тоже не было. Он уже собрался повернуть назад и расспросить кого-нибудь из братьев, что это может быть такое, но тут таинственный монах как будто переломился пополам и бросился бежать, подхватив развевающуюся рясу и таща за собой табурет.
Брат сперва завопил, но потом разглядел табурет и понял, что жуткий безногий монах, убегавший по коридору, был не кто иной, как Марселино. Тогда он погнался за ним, крича:
— Марселино, немедленно вернись!
Бежать пришлось быстро, но беглеца он догнал очень скоро. Брат Значит ни разу в жизни не ударил мальчика, и тут не стал, но то, что он сделал (вернее, сказал), было куда хуже:
— Немедленно всё расскажу отцу-настоятелю! Марселино понял, что попался, и рискнул подлизаться к монаху, пока тот помогал ему выпутаться из огромной рясы:
— Я только узнать хотел, герой ты или мученик, — дрожащим голосом оправдывался он.
