— Тихо, ребята.
— Михеев с мыслями собирается.
— Сосредоточивается, — зашептались вокруг.
Смотрел я на Михеева, как он сосредоточивается, и думал:
«Ну в каком ещё дворе есть такой чемпион? Таким гордиться надо, а мы его проучить хотели. Ведь на двести пятьдесят жимов пойдёт человек! Считать — и то устанешь. Это же какую силищу надо иметь… Наверно, потому он и подзатыльники раздаёт, что некуда ему девать эту силищу. Прямо жалко его. Ладно уж… Потерпим. Щёлкай своей чемпионской рукой. Только не так больно. А ещё лучше, наверно, не попадаться тебе, если у тебя руки не заняты гирями…»
А Михеев всё ходит кругами. Всё сосредоточивается.
— Так, — говорит. — Почти готов. Пух-Перо, доставай снаряд. Не забудь пыль обтереть. Лишние граммы нам поднимать ни к чему.
— Гиря обтёрта, — отвечает Пушинкин. — Снаряд к бою готов.
— Хорошо. Благодарю, — отфукнулся Михеев. — К бою так к бою.
Посмотрел он на гирю, как на вражескую мину. Потом ка-ак бросится на неё.
— Иэа-ах! — гаркнул.
И поднял её над головой. И застыл.
— Ра-аз! — начали считать ребята.
— Михеев, уже почти раз!
А Михеев стоит и держит гирю. Красиво держит. На вытянутой руке. Только лицо розовое-розовое. Как после горячего душа.
Михеев согнул руку и с трудом её вытянул.
— Два!
— Два, Михеев!
— А что он так тяжело?.. — спросил кто-то.
— Погоди. Сейчас у него рука разработается, только успевай жимы считать. У него манера такая.
— Три!
— Четыре!..
— Восемь!..
— Десять!
— Давай, давай! Двести сорок жимов осталось, Михеев!
А Михеев вдруг застыл. Стоит. Красный как варёный рак.
Отфукивается с диким шумом. И гиря у него над головой так и пляшет.
Наконец отфукался. Успокоился немного.
— Пух-Перо, — говорит сдавленным голосом. — Ты какую мне гирю подсунул?
— Твою личную. Которая для показательных выступлений…
— Врёшь! — гаркнул Михеев. — Ты мне чугунную подсунул!
И пудовая гиря шлёпнулась к ногам Михеева.
Что тут было!.. Шуму-то, шуму! Целый скандал получился.
И до чего же алюминиевая гиря оказалась похожей на чугунную. И тоже чёрной краской покрашена. С виду не отличишь. Зато лёгкая, как спичечный коробок без спичек.
С тех пор двери парадных, как увидят Михеева, не дрожат от страха, а трясутся. Потому что из-за каждой двери Михееву кричат:
— Эй ты, Человек с большой буквы!
И тогда Михеев «летит быстрее лани». И врывается в парадное, как артиллерийский снаряд сверхбольшого калибра. Только мы не боимся. Потому что такой снаряд издалека слышно. Потому что зачем же попадаться Михееву, когда у него руки не заняты гирями…
Ноль внимания, фунт презрения
Если меня просто так послать за чем-нибудь, я, может, и не пойду. Не интересно так. А если скажут: «А ну, Вовка, отправляйся на боевое задание», — совсем другое дело.
Вот раз послал меня папа на такое задание. В «Союзпечать» за газетой «Футбол — Хоккей». Отличная газета! Про футболистов и хоккеистов. Чтобы они, когда выходят на поле, не лоботрясничали, а играли. И не на «хиленькую ничью», а на «звонкую победу». Папа так любит говорить. Так что я эту газету тоже люблю. Ну вот. Постоял я в очереди, купил газету, выхожу из «Союзпечати». Смотрю: у дверей мальчишка ревёт. Отвернулся к стене, ковыряет её пальцем. Только слёзы по лицу катятся. Прямо чудеса. Такой мальчишка, вполне большой и — разнюнился. Я бы, может, пошёл бы своей дорогой, если бы не эти слёзы. Уж больно крупные.
Подхожу.
— Ты чего?
Молчит.
— Деньги потерял?
Молчит, только носом хлюпает.
— Может, ключи потерял, домой не попасть?
Опять молчит, отворачивается.
— Ты, наверно, сестрёнку потерял. Понимаю. Они, маленькие, только и смотрят, куда бы им подеваться. А потом получай дома за них нагоняй…
Тут он взглянул на меня сердито. Даже со злостью.
— Ты чего прицепился?! Чего пристал со своими сестрёнками?!
— Да я не со своими. Думал, у тебя есть…
— Заладил тут: «Потерял, потерял…» Сам-то растеряха!
И верно. Газета у меня под мышкой была, да как-то незаметно на землю упала. Поднял я её.
— Не хочешь разговаривать, не надо. А за газету — спасибо. Она, правда, немного в лужу упала. Но ничего, высушим на батарее.
Смотрит он на меня. Хлопает своими взмокшими глазами.
— Спасибо? За что?.. — спрашивает.
— За газету, за что! Не заметил бы, так и ушёл бы. Вот и вышло бы, что не выполнил боевое задание.
— Задания какие-то придумал, да ещё боевые…
Вижу: человек стал спокойнее. И вообще, весь как-то прояснился.
— Послушай, — говорит он, — а как твоя фамилия?
— Зачем тебе?
— Так… надо…
— Богданов моя фамилия. Зовут Вовка.
— Да-а… — вздыхает. — Хорошая у тебя фамилия, Вовка. Почти Суворов.
— Какой Суворов?
— Тоже мне, Суворова не знает. Полководца Суворова.
— А-а! Полководца. Знаю, как же.
— Суворов — это да. Это — фамилия!
— Ещё бы, — говорю.
В это время мимо нас мальчишки бегут. Трое. Бегут и орут во всё горло:
— Эй, Тюля!
— Тюля, Тюля-загогуля!
— Тюля — мятая кастрюля! — И хохочут.
Рёва мой сорвался с места и помчался за ними. Только кулаки посвистывают в воздухе.
Напрасно помчался, не догнал.
Возвращается. Хмурый такой.
— Дразнятся?
— Ага, — кивает головой.
— Ещё больше дразниться будут.
— Это почему же? Да я, если поймаю, так надаю!..
— Вот-вот. Ещё больше дразниться будут.
— Заладил: «Больше, больше…» Почему больше?!
— Да потому что злишься! Потому что от злости с кулаками бегаешь!
— А как мне прикажешь бегать?
— Вообще бегать не надо. Гулять надо. Понимаешь?..
— Значит, пускай дразнятся, да?!
— Ты погоди, не злись. Я же тебя не дразню. Чего ты на меня-то злишься?
— Я не на тебя, я на них.
— И на них не надо. Вот ты начни дразнить меня.
— Чего-чего?! Тебя?!
— Ну да. Придумай как-нибудь и начни. Вот у меня губа вот эта, видишь? Толстая. Прямо Толстогубик… Пожалуйста, дразни Толстогубиком. Попробуй! Посмотришь, что получится…
— Не-ет, — говорит. — Толстогубик не годится… Меня ведь из-за фамилии дразнят.
— Из-за фамилии?! А какая у тебя фамилия?
Он горько вздохнул:
— Тюлькин моя фамилия.
— Тюлькин?! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!..
Я даже не сразу понял, что это я и хохочу.
— И ты тоже! — Он замахнулся на меня кулаком. И треснул. Но мне было не до боли.
— Ты постой, не сердись! — кричу. — Да это же я нечаянно! Я совсем не хотел, честное слово! Я же не дразнюсь. Я, знаешь, отчего засмеялся?
— Отчего?
— Оттого, что у тебя лицо было такое…
— Какое?
— Глупое, вот какое.
— А я подумал, из-за фамилии.
— Фамилия! Что ж, человек, по-твоему, из одной фамилии состоит? А имя?!
— Верно. Имя тоже очень важно, — согласился он. — Меня Серёгой зовут. Ты уж не обижайся…
— Ничего, — говорю, — в другой раз сдачи получишь.
— Ладно, — смеётся Тюлькин.
— Ну вот! Серёга — отличное имя. И ничего смешного. Ну ты и чудак! Застрял, понимаешь, на своей фамилии и про имя забыл.
— Нет, не забыл.
— А вообще-то, не в этом всё дело, — говорю. — Ты вот что, Серёга. Когда начнут дразнить, ты не злись. И кулаками не размахивай. Ты лучше кулакам своим тихо так, про себя, говори: «Спокойно, ручки, спокойно…» Понял? И в ту сторону, откуда дурак кричит, не смотри. Будто это и не тебя дразнят. Стой себе или гуляй как ни в чём не бывало. Будто и не слышишь. Смотри на небо, считай голубей или ещё что. Понял?
Не успел я ему всё растолковать, как из-за угла высунулась голова.
— Тю-у-ля-а! Эй, Тюля!
— Не смотри туда, слышишь?! — шепчу Серёге. — Не смотри! Я, если что, и сам надаю по шее дразнильщику, а ты не смей!
Молодец Серёга. Послушался. Стоит. Как статуя каменная. Смотрит в небо, голубей считает.
Высунулась из-за угла ещё одна голова.
— Тюля, Тюля-загогуля, Тюля — мятая кастрюля!
— Серёга, Серёга, — шепчу, — повторяй про себя: «Спокойно, ручки, спокойно…» Та-ак, молодец. И не вздумай погнаться за ними. Стой себе и на них ноль внимания, фунт презрения. Понял?
Серёга кивнул головой, а у самого лицо уже туча тучей.
— Держись, — говорю ему.
Высовывается из-за угла ещё и третья голова. Я даже глаза протёр. Что за фокусы? Натуральный Змей Горыныч за углом «Союзпечати». «Э-эх! — думаю. — Мне бы сейчас волшебный меч. Так бы и снёс все три башки одним махом!»
— Эй ты, Серёга! — кричат три головы. — Се-рё-га-а! Оглох, что ли?!
— А теперь поворачивай голову, — шепчу Тюлькину. — Тебя же Серёгой назвали. По имени, а не по-глупому!
