За бабушкой ухаживала старшая медсестра Полина, женщина лет тридцати. Она дежурила в коридоре за столом.
Тетушка была настолько уставшей, что у нее на ходу закрывались глаза, однако, несмотря на усталость, чувствовалось желанием помогать больным.
Но однажды она была настолько загружена, что просто разрывалась на части – без остановки бегала по больнице, чтобы успеть ко всем пациентам.
– Полина, может, вам чем-то помочь? – наконец не выдержала я.
– Помоги! – честно попросила она. – Пожалуйста, поменяй у бабушки простыню! Это уже будет огромная помощь!
И я поменяла.
Медсестра продолжала бегать. Вскоре вошла в нашу палату и начала ставить бабушке капельницу. Она была замотанная, уставшая, а нужно обойти еще многих.
– Может, еще чем-то помочь? – поинтересовалась я.
– Если нетрудно! – снова согласилась она. – Сходи в десятую и двенадцатую палату, посмотри, капельницы у людей скоро закончатся?
Сходила. У мужчины из десятой было еще полкапельницы, а у женщины из двенадцатой жидкость подходила к концу.
Я сообщила об этом Полине.
Она поблагодарила.
Но на этом моя помощь не закончилась. Я стала помогать и другим медсестрам, и санитаркам каждый день и вскоре уже с легкостью меняла больным постели, проверяла капельницы и носила ведра. Словом, помогала всем, кому нужна была какая-то помощь. А Максим бегал за мной и тоже старался чем-то помочь.
– Не понимаю, как мы раньше без тебя жили! – говорила санитарка баба Люба, намывая шваброй полы. – Слушай, Кать! Можешь дезраствор развести? А то мне еще целый этаж мыть.
– Но я ж никогда этого не делала! – заволновалась я. Так переживала, будто мне доверили вести космический корабль.
– Ну и что? – пожала плечами баба Люба. – В туалете на стене табличка висит, там все пропорции написаны. Ведро вон там возьми. Пожалуйста, – добавила она и разогнула затекшую поясницу.
Я отправилась в туалет с таким волнением, словно шла на экзамен.
Но у меня получилось, и санитарка осталась довольна.
Вот так все и началось.
Но однажды добавилась и помощь другого рода.
Как я уже говорила, больница была переполненной, кушетки стояли даже в коридоре. В больницу поступил какой-то старик, и его разместили за пределами палаты. Навещая каждый день бабушку, я заметила, что к нему никто не приходит. Напротив бабушкиной двери стояла скамейка, и когда я приходила, он всегда вставал с кушетки, садился на эту скамейку, брал газету и делал вид, что ее читает. Но я стала замечать, что старик на самом деле не читает, а с какой-то тоской смотрит поверх газеты в нашу сторону и грустно вздыхает, когда видит, как мы с бабушкой весело о чем-то болтаем.
Такое чувство, что он наблюдал за чужим счастьем и печалился, что ему не с кем вот так посидеть и поговорить.
Как-то раз, когда Полина давала бабушке лекарства, она понизила голос и сказала:
– Кать, Иван Иванович – ну, из коридора, сегодня такой грустный… Не пойму, в чем дело. Может, поболтаешь с ним? Родственников у него нет, никто не приходит… Ему так скучно.
– Конечно, – растерялась я. – А о чем?
– Да о чем угодно. Когда человеку уделяют внимание, то он выздоравливает гораздо быстрее.
Я выглянула в коридор. Иван Иванович лежал ко мне спиной и соответственно лицом к зеленой больничной стене. В некотором замешательстве я взяла в нашей тумбочке сладкие пирожки и подошла к старику.
– Иван Иванович, пирожков не хотите? Мама испекла. Они такие вкусные!
Он повернулся. В грустных глазах зажглась радость и удивление, что к нему кто-то подошел.
– Хочу, – честно ответил старик.
Я приготовила чаю, и мы вместе начали его пить.
– И правда, вкусные, – похвалил Иван Иванович. – Как будто торт! На день рождения.
Я замерла.
– На день рождения?..
– Мне сегодня восемьдесят три года, – улыбнулся он.
Так вот почему он такой грустный! День рождения, а про это никто не помнит! Ему никто не позвонил, не пришел…
И я стала его навещать. Когда навещала бабушку, обязательно подходила к нему. И разговаривала, и меняла простыни, и ходила в ларек за газетами – делала все, что он просил.
Спустя три недели бабушку выписали. Состояние улучшилось, уже получалось передвигаться, но осталась легкая хромота, и теперь она стала ходить с палочкой.
«А что же делать с Иваном Ивановичем? Ведь он уже привык ко мне. Да и я к нему», – растерялась я и спросила у Полины:
– Можно я все равно буду к нему приходить? Его же еще не выписали.
– Было бы прекрасно! – обрадовалась она.
Бабушка уже была дома, но я продолжила ходить в больницу.
Вскоре выписали и Ивана Ивановича. Но прежде чем это случилось, в больницу поступила одинокая женщина Елизавета Павловна. Я стала приходить к ней… А когда выписали ее, начала навещать сироту Машу из детского дома…
Вот так получилось, что я стала часто приходить в больницу и поддерживать одиноких людей, которых по каким-то причинам никто не навещает. Это были и старики, и дети, и молодые люди. У каждого была своя история, своя жизнь, мне очень нравилось с ними общаться, а им нравилось, что к ним кто-то приходит. Но вместе с этим я обнаружила, что мне приятны не только люди, но и сама больница, и все, что в ней происходит. Операции, перевязки, люди в белых халатах, запах лекарств, бинтов… Наблюдая, как лечат людей, я захотела в будущем тоже стать врачом.
Раньше я никогда не вдумывалась в работу врачей, но когда сложились подобные ситуации, я успела присмотреться к медицине и поняла, что мне нравится эта профессиональная сфера.
Совершенно неожиданно в моей жизни появилась новая ниша – больница. Я познакомилась уже с десятками одиноких людей и таким образом приобрела много друзей.
Еще узнала, что время от времени врачи нашей и других больниц участвуют в благотворительных мероприятиях – автобус, оборудованный медицинскими приборами, приезжает в какое-то определенное место скопления бездомных людей, и проводится бесплатный медицинский осмотр, оказывают необходимую помощь. Обычно это делается совместно с обществом волонтеров, которые устраивают благотворительный обед и раздают одежду.
Я несколько раз участвовала в таких выездах, помогала врачам и волонтерам, и каждый раз мое сердце наполнялось жалостью. Как много в мире страданий! И как много людей нуждается в помощи!
И вот сегодня снова еду в больницу с пакетом еды, которую приготовила мама.
Я вышла из автобуса, и, стараясь не поскользнуться на льду и не уронить пакет, направилась к лечебному заведению. Меня ждали трое – девятилетний Пашка в детском отделении травматологии на втором этаже, Владимир Олегович во взрослом отделении кардиологии на третьем и Антонина Ивановна в отделении хирургии на пятом.
Навестив ее и поболтав о вишнях, которые она любит с самого детства, я спустилась к Владимиру Олеговичу. Он часто рассказывал истории про Великую Отечественную войну. Всегда, когда слушала его, то с грустью думала: «Со времен войны прошло почти семьдесят лет, но люди, которые воевали, словно до сих пор живут в том страшном времени, у них до сих пор стоит все перед глазами…» Обняв его, направилась на второй этаж к Пашке.
Я шла по коридору и неожиданно увидела бегущую Полину. Она сильно волновалась, была прямо сама не своя.
– С минуты на минуту к нам должна прийти проверка! – эмоционально сказала санитарка. – В принципе у нас все нормально, но едет не просто проверка, а Ефремова! Она такая жесткая! Цепляется ко всему подряд! Лишь бы поругать! Она все видит, все слышит и все знает!
– Не переживайте, все будет хорошо, – я постаралась успокоить ее.
– Надеюсь… Кстати, ты не забыла, что завтра, тридцать первого, выезд с волонтерами на площадь? Приходи! Там очень нужны помощники. И если можешь, постарайся найти еще людей. Нужно будет и врачам помогать, и волонтерам – столы расставлять, стулья, еду накладывать, убирать, в общем, работы предстоит много, но она приятная.
– Хорошо, – пообещала я, соображая, кого можно было бы позвать? Может, лучшую подругу Риту?
Зазвонил телефон Полины. Она взяла трубку и, слушая собеседника, заволновалась:
– Что? Пришла? Все, бегу! Катя, проверка пришла! – воскликнула она и умчалась на другой этаж, а я зашла к Пашке.
– Привет. Как дела? Я принесла творог!
– У-у, – расстроился он. – Я понимаю, что полезно, но не могу много его есть. Врач говорит, надо… Рука быстрее срастется…
– А у нас сегодня не простой творог, а особенный. Тебе понравится, – загадочно пообещала я и, выложив сладкую творожную массу в тарелку, протянула Пашке.
Он взял ее левой рукой, правая была в гипсе.
– Изюм?.. – разглядывая, удивился он.
– Так точно.
Мальчик взял ложку в здоровую руку, но держать ее было неудобно, так как он был правша, отломил кусочек, нерешительно попробовал, прислушался к ощущениям, и лицо просветлело.
– Ммм! Да это же настоящая вкуснятина! – и принялся энергично орудовать ложкой.
