Впервые услышав об этом, он побледнел.
— Дорогая! — воскликнул он. — Я не хотел бы становиться графом! Никто из мальчиков у нас не граф. Можно, я не буду графом? Однако оказалось, что избежать этого нельзя. В тот же вечер они уселись с мамой у открытого окна, глядя на бедные домики, стоявшие на их улице, и все подробно обсудили. Седрик сидел на скамеечке в своей любимой позе, обхватив руками колено, и, весь раскрасневшись, пытался осмыслить происходящее. Дедушка хочет, чтобы он приехал в Англию, и мама полагает, что так и следует поступить.
— Потому что я знаю, — говорила миссис Эррол, глядя с печалью в окно, — что этого хотел бы твой папа, Седди. Он очень любил свой дом; и надо еще многое принять во внимание, чего ты не понимаешь, ведь ты еще маленький. С моей стороны было бы очень эгоистично тебя не пускать. Когда ты вырастешь, ты поймешь почему.
Седди мрачно затряс головой.
— Мне будет грустно расстаться с мистером Хоббсом, — заметил он. — Боюсь, он будет по мне скучать, а я — по нему. Да и по всем остальным тоже.
На следующий день явился мистер Хэвишем — он был семейным адвокатом графа Доринкорта, и граф послал его в Америку, чтобы он привез лорда Фаунтлероя в Англию, — и многое рассказал Седрику. Однако Седрик почему-то не утешился, узнав, что когда он вырастет, то будет очень богат и у него будут роскошные замки, огромные парки, глубокие шахты, великолепные поместья и арендаторы. Его беспокоил его друг мистер Хоббс, и сразу же после завтрака он отправился его навестить. Он очень волновался. Мистера Хоббса он застал за чтением газеты; Седрик вошел с озабоченным видом. Он понимал, что весть о перемене в его жизни будет для мистера Хоббса большим ударом, и всю дорогу обдумывал, как лучше сообщить ему об этом.
— А, это ты, — сказал мистер Хоббс. — Доброе утро!
— Доброе утро, — ответил Седрик.
Он не залез, как обычно, на свой табурет, а уселся, обхватив колено, на ящик с печеньем и так долго молчал, что мистер Хоббс наконец вопросительно взглянул на него поверх газеты.
— Так это ты, — произнес он снова. Седрик взял себя в руки.
— Мистер Хоббс, — спросил он, — вы помните, о чем мы вчера утром говорили?
— Гм, — отвечал мистер Хоббс, — кажется, об Англии.
— Да, — согласился Седрик, — а вот когда Мэри за мной пришла, о чем? Мистер Хоббс почесал в затылке.
— Кажись, поминали королеву Викторию и аристократов.
— Да, — неуверенно произнес Седрик, — и… и… графов, помните?
— Ну да, конечно, — подтвердил мистер Хоббс, — мы их слегка задели, это уж точно!
Седрик покраснел до корней волос. Такой неловкости он еще никогда не испытывал. К тому же он опасался, что и мистеру Хоббсу будет сейчас не очень-то ловко.
— Вы еще сказали, — продолжал он, — что не допустите, чтобы они тут рассиживались на ваших ящиках с печеньем.
— Да, сказал, — громко провозгласил мистер Хоббс. — И еще раз скажу. Пусть только попробуют — увидят тогда!
— Мистер Хоббс, — произнес Седрик, — на этом ящике сидит один из них!
Мистер Хоббс чуть не выпрыгнул из кресла.
— Что?! — вскричал он.
— Да, — объявил с должной скромностью Седрик, — я граф — вернее, я им буду. Не стану вас обманывать.
Мистер Хоббс забеспокоился. Он вскочил и подошел к термометру.
— Тебе жара в голову ударила! — воскликнул он и, обернувшись, пристально поглядел Седрику в лицо. — Сегодня очень жарко! Как ты себя чувствуешь? Голова болит? Когда это у тебя началось? Он положил большую ладонь Седрику на голову. Как это было ужасно!
— Благодарю вас, — сказал Седрик, — но я здоров. И голова у меня не болит. Мне очень жаль, но это правда, мистер Хоббс. Вот почему Мэри вчера за мной пришла. Мистер Хэвишем рассказал об этом маме, а он адвокат.
Мистер Хоббс повалился в кресло и утер лоб носовым платком.
— Если не у тебя, то, значит у меня солнечный удар! — вскричал он.
— Нет, дело не в этом, — возразил Седрик. — Придется нам с этим смириться, мистер Хоббс. Мистер Хэвишем приехал прямо из Англии, чтобы сообщить нам об этом. Его дедушка прислал.
Мистер Хоббс в смятении уставился на серьезное лицо мальчика, сидевшего перед ним.
— А кто у тебя дедушка? — спросил он. Седрик сунул руку в карман и осторожно вытащил из него листок бумаги, на котором он что-то записал своим крупным неправильным почерком.
— Мне трудно было запомнить, — пояснил он, — вот я и записал.
И он медленно прочитал вслух:
— «Джон Артур Молино Эррол, граф Доринкорт». Так его зовут, а живет он в замке, вернее, в двух замках или, кажется, в трех. Мой папа был его младшим сыном; будь он жив, я бы не был ни лордом, ни графом; но и папа не был бы графом, если бы его старшие братья остались живы. Но все они умерли, и ни одного сына, кроме меня, ни у кого не осталось, так что графом приходится стать мне; и дедушка послал за мной из Англии.
Мистеру Хоббсу становилось все жарче и жарче. Он утирал лоб и лысину и тяжело дышал. Он начал понимать, что случилось нечто из ряда вон выходящее; глядя на красивого, приветливого, смелого мальчика в черном костюмчике с красной ленточкой у горла, который сидел перед ним на ящике из-под печенья и с тревогой смотрел на него славными детскими глазами, он видел, что тот совсем не изменился. Мистер Хоббс не знал, что и думать о его словах про знатное происхождение. Смятение его еще возрастало, ибо Седрик сообщил ему все так скромно и просто, что было ясно: он не понимает, как невероятно это известие.
— Как… как, ты сказал, тебя теперь зовут? — спросил мистер Хоббс.
— Седрик Эррол, лорд Фаунтлерой, — отвечал Седрик. — Так мистер Хэвишем меня назвал. Когда я вошел в комнату, он сказал: «А вот и маленький лорд Фаунтлерой!»
— Ну и ну, — воскликнул мистер Хоббс, — провалиться мне на этом месте!
Он всегда так говорил, когда был чем-то взволнован или удивлен. И в эту минуту он ничего другого не сумел придумать.
Седрику это восклицание показалось вполне приличествующим случаю. Он так любил и уважал мистера Хоббса, что восхищался всем, что бы тот ни делал. Он мало видел других людей, чтобы понять, что порой мистер Хоббс нарушал условности. Конечно, Седрик понимал, что мистер Хоббс совсем другой, чем мама, но мама была женщиной, а он подозревал, что женщины всегда ведут себя по-другому, чем мужчины.
Он задумчиво посмотрел на мистера Хоббса.
— Англия отсюда очень далеко, правда? — спросил он.
— Надо пересечь Атлантический океан, — отвечал мистер Хоббс.
— Это меня и огорчает, — сказал Седрик. — Верно, я теперь вас долго не увижу. Мне даже думать об этом не хочется, мистер Хоббс.
— Что ж, даже лучшие друзья расстаются, — произнес мистер Хоббс.
— А ведь мы уже много лет дружим, правда? — спросил Седрик.
— С самого твоего рождения, — отвечал мистер Хоббс. — Тебе еще шести недель не было, когда ты впервые на этой улице появился.
— Да, — вздохнул Седрик, — не думал я тогда, что придется стать графом!
— А как по-твоему, — поинтересовался мистер Хоббс, — отказаться нельзя?
— Боюсь, что нет, — отвечал Седрик. — Мама говорит, что папа хотел бы этого. Но если уж этого не избежать, я могу, по меньшей мере, постараться быть хорошим графом. Я не собираюсь становиться тираном. И если с Америкой опять начнется война, я постараюсь ее остановить.
Он долго и серьезно беседовал с мистером Хоббсом. Немного придя в себя, мистер Хоббс не выказал, как можно было бы ожидать, особой вражды, но постарался смириться с положением дел и задал Седрику множество вопросов. А так как Седрик мог ответить лишь на некоторые из них, мистер Хоббс попытался ответить на них сам, а заговорив о графах, маркизах и их наследственных владениях, объяснял многое так, что, случись мистеру Хэвишему его услышать, он, верно, немало бы удивился.
Впрочем, мистера Хэвишема многое удивляло. Всю свою жизнь он провел в Англии и не привык к американцам и к их обычаям. Вот уже почти сорок лет он был адвокатом графа Доринкорта, знал все о его великолепных поместьях, огромном богатстве и знатности и пристально изучал мальчика, которому предстояло все это унаследовать. Мистеру Хэвишему было известно, что в свое время старый граф разочаровался в старших сыновьях и что женитьба капитана Седрика на американке вызвала его гнев; известно ему было и то, что граф все еще ненавидел кроткую молодую вдову и говорил о ней не иначе как в жестких и горьких выражениях. Он утверждал, что эта вульгарная особа заставила его сына жениться на ней, ибо проведала, что он графский сын. Старый адвокат тоже склонен был так думать. В своей жизни он повидал великое множество себялюбивых и корыстных людей, а об американцах был невысокого мнения. Когда он оказался на этой бедной улице и его коляска остановилась перед этим бедным домом, он поразился. Ему показалась ужасной самая мысль о том, что будущий владелец замков Доринкорт, Виндхэм-Тауерс, Чорлворт и всех других великолепных поместий родился и живет в таком скромном доме на улице с бакалейной лавкой на углу. Интересно, каков этот ребенок и что у него за матушка, подумалось ему. Он почти боялся увидеть их. Мистер Хэвишем по-своему гордился знатным семейством, чьи дела он вел в течение стольких лет, и ему было бы очень неприятно иметь дело с женщиной, которую он счел бы вульгарной, корыстолюбивой особой, не уважающей ни родины своего покойного мужа, ни достоинства его имени. Это было древнее и славное имя, и мистер Хэвишем испытывал к нему величайшее почтение, хоть он и был всего лишь искушенным в делах адвокатом.
