Арсеньева терпеливо объясняла, что это не мелочи, нет, что обязательно надо получить с родителей Михаила Васильевича долю его наследства! Ведь имение еще не разделено и можно стребовать с Арсеньевых небольшое именьице или же стоимость его деньгами, около 30 тысяч рублей.
Маша пришла в ужас. Как можно с них чего-то требовать? Имение Арсеньевых будет разделено после смерти стариков, зачем же просить у них заранее? Дед и бабушка постоянно ей делают разные подарки — ноты, книги, лакомства, тетушки вяжут ей шарфики, варежки, пуховые чулки, дяди присылают с охоты дичь, ранние ягоды из теплиц.
Маша даже заплакала. Но Елизавета Алексеевна стояла на своем.
Маша рыдала все громче, вскрикивая, что ей никаких денег от папеньки не надо. Арсеньева сердито замолчала и перестала говорить с дочерью на эту тему, однако напомнила, что Маша еще несовершеннолетняя, а она, как мать, обязана отстаивать ее интересы.
Арсеньева послала записку знакомому председателю суда, приглашая его с супругой на обед. После обеда хозяйка долго беседовала с гостями, председатель потребовал письменные принадлежности и, глубокомысленно вздыхая, стал писать гусиным пером на толстой синеватой шершавой бумаге.
Когда гости уехали, Елизавета Алексеевна сказала Маше, что председатель составил ей прошение на высочайшее имя и научил, как надо действовать. Маша приняла это известие настолько равнодушно, что даже не спросила, насчет чего писали.
Незаметно прошел год. Как-то утром Арсеньева послала свою любимую горничную Олимпиаду за дочерью. Машенька пошла в комнату матери, на ходу читая роман. Стоя перед дверью, она загнула уголок прочитанной страницы, спрятала книжку себе в большой карман, отделанный рюшами, и присела на стул, ожидая услыхать, зачем ее звали. Арсеньева торжественным и торжествующим голосом объявила, что по высочайшему распоряжению Чембарский уездный суд рассмотрел ее дело и вынес решение выделить ей то, что полагается: 27 крепостных крестьян без земли ввести во владение Арсеньевой, а вместо недвижимого имения постановили выдать деньги — около 30 тысяч рублей.
Расширив глаза, Машенька напряженно и внимательно слушала речь матери, стараясь понять, зачем она все так торжественно и обстоятельно рассказывала. Арсеньева же продолжала с подъемом:
— Я отказываюсь от причитающихся мне денег и все передаю тебе — и 30 тысяч рублей и 27 крепостных. Распоряжайся ими как хочешь.
— Спасибо, маменька! — вежливо ответила Маша. — Мне можно идти? — Достав книжку из кармана, она сразу же разогнула ее на оставленной странице и хотела читать.
Но Арсеньева стала сердиться:
— Ты совсем лунатиком стала, Машенька! Почему ты не хочешь со мной поделиться — что ты хочешь купить на эти деньги?
Маша нехотя загнула уголок страницы и опять спрятала книгу в карман. Арсеньева продолжала:
— Я думаю, лучше всего будет сделать так: для крепостных мы построим деревеньку и там их поселим.
Маша согласно кивнула головой.
— А эти денежки будут твоим приданым.
Машенька живо и смущенно возразила:
— Но я же еще не собираюсь замуж?
Арсеньева твердила свое:
— Лучше всего — приданое. Я уже все предусмотрела: в сундучок, обитый железом, положим деньги, а сверху вещи, которые пойдут тебе в приданое — отрезы материи, кружева, ожерелья, браслетки…
Маша даже покраснела от волнения и робко спросила:
— А вдруг я никогда не выйду замуж?
Арсеньева громко и насмешливо засмеялась:
— Ты не выйдешь замуж? Вот я действительно никогда больше не выйду, а ты, дружочек, выйдешь, и очень скоро, у тебя много искателей и поклонников!
— Как бог даст… Можно идти, маменька?
— Погоди, девочка, куда тебе торопиться?
— Очень хочется дочитать книжку…
— Погоди, погоди. Так, значит, решили? Крестьянам — деревеньку, а сундучок — в приданое? Ну, разве тебе будет неприятно передать денежки своему жениху, когда он появится? А если за богатого выйдешь, так он еще тебе туда добавит… Эх, если бы твой отец был жив, как бы он был доволен сделать тебе такой хороший подарок!
Маша задумчиво возразила:
— Я не понимаю, почему вы говорите, что это подарок папеньки?
— А ты разве забыла? Я же тебе объясняла, что хочу получить от Арсеньевых твою долю наследства. Вот и добилась!
Маша растерянно взглянула на мать.
— Как? Это вы добивались этих денег от дедушки и бабушки через суд?
Арсеньева ликующим голосом сказала: «Да!» — но, взглянув на свою дочку, остановилась: у девушки дрожали губы, глаза покраснели и наполнились слезами. Маша встала, выкрикнула:
— Как стыдно! Я им отдам обратно их деньги!
Маша негодующими глазами посмотрела на мать и выбежала из комнаты, зажимая лицо тонкими пальцами так крепко, что длинные ногти впивались в кожу.
Арсеньева растерянно поднялась с кресла, догнала шатающуюся дочку, обняла ее, привела обратно, но Маша плакала безудержно. Арсеньева распорядилась принести гофманских капель и долго успокаивала дочь. Однако Маша несколько дней не разговаривала с матерью… С тех пор Арсеньева перестала говорить о сундучке.
Глава III
В «родовом гнезде» Арсеньевых. Встреча с семьей Лермантовых. «Пропозиция» Юрия Петровича
По дороге в Тарханы Елизавета Алексеевна решила навестить родственников своего покойного мужа в их родовом гнезде — в селе Васильевском, Елецкого уезда, Орловской губернии, где жили почти безвыездно старики родители, братья и сестры мужа — шесть братьев и три сестры. Братья почти все служат: кто живет в Петербурге, кто — в других городах, но временами все возвращаются в Васильевское.
Кого из них она сегодня увидит? Но как тяжело с ними будет встречаться, когда любимого мужа нет на свете!
Мать с дочерью ступили на невысокое крыльцо помещичьего дома с колоннами; двери перед ними широко растворились. В передней путниц встретили и приняли в объятия несколько женщин, закутанных по-зимнему в шали. При слабом свете сальной свечи все фигуры казались темными и одинаковыми, так что Арсеньева воскликнула недовольным голосом:
— Никого не узнаю! Как вас тут много! Маскарад, что ли, затеяли?
Тотчас же Арсеньевы — вдовая Дарья Васильевна и незамужние Варвара и Марья Васильевны — вышли вперед. Они побаивались суровой и властной невестки. Лобызая гостью, они наперебой рассказывали, что у них в гостях их добрые друзья и соседи — вся семья Лермантовых.
— Выходи, Анна Васильевна! — с искренним чувством радости воскликнула Арсеньева, отыскала взглядом при слабом свете свечи свою старую приятельницу и облобызала ее. — А девочки твои где? Все пятеро тут или уже замуж повыходили?
Оказалось, что тут все пять дочерей, но одна из них уже с мужем: Дунечка вышла за соседа, помещика Пожогина-Отрашкевича.
Анна Васильевна добавила:
— Не пятеро моих здесь, а все шестеро: даже Юрий приехал. Он взял отставку, теперь будет жить с нами.
Сына Лермантовой, Юреньку, Арсеньева видела давно, когда он еще был мальчиком. Он учился в кадетском корпусе, потом служил в Петербурге, а в деревню ездить не любил.
Арсеньева распорядилась отнести подарки хозяйкам, а сундук нести за нею и вместе с дочерью прошла в комнату, отведенную им. Умывшись и переодевшись с дороги, они вышли в столовую.
Машенька оглядывала давно знакомую столовую. Стены ее были украшены рогами, старинными блюдами и охотничьим оружием. Стулья за столом разнокалиберные, большей частью сработанные своим деревенским столяром.
В столовой зажгли свечи. Стало заметно, что сестры Арсеньевы очень схожи между собой — у всех кроткие румяные лица; мягкость и доброжелательность сквозили в их глазах. Сестры, каждая по-своему, напоминали чем-то своего брата Михаила Васильевича. Машенька всматривалась в их лица. Ей сделалось грустно оттого, что она больше никогда не увидит отца своего, и она невольно опустила глаза, стараясь скрыть слезы. Тетушки окружили Елизавету Алексеевну; к ним же присоединилась и Анна Васильевна Лермантова. Арсеньева всегда относилась к ней очень дружески, хотя Анна Васильевна плохо разбиралась в делах хозяйственных и часто одолевала Арсеньеву разными просьбами, главным образом — помогать советами.
Анне Васильевне многое прощалось, как обходительной даме, приятной собеседнице, любящей шутки и смех. Ее лицо сохранило следы красоты, несмотря на почтенный возраст: привлекателен был ее дородный профиль и синие прекрасные, еще веселые глаза. Непрактичная и слабохарактерная, Анна Васильевна не умела настаивать на своем и оттого многое в жизни теряла. К тому же она постоянно страдала от безденежья: ее имение Кропотово, находившееся неподалеку от Васильевского, в Ефремовском уезде, Орловской губернии, не приносило доходов, потому что хозяйка не умела извлекать их, хоть Анна Васильевна смолоду и до конца своих дней мечтала непременно разбогатеть: надо выдать замуж пятерых дочерей! Все они, миловидные и жизнерадостные, составили бы счастье хорошего человека, но бесприданницам куда труднее выйти замуж, чем богатым невестам. Заботливой матери приходилось одевать их по моде, устраивать вечеринки, приурочивая их к многочисленным датам именин и рождений; иногда это бывало невыносимо при полном отсутствии денег… Но что ей оставалось делать? Муж Анны Васильевны умер, и приходилось одной искать выхода из нужды.
