*
В сумерки папа рассыпал шрифт понемногу по всем карманам и — как будто с пустыми руками — ушел из дому.
Ждали мы его с мамой ни живы ни мертвы… У меня из головы не выходили Сима и ее отец… А ну как и папа…
Вернулся папа поздно вечером. Мы обе так и бросились к нему.
— Чего вы, глупые? — засмеялся он и обнял нас. — Все в порядке!
Через несколько дней в городе началось вооруженное восстание.
ЛАСТОЧКА [1]
Усадьба помещика и фабриканта Рыжова отстояла от его фабрики всего на полтора километра, но хозяин не привык ходить пешком. Утром кучер Григорий отвозил его на фабрику в удобной коляске, а к вечеру приезжал за ним.
Лошадей у Рыжова было много, но ездил он только на своей любимице — вороной, тонконогой и горячей Ласточке.
Однажды — это было летом 1907 года — кучер Григорий чистил в дверях конюшни Ласточку. Кобылица нетерпеливо перебирала ногами, но два ремня, протянутые с двух сторон от недоуздка к притолокам двери, держали ее на месте.
Сынишка Григория, восьмилетний Гришутка, бегал во дворе и вдруг увидел возле конюшни дядю Сережу — старого дружка отца, рабочего с фабрики Рыжова.
Из разговоров старших Гришутка знал, что на фабрике забастовка и полиция уже арестовала «зачинщиков». Он подбежал поближе, чтобы послушать, о чем будет говорить отец с дядей Сережей.
— Какие новости? — тихо спросил отец, продолжая водить скребком по лоснящейся спине Ласточки.
Дядя Сережа огляделся, зашел в конюшню и стал за дверью, чтоб его не видели со двора.
— Бастуем, — сказал он так же тихо, — человеческой жизни добиваемся! Управляющего и мастеров — тех, что не с нами, на тачке с фабрики вывезли. Сами — ворота на запор! — Дядя Сережа засмеялся. — На свою голову обнес хозяин фабрику заборищем! Да еще гвоздей сверху понатыкал! Поди достань нас теперь!
— Та-ак, — еще тише произнес отец и, помолчав, сказал: — Слышал я, хозяин грозил: если не прекратите забастовку, завтра к вечеру казаков на фабрику пригонят.
— Того и ждем, — прошептал Сергей, — и ружей на такой случай запасли, да только…
Но тут Григорий вдруг увидел сынишку.
— А ну-ко, Григорий Григорьевич, нечего тебе тут делать, ступай-ко, ступай!
Гришутка нехотя отошел, но, только отец отвернулся, снова на цыпочках подкрался к двери.
— Хозяин сам их вам привезет. Сам! Понятно? — говорил отец.
— Как так? — удивленно спросил Сергей.
— Увидишь. Чуть стемнеет, неси сюда весь запас.
Они еще пошептались недолго.
— Ну, — весело сказал дядя Сережа, — если выйдет дело, зададим же мы перцу и хозяину и полиции!
Гришутка из всего этого разговора понял только одно: рабочие зададут перцу полиции! Забыв об отце, он на радостях сунул два пальца в рот и свистнул. Только на днях научили его деревенские ребята так лихо свистеть.
И тут как взовьется на дыбы испуганная свистом Ласточка! Один из ремней оборвался, Ласточка бросилась боком из конюшни, Григорий едва успел ее схватить под уздцы и всей тяжестью тела повис на недоуздке. Ласточка храпела, била ногами, косилась горящим черным глазом на остолбеневшего от испуга Гришутку.
— Ну-ну, глупая! Ну, чего вообразила! Дурака-мальчишки испугалась! — успокаивал ее Григорий, ласково гладя ладонью по крутой шее. — Нервная! — с восхищением сказал он Сергею. — Да зато умница! Порядок знает. Мне и править ею не надо. Как вылетит со двора — да одним духом до фабрики! Влетит в фабричные ворота — я и вожжами не шевельну, — встанет сама перед дверью конторы как вкопанная!.. Отцепи-ко ремень, введу ее в стойло.
Дядя Сережа взял Ласточку под уздцы с другой стороны. Дрожа всем телом и раздувая ноздри, кобылица продолжала плясать, пока ее вели в денник.
Гришутка, полуоткрыв рот, все стоял на месте.
— A-а, ты еще тут? — увидел его отец, выходя из конюшни. — Будешь мне лошадей пугать! Уши оборву, постреленок! — И он двинулся было на Гришутку, но тот увернулся и вмиг исчез за углом конюшни.
Отец, когда сердит, лучше под руку не попадаться! Где бы спрятаться? Да так, чтобы папка не нашел, пока у него сердце не отойдет. Домой идти нельзя…
Гришутка незаметно скользнул в приоткрытую дверь каретного сарая, залез под коляску и притаился. Поди-ко найди! Он свернулся калачиком на холодном, шершавом полу и скоро задремал, а когда открыл глаза, было уже совсем темно.
Дрожа всем телом от озноба, он поднял голову и прислушался. Где-то близко раздавались шаги и совсем тихие голоса. Дверь скрипнула, приотворись. Вошли двое и направились прямо к коляске. Гришутка весь сжался на полу — ни жив ни мертв, — стараясь не дышать…
— Вот эта, — услышал он голос отца. — Поднять сиденье, под ним ящик. Туда и положим.
— Ловко придумал! — отвечал другой вошедший, и Гришутка узнал голос дяди Сережи. — Только, Гриша, смотри не попадись! А то и нас не выручишь, и сам в тюрьме насидишься.
Григорий усмехнулся.
— Чудной ты! Неужто хозяин в ящик под сиденьем полезет: на что ему? — Он встал на подножку и поднял мягкое сиденье: — Клади!
Дядя Сережа обошел вокруг коляски, встал на другую подножку, и что-то очень тяжелое стукнуло о дно ящика под сиденьем прямо над головой Гришутки. Звякнули рессоры.
— Вот и ладно. Дойдет к вам в целости, а уж достать — ваше дело, — сказал отец, и оба вышли.
Фу, пронесло! Гришутка с облегчением вздохнул. Теперь его заедало любопытство. Что спрятали они под сиденьем?
Гришутка осторожно вылез из-под коляски, встал на подножку и, натужась, приподнял сиденье. Сунул под него руку, и пальцы наткнулись на неотесанную крышку деревянного ящика. Попробовал сдвинуть… Ого, какой тяжелый, не поддается!
Он опустил сиденье и скрепя сердце побрел домой. Нагорит от папки!.. Но дома все обошлось без шума. Мать хлопотала у печки. Отец не сказал ни слова. Лицо его было сурово и озабоченно. Забыл, видно, про Гришуткины уши!..
*
Утром, проснувшись, Гришутка натянул штанишки, поплескался у рукомойника и выбежал во двор.
Это был обширный, покрытый зеленой травкой так называемый «красный двор» помещичьей усадьбы. В глубине его стоял двухэтажный господский дом, а за ним виднелись деревья старинного парка. Кругом двора располагались «службы»: ледник, сараи, амбары, конюшни и избы, где жили работники усадьбы.
И, как всегда, в это утро у широкого парадного крыльца господского дома Гришутка увидел запряженную в коляску Ласточку. На козлах сидел в нарядном кучерском кафтане отец с вожжами в руках и ожидал хозяина. Мальчик знал: вот сейчас выйдет хозяин на крыльцо, за ним, позевывая, выйдет хозяйка в широченном пестром капоте; хозяин вскочит в коляску и сердито скажет:
«А ну, пошел!»
Ласточка рванет с места и, широко выбрасывая тонкие, стройные ноги, крупной рысью понесет коляску в настежь раскрытые ворота в том конце двора. А хозяйка будет стоять на крыльце и махать вслед кружевным платочком. Сколько себя помнит, каждое утро наблюдал Гришутка эту картину.
Но сегодня все вышло по-иному. Правда, хозяин с хозяйкой появились на крыльце, но хозяйка была одета, видно, в дальнюю дорогу и несла в руке саквояж. Лицо ее было хмуро и заплаканно. Вслед за ними вышел на крыльцо лакей с двумя чемоданами в руках.
Гришутка увидел, как папка с беспокойством оглянулся на крыльцо. А хозяин сошел с лестницы и приблизился к кучеру.
— Сегодня на фабрику не еду, — резко сказал он. — Пусть прекратят забастовку. А не прекратят, я им покажу, как бунтовать!.. Отвезешь, Григорий, сейчас барыню в город к ее мамаше…
