— Спи, спи… Это самое хорошее лекарство… — Врач кладёт руку мальчику на лоб.
Юри послушно закрывает глаза и, словно по приказу, засыпает.
Когда он просыпается снова, он опять видит над головой ту же самую круглую лампу. Но теперь она горит; от резкого жёлтого света мальчик жмурится.
Он садится на кровать.
О-о, как больно! Он ощупывает руками голову. Она вся забинтована. Юри старается не двигаться. Боль утихает. Только стучит в висках.
Юри пытается восстановить в памяти всё происшедшее, но это даётся ещё с трудом. С того момента, когда он очутился в незнакомом дворе возле глухой стены, в памяти — провал.
И вдруг мальчик вспоминает: самое главное он так и не успел сделать!
Входит сестричка.
— Ого! Юри уже на ногах, — с улыбкой говорит она.
Его опять назвали по имени! И он спрашивает:
— Откуда вы знаете моё имя?
— Какая-то женщина привезла тебя сюда на машине. Она сообщила твоё имя. Рассказывала, что вы с нею вместе ссыпали в подвал брикеты.
Понятно! Как же тогда эта женщина… Странно…
Но тут Юри снова не даёт покоя мысль: что-то он должен сделать, и как можно быстрее.
Юри рывком отбрасывает в сторону одеяло и опускает ноги на пол.
Наконец-то вспомнил!
— Я должен немедленно идти, — говорит он тоном, не допускающим возражений, и, словно уже получив согласие, делает несколько шагов к двери.
— Рано тебе вставать. Потерпи немного. Скажи нам, лучше, кому сообщить о тебе… Дома наверняка беспокоятся.
— Не надо никому сообщать, — бормочет Юри у двери и всячески пытается убедить сестру: — Я должен сию минуту идти. Непременно. Где моя одежда?
— Лежи, лежи! Сейчас я принесу тебе поесть.
Юри понимает: сестричка хочет его отвлечь от беспокойных мыслей. Из больницы не так-то просто уйти.
— Я же совершенно здоров. Видите? — И он шагает по комнате. Больные, лежащие на соседних кроватях, с улыбкой следят за мальчиком.
Сестра сердится и уходит.
Юри немного переждал, затем сунул ноги в шлёпанцы и вышел из палаты.
В конце огромного коридора открыто окно.
«В него и вылезу, — решил мальчик. — Из дверей меня всё равно не выпустят».
Он подходит к окну и высовывается наружу.
Свежий ветер приятно холодит лицо. Играет волосами и сквозь открытый ворот пижамы забирается за пазуху.
Солнце исчезло за забором дома напротив. Только небо всё ещё пылает, словно оно подожжено солнцем.
Юри смотрит вниз. Цветочная клумба совсем близко, можно дотянуться рукой. Но голова у мальчика начинает кружиться, словно он стоит невесть как высоко. Конечно, сестричка права: не мешало бы ещё полежать. Но ничего не поделаешь. Надо идти! А потом можно и вернуться, если… если примут…
В коридоре нет ни единого человека. Юри быстро взбирается на подоконник. Прыжок — и вот уже мальчик на цветочной клумбе.
Голову пронзает острая боль. Ноги странно ослабли и при прыжке нисколько не пружинят, словно деревянные.
Юри осматривается — в какую сторону идти? И взгляд его падает на полосатую пижаму, в которую он одет. Нет, так на улице показываться нельзя. Надо поискать другую одежду.
Он осторожно заворачивает за угол. Словно по заказу, на перилах невысокого крыльца висит чей-то плащ.
— Пусть. Возьму. Будь что будет. Потом принесу назад.
Юри натягивает на себя плащ. Он длинен, но тем лучше — не видно пижаму.
Через несколько секунд за мальчиком со стуком захлопывается калитка.
Юри доходит до угла улицы. Останавливается и старательно запахивает полы плаща. Из карманов высовываются шлёпанцы. Мальчик снял их сразу же, за воротами. Слишком большие, мешают идти.
Да. Эта улица ему знакома. Она ведёт прямо к школе. А недалеко от школы есть отделение милиции. Единственное, которое Юри знает, сюда он и шёл утром.
Мальчик идёт дальше. Босые ноги шлёпают по асфальту. Полы плаща подметают тротуар.
В голове стучит. Ноги еле передвигаются. Немножко подташнивает, словно Юри кружится на карусели.
Вдруг его окликают:
— Юри!
Голос такой знакомый. Только у одного человека такой голос — низкий и ласковый.
Мальчик бежит навстречу этому голосу. И, словно ища опоры, падает в объятия учителя Роозма.
Добрые сильные руки поддерживают его.
Ни мальчик, ни учитель не говорят ни слова.
Наконец Юри поднимает голову.
Учитель Роозма не один. Возле него Аарне, Вирве и Нээме!
Широко раскрытыми глазами смотрит Юри то на одного, то на другого.
Чуть заметная улыбка пробегает по его лицу. В ней счастье, огромное, бесконечное счастье.
Мальчик отступает на шаг.
— Учитель Роозма, вы же должны были отправиться на экскурсию? — спрашивает он, и в голосе его звучат радость и удивление.
Но прежде чем Антон Роозма успевает сказать слово, Вирве уже ответила за него:
— Учитель Роозма не поехал! Он разыскивал тебя.
И Юри чувствует: учитель Роозма самый близкий ему человек. Первый после матери. Если бы только он, Юри, знал, что классный руководитель в городе…
— Да… а куда вы все идёте?
— К тебе. Официальный визит! — шутит Нээме.
— Но ты ведь уехал в деревню! — снова изумляется Юри.
— Уехал, да снова примчался в город.
Аарне обнимает Юри за плечи и говорит торжественно и ласково:
— Так ведь и ты, Юри, обязательно бы приехал, если бы Нээме, или Вирве, или кому-нибудь другому понадобилась твоя помощь. Не правда ли?
Юри опустил голову. Сердце его сжалось, к горлу подступил ком. Мальчик закрыл глаза, чтобы товарищи не видели его слёз, хотя это слёзы благодарности и счастья.
— Куда же ты направился? — спрашивает учитель Роозма. — Нам позвонили из милиции, мол, какой-то Юри находится в больнице, не тот ли, которого вы разыскиваете? Вот мы собрались и пошли… А ты уже… Ну и намучились мы с тобой, братец! Уж больно ты скрытный!
Слова учителя возвратили Юри к страшной действительности, к ужасным событиям, о которых знает он один и так долго молчал. Больше молчать он не в силах. Юри хватает учителя за руку.
— Вялого! Вялого надо поймать! Он убил Эрвина! — говорит мальчик прерывающимся голосом. — Я должен идти… сейчас… сообщить… в милицию. Я убежал из больницы… Он может ещё кого-нибудь убить!
Наступает молчание. Никто не может произнести ни слова. Первым опомнился учитель Роозма. Он отдаёт распоряжение: Аарне пойдёт в отделение милиции, остальные отведут Юри назад в больницу…
Этой же ночью Вялого поймали на вокзале, когда он пробирался к поезду.
* * *
На Горном кладбище под высокой пышной сосной стоит пионерское звено. Вечернее солнце посылает свои косые лучи сквозь ветки деревьев и вырисовывает на белых блузах замысловатые узоры. Когда солнечный свет падает на красный пионерский галстук, тот вспыхивает, словно ослепительное пламя.
На дне выкопанной в жёлтом песке могилы виден гроб.
Среди пионеров, собравшихся возле могилы, стоит и Аарне. С тяжёлым чувством смотрит он на гроб, где лежит Эрвин Коппель. Аарне произносит прощальное слово:
— Эрви! Так называет тебя наш Юри. Дорогой Эрви! Мы никогда не знали и не видели тебя, мы и теперь почти ничего о тебе не знаем, и всё-таки ты стал нам близким человеком.
Нам жаль, что многие годы ты прожил не так, как нужно. Но мы рады, что в самую трудную минуту своей жизни ты оказался настоящим человеком.
Ты был другом Юри. Ты встал на его защиту и даже отдал за него свою жизнь. Ты совершил благородный поступок. Ты достоин того, чтобы пионерский салют проводил тебя в последний путь. Прощай, Эрви!
Руки ребят поднимаются и на мгновение замирают — пионеры салютуют Эрвину Коппелю, оказывают ему последнюю почесть.
Лица детей торжественны.
Среди пионеров находится и Юри Кангур. Он не плачет, он знает: Эрви не любил нытиков.
Дети уходят.
У могилы стоит на коленях бабушка Эрвина. Она молится. Лицо её неподвижно, глаза закрыты.
«Небось благодарит своего Иегову за то, что тот покарал Эрви за грехи. Небось она верит, что сделала всё возможное для спасения Эрви. Ведь она с утра до вечера пичкала его словом божьим и три раза в день кормила супом и салом. Чего же ещё нужно человеку?»
Так думает Аарне, когда проходит мимо стоящей на коленях старухи.
«Не она ли исковеркала жизнь Эрви? Ведь не все оказываются сильными и стойкими, как наш Юри. Не каждый сможет…»
Вирве идёт рядом с Юри и оживлённо рассказывает:
— Как мы тебя искали! Каждый день по городу патрулировал наш отряд. Весь отряд! Аарне даже привлёк к этому делу комсомольцев из своего цеха! И ещё милиционеры! Но увидеть тебя так никому и не удалось. Только один милиционер там… там, возле парка Медведя… Но и в тот раз ты ускользнул из его рук. Единственная надежда была на письмо, которое, я оставила на кладбище.
