Перрина молча слушала, и ей казалось, что вместо слепого старика с суровым лицом она видит перед собой прекрасную фею с волшебным жезлом в руке.
Голос господина Вульфрана вернул ее к действительности:
— Ты можешь выбирать себе все, что хочешь, но помни, твой выбор даст мне возможность определить и твой характер. На сегодня ты мне больше не нужна. До завтра.
В кассе, куда Перрина отправилась после разговора с хозяином, ее встретило несколько пар любопытных глаз. Получив марку, она покинула фабрику, раздумывая, кто такая эта мадам Лашез, к которой ей теперь нужно идти.
Перрина была бы очень рада, если бы эту фамилию носила хозяйка того магазинчика, где она уже покупала себе коленкор на рубашку: там она не была бы совсем незнакомой и даже могла бы посоветоваться с доброй старушкой относительно выбора покупок.
А вопрос этот нужно было обсудить хорошенько, особенно после слов господина Вульфрана. Положим, она и сама не выбрала бы себе какого-нибудь слишком бросающегося в глаза туалета, но если костюм будет слишком скромный, кто знает, как взглянет на это господин Вульфран и не подумает ли он, что она взяла его только потому, что не сумела выбрать ничего лучшего. В детстве у нее бывали и очень хорошенькие платьица, в которые так любила ее наряжать покойная мать; но теперь, конечно, нельзя было и думать о чем-нибудь подобном, хотя опять-таки неизвестно, какой именно костюм должна она иметь: просто ли скромный, или же при этом еще и самый дешевый?
Мадам Лашез жила на Церковной площади, и магазин ее считался самым лучшим во всем Марокуре. В витринах, на соблазн прохожим, была заманчиво выставлена материя с всевозможными узорами, один лучше другого, кружева, ленты, шляпы, различные безделушки, которыми так любят украшать себя женщины; тут же на полочках симметрично расставлены были флакончики с духами и косметические принадлежности.
Обстановка внутри магазина еще больше увеличила смущение Перрины, и она несколько минут простояла в нерешительности, не зная, к кому ей обратиться; девочка в лохмотьях не могла быть желанной покупательницей, и хозяйка магазина, как и остальные мастерицы, точно не замечали ее. Наконец, чтобы привлечь их внимание, она приподняла немного руку, в которой держала конверт.
— Что тебе надо, девочка? — спросила тогда мадам Лашез.
Перрина молча подала ей конверт, на котором сверху было напечатано: «Марокурские фабрики. Вульфран Пендавуан».
Едва успела мадам Лашез вскрыть конверт, как лицо ее вдруг осветилось самой приветливой улыбкой.
— Что же вам угодно, барышня? — спросила она, вставая из-за конторки и подвигая ей стул.
Перрина ответила, что ей нужно платье, белье, обувь, шляпа.
— Все это у нас есть и к тому же первого сорта. Не желаете ли вы начать с платья? Да, не так ли? Я покажу вам материю, и вы извольте выбрать.
Но Перрина отказалась выбирать материю, сказав, что ей нужно готовое черное платье, так как она носит траур.
— Это платье вам нужно для похорон?
— Нет.
— Поймите же, барышня, что если платье нужно вам для выездов, то и фасон его, и материя, и цена должны быть подходящими для этой цели.
— Материя прочная и легкая, фасон самый простой, а цена самая дешевая.
— Хорошо, хорошо, — проговорила хозяйка, — вам покажут. Виржини, займитесь барышней!
Это было сказано уже совсем другим тоном, и мадам Лашез с достоинством заняла свое место за конторкой, не желая лично заниматься покупательницей, предъявлявшей такие скромные требования.
Когда показалась Виржини, неся в руках кашемировое платье, отделанное кружевами и стеклярусом, она остановила ее:
— Это не подойдет по цене; покажите юбку с блузой из черного кретона.
— Юбка будет немного длинна, а блуза немного широка, но если присобрать и подшить, все будет прекрасно; впрочем, у нас нет ничего другого.
Но Перрина была не взыскательна и нашла юбку и блузу очень миленькими, тем более что хозяйка и Виржини уверяли ее, что после переделки костюм будет сидеть на ней прекрасно.
Чулки и рубашки выбрать оказалось гораздо легче, но когда Перрина сказала, что возьмет всего только две пары чулок и две рубашки, Виржини стала относиться к ней с таким же пренебрежением, как и ее хозяйка, и только из милости соизволила показать башмаки и черную соломенную шляпу, дополнявшие туалет этой маленькой дурочки. Даже когда Перрина спросила три носовых платка, эта новая покупка не изменила отношения хозяйки и Виржини к покупательнице.
— Что же, прислать вам все это? — спросила мадам Лашез.
— Благодарю вас, сударыня, я приду за этими вещами сегодня вечером.
— Не раньше восьми и не позже девяти часов.
Перрина не хотела, чтобы ей присылали покупки, потому что сама хорошо не знала, где проведет эту ночь. На островке оставаться больше уже было нельзя: бедняки, которым нечего беречь, могут, конечно, обходиться без дверей и замков, но люди богатые, — как бы себе там ни смотрела мадам Лашез на Перрину, — не могут жить в тех же условиях: богатство, в чем бы оно ни заключалось, нужно хранить. Вот почему, выйдя из магазина, Перрина прямиком направилась к дому тетушки Франсуазы, чтобы потолковать с Розали, нельзя ли будет снять у ее бабушки маленькую отдельную комнатку за небольшую цену.
Подходя к калитке, Перрина увидела Розали, быстрыми шагами выходившую на улицу.
— Вы уходите?
— А вы, значит, свободны?
Розали должна была идти в Пиккиньи по срочному поручению и, как бы ей того ни хотелось, не могла вернуться к бабушке, чтобы помочь подруге договориться насчет комнатки. Но так как у Перрины целый день был свободен, то Розали предложила ей идти вместе в Пиккиньи, обещая по возвращении найти ей уголок в их доме.
— Подумайте только, какая у нас с вами будет прогулка! — прибавила она.
Перрина согласилась, и подруги, весело болтая, зашагали в Пиккиньи. Исполнив поручение, они отправились гулять, бродили по лугам и лесам и только к вечеру вернулись в Марокур. Подходя к дому, Розали вдруг посерьезнела и тревожно проговорила:
— Что-то скажет теперь тетя Зенобия?
— Разозлится!
— Ну, не беда! Мне было очень весело. А вам?
— Если вам было весело, то мне тем более! У вас есть родные и знакомые, с которыми вы можете разговаривать, а я постоянно одна… Для меня наша прогулка была настоящим праздником.
— Очень рада.
К счастью, тетя Зенобия была занята в общей столовой, и Перрине пришлось заключать сделку с самой бабушкой Франсуазой; за двенадцать франков в месяц добрая старушка уступила ей комнатку с одним окном, украшенную небольшим туалетным столиком с зеркальцем, а за обед и ужин взяла только пятьдесят франков.
В восемь часов Перрина пообедала одна за своим столиком в общей столовой, а в половине девятого отправилась в магазин за вещами; возвратившись домой ровно в девять часов, она сейчас же решила ложиться спать, чтобы пораньше встать завтра, и с каким-то особенным наслаждением повернула ключ в замке, запирая на ночь свою маленькую комнатку. Настоящее было так хорошо, что в этот день Перрина даже и не думала о грядущем: пусть будет что будет.
Когда на другой день она вошла в кабинет господина Вульфрана, ее поразило и сильно смутило строгое выражение лица слепого; видно было, что он чем-то сильно недоволен. Но чем же? Что сделала она дурного, за что можно было бы ее упрекнуть?
Но ей не пришлось долго раздумывать над этим, так как господин Вульфран заговорил:
— Почему ты не сказала мне правды?
— О чем же я не сказала? — испуганно спросила она.
— О том, что ты делала со времени своего прибытия сюда?
— Но уверяю вас, сударь, что я сказала вам правду.
— Ты сказала мне, что жила у Франсуазы. А уйдя от нее, где ты была? Предупреждаю тебя, что Зенобия, дочь Франсуазы, у которой о тебе расспрашивали, сказала, что ты провела всего только одну ночь у ее матери, а затем исчезла, и никто не знает, что ты делала с тех пор.
Перрина слушала начало этого допроса с волнением, но теперь у нее отлегло от сердца.
— Один человек знает, где я была с тех пор, как покинула комнатку тетушки Франсуазы.
— Кто?
— Розали, ее внучка, которая может подтвердить вам то, что я сейчас скажу, если вы находите необходимым знать все, что я делала…
— Место, на которое я предназначаю тебя, требует, чтобы я знал о тебе все.
— Извольте, сударь, я вам это скажу. Если вы захотите это проверить, то пошлите за Розали и раньше, чем я увижусь с ней, расспросите ее, правду ли я вам сказала.
— Да, пожалуй, так можно сделать, — сказал он гораздо мягче. — Ну, так рассказывай.
Перрина начала свой рассказ с ночи в ужасной каморке.
— Разве ты не могла выносить того, что выносят другие?
