Я покопался в столе и нашёл свою старую рогатку. Резинка немного рассохлась, но делать было нечего. Я протянул рогатку Генке и поставил в углу комнаты спичечный коробок.
— Стреляй.
И Генка стал стрелять. Но жёлуди летели куда угодно, только не в коробок.
— Долго целишься, — сказал я. — Если долго целиться, то руки начинают дрожать. И потом, почему ты правый глаз прищуриваешь? Левый надо.
— А мне так удобнее.
— Не может тебе быть удобнее. Ты же не левша. Стреляй ещё и долго не целься.
Генка вскинул рогатку и торопливо выстрелил. Раздался звон, и стакан, стоявший совершенно в другом углу комнаты, разлетелся на кусочки.
— Сорвалось, — мрачно сказал Генка.
— Ну и мазила! — сказал я. — Ты нам сейчас все стекла перебьёшь. Нет, тебе только со слонами на дуэлях драться. И то с пяти шагов.
— Рогатка у тебя какая-то кривая. Вот если бы на шпагах… Вжих-вжих! — И Генка запрыгал и замахал руками.
— Ну, правильно. Я же тебе сразу на швабрах предлагал. Ладно. Нам пора.
Васька с Петькой по-прежнему были во дворе. Мы подошли.
— Начнём, что ли? — сказал Васька, доставая из-за пазухи огромную рогатку.
— Предлагаю стрелять с десяти шагов, — сказал Генка.
— А мне хоть с тридцати, — небрежно ответил Васька.
Тогда я воткнул в землю прутик, отсчитал пять шагов в одну сторону, провёл там черту, потом пять шагов в другую — и тоже провёл черту.
— Можно начинать, — сказал я.
— А кто первый стреляет? — спросил Васька.
— Ты, — сказал Генка. — Как вызванная сторона.
— По местам! — сказал я.
Дуэлянты заняли позицию.
— Ну, держись, крокодил Гена! — сказал Васька и зловеще вложил жёлудь в резинку.
— Генка! — крикнул я. — Встань боком и прикройся рогаткой! Это разрешается.
Но Генка не двигался. Он стоял и как заворожённый смотрел на ужасную Васькину рогатку. Васька лихо вскинул руки и, не целясь, выстрелил.
— Ой! — Генка схватился за лоб и закружил на месте.
— Ген, очень больно? — растерянно спросил Васька и подошёл.
— К барьеру! — промычал Генка.
— Чего? — не понял Васька.
— На место, на своё место встань, — сказал я. — За ним выстрел.
Васька возвратился назад. Генка поднял рогатку и начал целиться. Целился он долго, старательно прищуривая правый глаз. Я уже был совершенно уверен, что он промахнётся. И вдруг я увидел, что за Васькиной спиной появилась Зинка Пилюгина со своей бабушкой!
— Стой! — закричал я не своим голосом.
Но было поздно. Генка отпустил резинку.
— А-а-а-а!!! Бабушка-а-а! Они стреляются! — закричала Зинка, хватаясь за ухо.
— Все назад! — крикнул Васька и вместе с Петькой рванулся прочь.
— Бежим! — закричал я.
Но Генка не двигался. Он хлопал глазами, растерянно глядя на Зинку и совершенно не понимая, что же произошло. К нему подошла Зинкина бабушка и схватила его за воротник.
— Хулиганы! Настоящие хулиганы! — запричитала она. — Ребёнок не может спокойно по своему двору пройти. Ну, погоди, негодник. Я к родителям твоим пойду, в школу пойду к директору! Я до милиции доберусь! Вот они, преступники, откуда берутся!
— Они и в школе безобразничают, — запищала Зинка. — Из трубочек плюются, курят во дворе. А вчера в кабинете географии парту сломали. Они и Васька ещё, который вот убежал. А Васька, так тот в меня сегодня морковкой кинулся. И обзывался.
— Ну, я им покажу! Я и до Васьки этого доберусь. А к тебе, Петров, сегодня же домой зайду. Идём, Зинаида.
Они ушли. А Генка молча стоял и ковырял землю ботинком.
— Эх, зря ты, Геныч, связался с этим, — сказал я. — Нашёл из-за кого на дуэли драться.
— Да я и не из-за неё, — тихо сказал Генка. — Я так, вообще… Нельзя же ни за что в человека огрызком кидаться. Пусть даже в Пилюлю.
Когда однажды я попал в камеру потерянных вещей, то был потрясён до глубины души. Чего только люди не теряют! Ну, я понимаю, пятачок посеять или зонтик в трамвае оставить — дело нехитрое. Но потерять арфу в футляре или правое переднее крыло автомобиля «Москвич» — это постараться нужно. Так что кому-то Генкина находка может показаться пустяком. Но я не согласен. Находочка была что надо! Такое не каждый день на дороге валяется.
А дело так было.
Я поднимался по Генкиной лестнице, мучительно соображая, как убедить Генку, что завтрашний опрос по русскому — дело нешуточное. И вдруг услышал выстрелы. Чем ближе я приближался к Генкиной квартире, тем громче становились выстрелы. «Вероятно, на Генку напали, — решил я. — Он отстреливается». Я торопливо пробежал последние ступеньки и позвонил. Выстрелы прекратились, и на пороге появился Генка. В руках он держал здоровенный молоток, а в коридоре стоял запах пороха.
— Жив? — спросил я.
— Жив, — ответил он, пропуская меня в квартиру.
— Сколько их было?
— Кого?
— Ну, гангстеров, кого же ещё. Они ведь хотели тебя похитить, а потом потребовать выкуп с твоих родителей.
— Какой там выкуп, — махнул рукой Генка. — Мы ж только что телевизор цветной в кредит купили. Погляди-ка лучше, что я в парке под скамейкой нашёл.
Генка протянул мне небольшую квадратную коробочку. В коробке густой жёлто-золотистой россыпью лежали капсюли от охотничьих патронов. Гладкие серебряные донышки капсюлей заманчиво поблёскивали.
— Ну как?! — торжествующе спросил Генка.
Я потрясённо молчал. Да и что тут скажешь? Такая удача, может, раз в жизни и бывает. Везёт всё-таки Генке с находками. То увеличительное стекло найдёт, то ножик перочинный, то фломастер. А недавно он лошадиную подкову нашёл. И главное — где? В тридцать седьмом автобусе! Прямо мистика какая-то.
Мы вошли в комнату. На полу у окна стояла наковальня, а вокруг валялись сплющенные блинчики капсюлей.
— На, бабахни, — сказал Генка и протянул мне молоток.
Я положил капсюль на наковальню и, вытянув руку, с опаской ударил. Капсюль пшикнул, выпустив струйку дыма.
— Кто же так бабахает! — возмутился Генка и выхватил у меня молоток. — Вот как надо! — И он с размаху трахнул по наковальне. Грохнуло так, что в голове зазвенело.
Ну, после этого и я не оплошал.
Когда от грохота мы почти оглохли, а в комнате стало невозможно дышать, мы вдруг с удивлением обнаружили, что в коробке остался один-единственный капсюль. На улице уже горели фонари, и с минуту на минуту должны были прийти Генкины родители.
— Дай мне последний раз бабахнуть, — сказал я, уже слабо что-либо соображая.
— Нет, — сказал Генка. — Последний. Приберечь надо на всякий случай.
— Да какой там ещё случай, — сказал я и потянулся за капсюлем. Но Генка накрыл коробку рукой.
— У меня светлая мысль, — сказал он, глядя на меня мутными глазами. — Завтра, если ты ещё что-нибудь помнишь, опрос по русскому. Учить сейчас бесполезно. Да и в голове туман — надо сходить проветрить мозги. Поэтому предлагаю сделать мину замедленного действия.
— Это как? — спросил я.
— А вот так.
Генка достал из ящика стола здоровенный длинный гвоздь.
— Кладём на донышко капсюля немного пластилина, насаживаем на острие гвоздя, а к шляпке тоже пластилин лепим. Вызывают тебя, к примеру, отвечать. Я подвешиваю гвоздь к трубе отопления — а труба-то горячая! — и сижу как ни в чём не бывало. Пока ты там бекаешь и мекаешь, пластилин плавится, гвоздь падает и — бабах! Ну, тут, натурально, паника, суета и переполох. Все в шоке. Опрос, естественно, отменяется.
Генкина мысль мне понравилась. И мы, открыв форточки, пошли гулять.
На другой день русский был первым уроком. Время шло, Мария Николаевна одного за другим вызывала ребят, а нас не спрашивала. И я уже с облегчением подумывал, что дело кончится миром. Тем более что утром на светлую голову Генкина светлая мысль показалась мне не такой уж и светлой. Но когда до звонка оставалось всего минут восемь, меня вызвали к доске.
— Вот что, Лапин, — сказала Мария Николаевна. — Времени у нас в обрез, а спросить тебя я хочу основательно. Поэтому сделаем так. Сейчас ты расскажешь мне басню Крылова, за которую у тебя двойка, а по русскому ты мне завтра ответишь.
Я мысленно прокричал троекратное «ура!» и сыграл туш. Басню-то я как раз знал! После маминой взбучки я знал её как таблицу умножения. Это была большая жизненная удача.
Я вздохнул свободно и громко объявил:
— «Лебедь, щука и рак». Басня Ивана Андреевича Крылова. «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт, и выйдет из него не дело — только мука. Однажды…»
И в эту секунду мой взгляд упал на трубу отопления. А там, словно кошмарное видение, висел ужасный ржавый гвоздь со зловещим жёлтым капсюлем на конце! Слова басни из моей головы как ветром сдуло. Я представил себе, что сейчас будет, и в ушах у меня раздался малиновый звон, а под языком почему-то стало щекотно. Я принялся подавать Генке отчаянные сигналы, чтобы он снял мину, но не тут-то было. Генка самодовольно улыбался и показывал мне большой палец, как бы говоря, что, мол, всё в порядке, сейчас жахнет.
