Римма, по-прежнему улыбаясь своей кукольной улыбкой — непробиваемая особа! — вручила последний пакет, с земляничным пирогом, Марату.
— Мальчик один, к мальчику мама не приехала, угостим его пирожком? просюсюкала она, обнимая Лёку.
Марат покраснел и смущенно стал благодарить, а когда они, помахав на прощание, скрылись за поворотом, отломил кусочек пирога.
— Вку-усно, — промычал он с набитым ртом.
— Держи. — Дина принялась нагружать его свертками и пакетами.
— А ты?
— Я сказала — держи. И без разговоров.
— Ух, вкуснятина, — повторил он, расплываясь в улыбке.
— Ты там мальчишкам все не раздавай, — сказала она заботливо, словно старшая сестра. — Себе оставь немножко.
— Будь спок, — откликнулся он и пошел по аллее своей легкой, быстрой походкой.
Оказалось, что Марату Римма понравилась.
— Тебе нравится, как она одета?!
— Нормально одета. Во всяком случае, у нее есть свой стиль.
— Ну, я не знаю! Она ведь дура!
— Что-то я не заметил.
— А что ты вообще заметил! Она тебя просто… купила пирожком! У нее вообще и вкусы какие-то примитивные. Правда! Ей двадцать шесть лет, а она берет в библиотеке «Капитан Сорви-голова», Майн Рида, Жюля Верна, Буссенара… Это же детские книжки!
— Она любит такие книжки?
— Ты думаешь, она их читает?! Что-то я ни разу не видела. Полежат-полежат, а потом она их уносит. А я, — Дина хихикнула, — утащу тихонько и читаю. Все-таки польза.
— Лучше уж в библиотеке брать, если ты ее так не переносишь.
— В библиотеке! Пойди возьми. Если хочешь знать, это ей подружка из читального зала незаконно выдает. Библиотекарша, подружка ее.
— Значит, она их не читает?..
— Вот тупой! Говорю — не заглядывает. Ну, может, разик какой…
— А вот и сама тупая, — заявил он насмешливо. — Она же для тебя берет.
— Для меня? — Дина лишь передернула плечом — так это было нелепо.
— Слушай, нельзя же быть такой однозначной…
— Да что ты заливаешь вообще?!
— Ничего не заливаю. А ты видишь все, как тебе удобно. А на самом деле…
— Да что ты знаешь, как на самом деле! Посидел с ней полчаса на скамеечке — и еще… судит еще, называется! Что ты знаешь… Она же втируша! Влезла в нашу семью, она нам сто лет не была нужна, недоучка несчастная! У меня, если хочешь знать, отец великий человек, ну, не великий, так большой, а она — домохозяйка, мещанка!
— Какая разница? Он же ее любит.
— Он… любит… Да ты что?!
— А ты, наверное, и правда слепая, — сказал Марат раздраженно и, спрыгнув с бревна, на котором они сидели, пошел в самый центр орущей спортивной площадки.
Она бросилась за ним — пусть объяснит, докажет! — и в этот самый миг тяжелый баскетбольный мяч лупанул ее по голове так, что из глаз посыпались искры. И в голове у нее словно что-то перевернулось. Как могла она не заметить этого раньше? То, как отец разговаривает с Риммой, то, как он улыбается ей, приходя домой, как говорит с ней по телефону, как смотрит на нее, наконец… А Дину обступили потные, разгоряченные мальчишки, вопя, выталкивали ее с площадки… Ватными ногами она переступила через белую линию, и на площадке тотчас продолжилась игра.
— Слушай, ну тебя и тарарахнуло! Наверное, звезды увидала? — Марат осторожно пригнул ей голову и сказал: — Шишка будет, это я тебе обещаю. И кожа немножко содрана. Потопали в медпункт.
И тут она заревела — громко, с подвывом, широко разевая рот и заглатывая воздух. Так она не плакала уже сто лет, а самое смешное, абсолютно таким же манером плакала Лёка. Все-таки они были наполовину сестры…
Когда Она вышла из медпункта — с зеленой кляксой в волосах, — Марат ждал ее, покусывая травинку. Они рядом пошли по дорожке. Потом она спросила:
— Почему ты сказал, что она брала для меня? Она же мне ничего не говорила.
— А если бы ты знала, что она берет книги для тебя, ты бы их стала читать?
Она выкрикнула:
— Ни! За! Что!
— Ну так кто тупой? — спросил он с усмешкой и подтолкнул ее.
Отстранившись, она свернула с тропинки. Шла, загребая ногами сухую хвою. Запахло осенью.
…Еще новость: она вдруг часто начала краснеть. Перехватит в столовой его взгляд — их столы стоят наискосок — и зальется краской по самые уши. Или на озере, куда их водили в хорошую погоду. Марат вызвался учить ее плавать — кое-как, по-собачьи, она еще могла проплыть метров пять, а дальше не хватало воздуха, грудь перехватывало, и она торопилась встать на ноги.
— Первым делом, — сказал он, — нужно научиться отдыхать на спине. Просто лежать и глядеть вверх. Давай, ты не утонешь.
Зажмурившись от страха, Дина завалилась на спину, на его подставленную руку.
— Дыши, — сказал он, — ну! Не задерживай дыхание!
Дина стала дышать, вода тихонько покачивала ее, намокшие волосы легко повело в одну сторону, потом в другую. Она открыла глаза.
— Сейчас я уберу руку — ты не бойся. Ладно? Ты будешь точно так же лежать.
Она смотрела на склоненное над ней лицо Марата с царапиной на щеке и мокрыми, слипшимися треугольничками ресницами, отчего глаза были похожи на какие-то колючие цветочки. Он еще раз сказал, что убирает руку, потом вдруг удивился:
— Слушай, ты как помидор! У тебя не солнечный удар?
Он убрал свою руку, и Дина, все так же продолжая смотреть на Марата, начала медленно исчезать под водой. Когда вода хлынула в нос и уши, она забултыхалась и встала на ноги, фыркая и отплевываясь.
— Ну, ты и топор! — поразился он.
Она махнула рукой — топор так топор — и побрела на берег.
А он еще подходил:
— Эй, красная-прекрасная, как дела?
Она молча пожимала плечами, отворачиваясь. Лицо пылало.
Потом, когда подошел Сева, вожатый, и сказал, чтобы после тихого часа она приходила на террасу, Дина поняла: лето кончилось. Можно обманывать себя и говорить: «Что ж, осталось еще почти две недели, разве этого мало?», но все равно оно кончилось. День за днем теперь будут лететь, мчаться — не оглянешься.
А на террасе собирались, чтобы готовить прощальный костер. Дина не была такой уж особенной активисткой — просто когда человека четвертый год подряд отправляют в один и тот же лагерь, да еще на два срока, то этот, можно сказать, старожил, хочешь не хочешь, становится для вожатых своим.
После тихого часа Дина пошла на террасу. Там уже шумели и дурачились малыши из младших отрядов, старших было всего несколько человек: Скородумов, Асланянц, Жора Зотиков и, конечно, она. Потом подошел Марат. Дина как-то не поняла: звал и его вожатый или он заявился сам?
В общем, все было как и в прошлые разы. Обсуждали, кто из ребят имеет какие-либо таланты, чтобы проявить их на костре. Бывали смены, когда талантов объявлялось пруд пруди, лезли, что называется, изо всех щелей. Тогда и костер затягивался чуть ли не до полуночи: таланты выступать не отказывались, наоборот, жаждали! А бывали смены бедные на таланты. Это уж какая раскладка попадется. А с бедных что взять?
Вот эта смена как раз и была бедной на таланты. Малышня еще суетилась, притаскивала упиравшихся бедолаг, прямо-таки силой вырывая у них согласие прочитать стишок из школьной программы или потанцевать «Яблочко», а старшие сидели, будто воды в рот набрав. Наконец Сева-вожатый отпустил малышей.
— Ф-фу, — выдохнул он. — Теперь ваши предложения.
Какие еще предложения? Они переглядывались и пожимали плечами.
— Ребята, отнеситесь ответственно! — призвал Сева.
— Да нет у нас в смене никаких талантов, честно! — писклявым голосом сказал Жора Зотиков.
— Абсолютно! — подтвердил Скородумов басом.
— Неужели никто ничего не умеет? Вот ты, Асланянц! Не поверю, что ты такой скучный человек!
— Чего скучный? Я не скучный! Я фокусы могу показывать. Эти… карточные.
— Ага! Здорово он их показывает! — подтвердил Скородумов.
— Ребята, неужели вы не понимаете неуместность карточных фокусов на пионерском костре?!
Дине стало жалко Севу, и она пообещала, что Света Савельева, с которой они немного подружились, изобразит звуки животных.
После отбоя Света часто смешила девочек, принимаясь то лаять по-собачьи, то мяукать, то блеять, то кудахтать. Это получалось у нее очень похоже и, главное, смешно. Дина не была уверена, согласится ли Света изображать звуки животных на прощальном костре, но попытаться уговорить ее все же стоило.
— Ладно, — кивнул Сева, — звуки так звуки. Еще что?
— Я предлагаю сцену из спектакля, — сказал Марат. До сих пор он молча сидел в углу, так что о нем даже забыли. Теперь все повернулись в его сторону, а он повторил как ни в чем не бывало: — Сцену из спектакля! По-моему, это будет интересно и не скучно.
— Но из какого? — спросил Сева.
