Ознакомительная версия.
— Уа-а.
— Что «уа-а»? Помнишь?
— Уа-а.
— Не помнишь?
— Уа-а.
— Тьфу, — Лёвка обеими руками схватился за футбольный мяч, — голову с тобой потеряешь. Не помнишь, помотай головой в разные стороны.
Лидка так замотала, что соска на ленточке с шеи чуть не соскочила.
— Ага, не помнишь? Ясно! Слушайте, что с нами, с дураками, случилось.
Все замерли у лужи. Лёвка перешёл на шёпот:
— У нас вместо голов выросло то, о чём мы на уроке думали, когда учитель объяснял. Мы с Борькой думали о футболе. Вот, пожалуйста, — мячи! Степан о рыбалке размечтался. Мечтал? Признавайся!
Гусиное перо утвердительно кивнуло.
— Вот вам — поплавок! А ты, я слышал, — обернулся он к Лидке, — на перемене девчонкам говорила: «Хорошо бы маленькой быть! Меня бы на колясочке катали. Уроки не учи, в школу не ходи, красота!» Говорила так? Говорила. Думала про это на уроке? Думала. Вот теперь ходи со слюнявчиком.
Лидка так зауакала, что все шарахнулись в стороны от этого крика. И уши-то заткнуть невозможно. Что делать? Тогда Лёвка р-раз! и воткнул соску в Лидкин рот. Над лужами стало тихо.
Школьная дверь всё чаще и чаще хлопала. Из неё выбегали девчонки и мальчишки. Нормальные. Со своими головами. Вот-вот они увидят этих четверых. Стыд и срам! Куда бежать?
— Айда ко мне, — крикнул Лёвка и со всех ног пустился со двора.
Остальные ринулись за ним.
— Ой, мамочки! — вскрикнула мама
По улице все четверо неслись, как ракеты. Прохожие не успевали разглядеть, головы у этих сумасшедших на плечах или что-нибудь другое. Если б во время кросса они бежали с такой скоростью, то их класс определённо занял бы первое место по городу или даже по СССР.
Лёвка жил в деревянном одноэтажном доме, который скоро должны были сносить, потому что в городе строились огромные мосты через овраги. Дом стоял, глядя окнами в огород, расположенный на склоне оврага.
Ребята влетели к Лёвке во двор и скрылись в сарае. Сердца отчаянно колотились. Казалось, это бешеное тук-туканье должно быть слышно на луне. Все так запыхались, что просто не могли разговаривать. Кто-нибудь начнёт фразу или даже слово, а кончить не может: дышать надо.
— Лёв, а де…
— Что де?
— А де… не го…
— Что де не го?
— А де… не го… что дел.
— Тьфу!
— Тьфу!
— Тьфу!
Наконец дыхание стало пореже, но всё ещё нормально говорить было невозможно.
— Лёв, а дед не говорил… — начал Борис.
— Что делать… — продолжил Степан.
— Чтоб опять стала голова? — докончил Лёвка.
Все закивали.
— Говорил.
— Что?
— Что?
— Уа? — Лидка радостно выплюнула соску.
— Чтоб опять (Лёвка передохнул) стала голова (передохнул), надо выполнить то (опять вдох и выдох), о чём говорил учитель (вдох и выдох) на уроке, когда мы кто про что думали.
Ребята опять закивали. Всё стало понятно.
— Только об этом никому нельзя рассказывать и нечего время тянуть, а нужно выполнять сразу, в тот же день.
— Ой, хорошо, что мы никому не рассказали.
— Ага, хорошо. А то навсегда так останемся.
— Как?
— Без своих голов.
— О-ой! А если на другой день выполнять, то уже поздно?
— Так дедушка не говорил, — вспоминал Лёвка, — но, конечно, раз в тот же день, значит, как день кончится, так всё пропало. Надо выполнять, пока не стемнеет.
— Понятно. А что выполнять-то?
— То, что учитель объяснял. А что объяснял Андрей Иваныч?
Все замолчали.
— Наверно, надо домашнее задание сделать и всё, ведь Андрей Иваныч всегда на дом задаёт то, что объясняет.
— Правильно. А что он задал?
В сарае снова воцарилось молчание.
— Давайте в дневниках посмотрим расписание.
Все ринулись открывать портфели. Но у Лёвки и Бориса дневников почему-то не оказалось. В Лидкином дневнике было только старое расписание. Вот тебе и на! Вся надежда на Степана: он аккуратнее всех из этой невероятной четвёрки.
Есть дневник в портфеле. Ура! И расписание новое! Дважды ура! Но что это? Что это? К тому самому месту, именно к тому, где записан последний урок, почему-то прилипла… крупная рыбья чешуя. Откуда она взялась? Степан уткнул свой поплавок в страницу. Гусиное перо замерло.
Лёвка сейчас же выхватил дневник и стал отчаянно и свирепо отдирать чешую. Чешуины быстро оторвались, но на их месте зачем-то появились… дырки. А по дыркам разве узнаешь, какой там был записан урок?!
— Надо тетрадки посмотреть, кто какие тетрадки в школу взял? И книжки! По ним узнаем!
Но только все четверо стали рыться в портфелях, как во дворе послышался голос Лёвкиной мамы.
— Поспи, моя доченька, на вольном воздушке.
Это она во двор выкатила коляску с Лёвкиной сестричкой, которая ещё даже ходить не умела, но зато очень здорово умела кричать. Звали её Алла, но брат называл Алка-кричалка.
— Поспи, моя умная, моя сладкая, моё солнышко, а я печку истоплю, — уговаривала мама.
Печку! Лёвка в ужасе схватился за футбольный мяч. Значит, мама сейчас за дровами в сарай придёт. А разве можно ей показываться в таком виде! Она же в обморок упадёт. Да что обморок! Обморок — чепуха! Полежишь и встанешь. Она умереть может! У неё слабое сердце. Что делать? Удирать из сарая поздно. И ребята в ужасе полезли за дрова.
Одна поленница стояла у стены, а другая — отступя от неё, для того, чтоб не спутать, где чьи дрова. Этим сараем пользовались не только Лёвка и его родные, но и их сосед. Соседова поленница как раз и стояла, отступя от стены. За неё-то и полезли ребята. Но она вздрогнула, закачалась и р-ррухнула вниз.
— Батюшки! Что это! — послышался мамин голос совсем у сарая.
— Уа-а, уа-а, уа-а! — во всю мочь завопила Лидка.
Ей дрова прищемили ногу. И это спасло положение. Мама подумала, что с Алкой-кричалкой случилось что-то необыкновенное, ведь такого дикого крика в их дворе давно не было. Мама со всех ног кинулась к дочке. Подбежала к коляске и… в испуге остановилась. Ещё больше, чем крик, её испугало то, что… ничего не случилось. Её «солнышко» безмятежно спало с закрытым ртом.
Пока мама, окаменев, стояла у коляски, а потом оглядывала двор, Лёвка успел запихнуть соску в Лидкин рот, а саму Лидку — за доски, упёртые в стену одним концом. Лидка присела на корточки и… нету её.
Борька залез за часть оставшейся в живых поленницы, и его тоже не стало видно. А Степан стоял посреди сарая и растерянно водил своим гусиным пером туда-сюда.
— Чего стоишь! Прячься!
Степан еле сообразил, что ведь можно залезть за бочку, которая стоит у стены. Залез. Согнулся в три погибели. А Лёвке уже и места не нашлось спрятаться в собственном сарае. Но мама вот-вот войдёт и… сначала упадёт в обморок, а потом умрёт, потому что у неё слабое сердце.
Куда деваться? С отчаянья Лёвка полез на Борьку. Сел на него верхом и стал колотить кулаками по спине.
— Пригнись к земле. Гнись! Гнись! Ну! А то мою голову видно…
Ему хотелось, как и Борьке, целиком спрятаться за оставшуюся в живых часть поленницы. Но это было невозможно, бывшая Лёвкина голова всё время оказывалась на виду. Втиснуть её было некуда.
Сноп солнечного света ворвался в сарай: мама настежь распахнула дверь. И футбольный мяч стал ещё виднее. Ой-ой-ой! Что будет теперь?.
Мама вошла и остановилась.
— Батюшки! Кто это поленницу развалил? Да ещё чужую! Лёвка! — позвала она громким голосом. — Ты, разбойник, командуешь?!
Ответа не последовало.
— Конечно, Лёвка, — рассуждала мама, — а кто же ещё? Вон и портфель его валяется. И ещё чьи-то три портфеля. Развалили поленницу и удрали, сорванцы. Ну, погодите, вы у меня получите!
Мама энергично схватила все четыре портфеля и понесла в дом.
Что теперь делать? Как узнать, о чём говорил Андрей Иванович на последнем уроке? Все сразу зашевелились и вылезли из своих укрытий. Но мамин голос вновь послышался у сарая:
— Я вам покажу, бесенята, как поленницы разваливать!
Все моментально полезли на свои ещё не насиженные места.
Мама вошла и остановилась в дверях. Ей показалось, что в сарае кто-то есть.
— Лёвка, ты здесь?
В ответ ни слова, ни шороха. Тихо. Все замерли, не дыша.
— А это что ещё?
Мама увидела кусок огромного гусиного пера, который торчал из-за бочки. С удивлением подошла к бочке. Нагнулась. Пощупала рукой перо, потянула его к себе. Не двигается. Потянула сильней — то же самое. Постучала по нему, поцарапала его ногтями. Степан в это время чуть-чуть не чихнул. Это оказалось ужасно щекотно, когда твоё гусиное перо царапают ногтями. Он вообще сидел за бочкой — ни жив ни мёртв. Вот-вот мама увидит его спину, руки-ноги и тогда… Что будет тогда — неизвестно, но ничего хорошего, конечно, не жди.
Ознакомительная версия.
