Наташа вспыхнула и, не проронив ни слова, ушла с площадки, села, обиженная на скамейку и на нас даже не глядела.
Когда Саня играл, он ничего, кроме футбола, не видел. Таких игроков называют бескомпромиссными.
Во всех спорах Глафира Алексеевна брала сторону Сани, но сейчас она встала на защиту Наташи.
– Ну что ты на нее напал? Устала Наташа, и все тут.
– А у нас через неделю, в четвертьфинале, никто не спросит, устали мы или нет, – огрызнулся Саня. – Игру надо будет показывать.
– А игра у нас получится лишь тогда, – стояла на своем Глафира Алексеевна, – когда мы не будем валить друг на друга наши неудачи, когда мы не будем ссориться, короче, когда мы будем друзьями.
Саня прикусил язык и больше не стал спорить.
– Тренировка окончена! – объявила в свою иерихонскую трубу Глафира Алексеевна.
Нехотя мальчишки стали разбредаться. Глафира Алексеевна таинственно подмигнула мне, а сама двинулась в сторону гаражей.
Выждав немного, я пошел следом.
– Кирилл, мне кажется, – сказала бабушка, – что Наташа вновь задумала побег к маме. А если она удерет, команда рассыплется.
Как всегда, Глафира Алексеевна смотрела в корень.
– Кир, я тебя прошу, поговори с ней. Мне кажется, что Наташа не останется равнодушной к твоим словам.
Я был горд, что бабушка возлагала на меня большие надежды. Глафира Алексеевна обладала редким даром – она разбиралась и в людях и в футболе. Но бабушка и не догадывалась, к каким неожиданным последствиям приведет ее просьба.
– А я пойду с Саней побеседую, – вздохнула Глафира Алексеевна, – заедает его звездная болезнь – пережиток профессионального спорта.
Наташа сидела на скамейке, словно ждала меня. Я примостился рядом с ней.
– Наташа, я хотел с тобой поговорить.
– Ты назначаешь мне свидание? – встрепенулась Наташа.
– Да, – почему-то ответил я, хотя минуту назад ни о каком свидании и не помышлял.
– Во сколько? – допытывалась Наташа.
– Прямо сейчас, – ответил я.
– Нет, – Наташа решительно покачала головой. – В семь часов, ладно?
– Ладно, – согласился я.
– Где? – Наташа прочно взяла инициативу в свои руки.
– Здесь, во дворе, – робко предложил я.
– Только не во дворе, – Наташа была категорически против. – Помнишь, в парке есть фонтан?
– Помню, – ответил я.
– Значит, ты мне назначаешь свидание в парке у фонтана в семь часов? – переспросила Наташа.
– Назначаю, – у меня пересохло в горле.
– Спасибо, может, и приду, – Наташа встала и гордо удалилась.
Вот тебе и на! Сама, можно скзаать, заставила меня назначить ей свидание, и сама же носом вертит?
Откуда и что в Наташе взялось? Дни, проведенные в маленьком старинном городке, в воздухе, наполненном поэзией, не прошли для нее даром.
Я корпел над уроками и все время поглядывал на часы. Стрелки двигались сегодня с ужасающей медлительностью.
Сколько раз я провожал Наташу домой, сколько раз играл с ней в футбол или боксировал, но ни разу не шел к ней на свидание.
Я вспомнил о письме. О том самом письме, которое я послал Наташе и которое перехватил ее папа.
Порылся в ящике стола и нашел письмо. На всякий случай сунул его в карман куртки.
Меня охватило лихорадочное нетерпение. Да, а как я отпрошусь у мамы?
Я представил, как скажу: «Мама, мне надо пойти». – «Куда?» – строго спросит мама, а я, привыкший говорить правду, возьму и брякну: «На свидание». Нет, у меня не повернется язык такое вымолвить.
На свидание надо уходить без спроса, а еще лучше – убегать, удирать. Неужели придется солгать маме? Сколько запретов придумали для нас взрослые, что мы вынуждены их обманывать.
Но выручка пришла оттуда, откуда я и не ожидал. Меня спасла от обмана мама. Слегка смущаясь, она сообщила, что ей необходимо на минутку забежать в библиотеку, познакомиться с интересной публикацией в научном журнале (между прочим, во время отпуска), но если она вдруг задержится, что вполне вероятно, то я должен спокойно ложиться спать.
Ну и прекрасно. Пока мама сбегает в библиотеку, я схожу на свидание.
Кстати, что-то папа слишком долго раздумывает и не звонит, и не прибегает тайком готовить, и вообще не предпринимает активных действий? Неужели для него оказалась тяжела шапка настоящего мужчины?
Я причесался, надел белую рубашку и помчался в парк. По дороге забежал в цветочный магазин и с гвоздиками в руках появился у фонтана. Там уже было полно юношей. Все они делали вид, что глаз не могут оторвать от фонтана, что, собственно, они и пришли сюда, чтобы полюбоваться водяными струями и насладиться в теплый апрельский вечер прохладой, а сами все время косили глазом – не идут ли девушки.
Меня они встретили ухмылочками – мол, что за малой затесался в их ряды? Но я научился у Наташи держаться независимо и спокойно сносил их насмешки.
Юноши были посрамлены и сражены наповал, когда первой у фонтана появилась моя девушка. У Наташи это было первое свидание, и она не научилась еще опаздывать.
Мы взялись за руки, и я увидел, что мы с Наташей одинакового роста. Еще чуть-чуть, и я буду выше.
– Я часто вспоминала наш парк, – сказала Наташа, когда мы углубились в аллею. – Тебе понравилось в старинном городке?
– Понравилось, – ответил я.
– А что больше всего?
– Пожалуй, развалины замка…
– А мне один день – замок, другой – дом-музей.
– И сейчас тебя туда тянет? – осторожно выпытывал я.
– Очень, – со всей искренностью ответила Наташа.
– Но если ты уедешь, – вспомнил я о словах Глафиры Алексеевны, – наша команда рассыплется, а у нас на носу четвертьфинал.
– Все ясно, – вспыхнула Наташа, – тогда ты выполнял поручение Калерии, а теперь Глафиры…
Наташа вырвала свою руку из моей и побежала. Очень хорошо, что она была сегодня в платье, поэтому я ее быстро догнал.
– Я и сам хотел с тобой поговорить, – примирительно произнес я.
– А вы все понимаете, – неожиданно выпалила Наташа, – что я не могу играть.
– Почему?! – поразился я. – Ты лучше всех играешь! Нет, Саня лучше всех, а ты после него…
– Я девочка, – тихо сказала Наташа.
– Верно, – опомнился я.
– А никто из вас не видит, что я девочка, – с обидой в голосе произнесла Наташа.
– Я вижу, – возразил я. – И всегда видел.
– Это правда, – Наташа уткнулась носом в гвоздики и рассмеялась. – Ой, и дуреха я была, когда дралась с тобой. Представляю, как ты меня ненавидел.
– Нет, – я покачал головой, – я не могу тебя ненавидеть.
Мы вышли на площадку, где крутились карусели.
И тут в толпе гуляющих я увидел своих родителей. Папа вел маму под руку и темпераментно что-то ей говорил, а мама ему восторженно внимала. Они были так увлечены разговором, что не заметили нас.
– Твои родители помирились, – с завистью произнесла Наташа.
Ну, папа молодец. Претворяет в жизнь мой план. А мама? Так вот в какую библиотеку она торопилась. Что ж, теперь мы с ней квиты.
– Кир, а то письмо? – начала Наташа. – Ну, которое мой отец перехватил… Где оно?
– Вот оно, – я вытащил из кармана запечатанный конверт и протянул Наташе.
Как здорово, что я сегодня вспомнил о письме и захватил с собой.
– Не так, – покачала головой Наташа, – ты брось письмо в наш почтовый ящик. А я его оттуда возьму.
Я спрятал письмо, и мы, побродив еще немного по парку, отправились домой.
В подъезде мы попрощались. Наташа поднялась наверх, к себе. А я опустил письмо в почтовый ящик и пошел домой. Едва за мной захлопнулась дверь, как по лестнице раздался быстрый стук каблучков – Наташа бежала вниз, за письмом, чтобы на этот раз его никто не перехватил.
А назавтра случилось то, что должно было случиться. Наташа уехала в маленький старинный городок.
Наша футбольная команда, собравшаясь на тренировку, пребывала в унынии, а Глафира Алексеевна ходила по площадке, как разъяренная львица. Бабушка совершила непростительную ошибку. Она могла догадаться, что мы с Наташей будем говорить совсем не о футболе.
А еще на Наташу, наверное, произвело впечатление мое письмо, вот она вновь превратилась в девочку и ее неудержимо потянуло в маленький старинный городок. Я был горд, что сумел сочинить такое письмо, которое, пусть с опозданием, перевернуло душу Наташи.
Вдруг Глафира Алексеевна остановилась и хлопнула себя по лбу:
– Никудышный из меня психолог!
И звонко, по-детски рассмеялась. За эту непосредственность мы ее и любили.
– Давайте тренироваться!
Но тренировка шла вяло, нехотя, один лишь Саня играл, как обычно, в полную силу.
А вечером к нам домой заявился Наташин отец. Он не влетел, не ворвался, а вошел робко, огляделся по сторонам, словно человек, который что-то потерял и надеется здесь обнаружить свою пропажу.
