– Не иначе как с дороги сбились, в лесу плутают, – догадалась мать. – Замёрзнут малыши!
И погнала лошадь назад: живей народ собирать – да в лес!
… Таня слушала, замерев от страха. Но стук копыт бабы-яги – костяной ноги, приблизившись, вдруг стал отдаляться, отдаляться и затих вдали. Страх отпустил Таню.
И вдруг что-то холодное, мокрое ткнулось Тане в руки: собачий нос!
– Латка, Латочка! – прошептала Таня. – Собачушка моя!..
И к Тане в один миг вернулась вся её смелость.
– А ну, ребятишки, побежали! – весело скомандовала она мальчикам. – Латка нас живо выведет!
И правда: они прошли совсем немножко по всё редевшему лесу – и вышли в поля. Тут было гораздо светлее. К тому же и снег перестал падать. На белом поле хорошо были видны чёрные «заплатки» на боках у бежавшей впереди Латки: чёрное на белом даже в потёмках видно.
Прямиком через поля и добежала Таня с мальчиками до своего дома. Утки услыхали её из курятника и громко закрякали: «Квяк! квяк! квяк!» А из-за угла улицы раздалось вдруг: «Цок-цук! Цок-цук! Цок!», будто баба-яга – костяная нога идёт, по мёрзлой земле клюкой постукивает.
– Тпру-у! – крикнула мать. – Никак, ты, Танюша?
– Я, я, и с мальчиками! Нас Латка довела!
Ну, как узнали про всё это ребятишки – сразу зауважали Латку, собачку испанской породы, коротконожку, уши до полу, хвост культяпочкой, сама белая, а по бокам и на глазу – чёрные пятна, как заплатки.
Старый медвежатник сидел на завалинке и пиликал на скрипке. Он очень любил музыку и старался сам научиться играть. Плохо у него выходило, но старик и тем был доволен, что у него своя музыка. Мимо проходил знакомый колхозник и говорит старику:
– Брось-ка ты свою скрипку-то, берись за ружьё. Из ружья у тебя лучше выходит. Я сейчас медведя видел в лесу.
Старик отложил скрипку, расспросил колхозника, где он видел медведя. Взял ружьё и пошёл в лес. В лесу старик долго искал медведя, но не нашёл даже и следа его.
Устал старик и присел на пенёк отдохнуть.
Тихо-тихо было в лесу. Ни сучок нигде не треснет, ни птица голосу не подаст. Вдруг старик услыхал: «Дзенн!..» Красивый такой звук, как струна пропела.
Немного погодя опять: «Дзенн!..»
Старик удивился: «Кто же это в лесу на струне играет?»
А из лесу опять: «Дзенн!..» – да так звонко, ласково.
Старик встал с пенька и осторожно пошёл туда, откуда слышался звук. Звук слышался с опушки.
Старик подкрался из-за ёлочки и видит: на опушке разбитое грозой дерево, из него торчат длинные щепки. А под деревом сидит медведь, схватил одну щепку лапой. Медведь потянул к себе щепку и отпустил её. Щепка выпрямилась, задрожала, и в воздухе раздалось: «Дзенн!..» – как струна пропела.
Медведь наклонил голову и слушает.
Старик тоже слушает: хорошо поёт щепка!
Замолк звук – медведь опять за своё: оттянул щепку и пустил.
Вечером знакомый колхозник ещё раз проходит мимо избы медвежатника. Старик опять сидел на завалинке со скрипкой. Он пальцем дёргал одну струну, и струна тихонечко пела: «Дзинн!..»
Колхозник спросил старика:
– Ну что, убил медведя?
– Нет, – ответил старик.
– Что ж так?
– Да как же в него стрелять, когда он такой же музыкант, как и я?
И старик рассказал колхознику, как медведь играл на расщеплённом грозой дереве.
Когда я в первый раз увидел Лая, я подумал, что он волк. Ростом он с волка, и уши у него торчком, как у волка, и масти он серой, волчьей. Только толстый хвост лежит у него на спине кренделем. Но я тогда был маленький и не знал, что такой хвост бывает только у лаек, а у волка он висит книзу тяжёлым поленом.
Бабушка объяснила мне, что Лай – волчий пёс: отец и мать его – сибирские лайки, а дед был настоящий волк. Потом бабушка стала рассказывать мне, какой Лай умница, какой он верный и добрый друг. На охоте ему цены нет и дома тоже. Бабушка рассказала мне всю его жизнь.
КАК МОЙ ОТЕЦ ВЫБРАЛ СЕБЕ ЛАЯМой отец был сибиряк, охотник и зверолов.
Однажды зимой он шёл тайгой и вдруг слышит – человек стонет. Отец подошёл к кустам, откуда слышался стон, и видит: лежит не снегу лось. Мёртвый. А за кустами шевелится человек, хочет подняться – и не может, стонет.
Отец поднял человека и отнёс его в свою избу – юрту. Там он и бабушка ухаживали за раненым, пока тот не выздоровел.
Человек этот оказался звероловом народа манси. Народ этот живёт в Сибири, за Уралом. Манси высокие, стройные, горбоносые и все отличные охотники, отлично знают повадки зверей и птиц. Но вот этот человек погорячился – и чуть не погиб.
Он подстрелил лося. Зверь упал, вздрогнул всем телом и затих. Манси не посмотрел, что у лося уши прижаты к голове, и подошёл к нему. Вдруг зверь приподнялся и с такой силой ударил его передними ногами, что охотник перелетел через кусты и, как чурка, упал в снег. Страшные копыта сломали ему два ребра.
Расставаясь с отцом, Сидорка (так звали манси) сказал:
– Ты спас мне жизнь – чем отплачу тебе? Приходи ко мне через месяц. У меня лайка есть волчьей крови. Скоро у неё будут щенки. Дам тебе, которого сам захочешь. Будет тебе верный друг. И ты ему будь друг. Вдвоем вас никто не одолеет.
Отец приехал к нему через месяц. У лайки было шесть маленьких, ещё слепых щенков. Они копошились в углу юрты – чёрные, пегие, а один – серый.
– Теперь гляди, – сказал Сидорка, положил всех щенят в полу своего полушубка, вынес за дверь и кинул в снег. Дверь в юрту оставил открытой.
Щенки барахтались в снегу и пищали. Мать рвалась к ним, но Сидорка держал её крепко. Она звала своих детей.
Скоро один из щенков, серый, показался на пороге юрты, перевалился через него и – слепой – уверенно заковылял к матери.
Прошло несколько минут, пока явился второй. За ним третий, четвёртый – все шесть щенков нашли свою мать. Она слизала с каждого снег и спрятала всех под свой тёплый пушистый живот.
Сидорка закрыл дверь в юрту.
– Понимаю, – сказал отец. – Беру того, который пришёл первым.
Сидорка взял у лайки серого щенка и передал отцу.
ВОСПИТАНИЕОтец с бабушкой выкормили щенка из бутылочки с соской. Щенок оказался на редкость резвым. Когда у него прорезались зубы, он стал грызть всё, что ему попадалось на глаза. Но отец был с ним очень терпелив. Он не только не бил щенка – ни разу даже слова плохого ему не сказал.
Когда Лай подрос и стал гоняться по деревне за курами и кошками, отец, бывало, только крикнет ему:
– Лай, назад! Назад!
И когда Лай вернётся, начнёт ему ласково выговаривать:
– Ай-ай, Лаюшка, сплоховал! Так нельзя. Понимаешь: нель-зя!
И умный щенок понимал. Хвост у него сам собой прятался между ног, глаза виновато косили в сторону. Отец говорил бабушке:
– На лайку нельзя поднимать руку. Для неё хозяин – первый друг. Побей её раз – и конец: озлобится. Словом надо действовать.
От одного только он не мог отучить Лая: гоняться за глухарями и белками. Это когда Лай уже вырос и стал ходить с отцом на охоту.
Лайка что делает? Зачует глухаря на земле, поднимет его на крыло. Глухарь от неё на сук. Расхаживает по суку и бранится, насмехается над ней оттуда по-своему: знает, что собаки на деревья не лазают.
Тут хорошая лайка садится, глаз с него не спускает и тявкает. Это она даёт знать хозяину, что нашла и посадила глухаря. Глухарь только ею и занят – охотнику тут легко подкрасться к нему на выстрел.
Такая лайка, которая по дичи идёт, называется молочницей или белочницей: она также и белку подлаивает.
Но отец хотел сделать из Лая зверового пса, такого, что на крупного зверя идёт. А зверовой пёс не должен на всякую мелочь внимания обращать. Иначе что получится? Идёт охотник за лосем или медведем, а кругом в тайге глухарь да белка. Лайка и будет по ним тявкать. А зверь уйдёт.
Всё это мне бабушка подробно объяснила. Мне это надо знать, потому что я тоже охотником буду. Бабушка мне и ружьё обещала купить – вот только денег накопит.
Отец хотел, чтобы Лай зверовой был. А Лай как зачует белку или глухаря – так его от них не оттащить. Тогда отец вот что сделал. Он застрелил глухаря, застрелил белку и привязал их Лаю на спину. Куда Лай ни побежит, он всюду их запах чувствует, а стащить с себя не может.
И скоро до того они ему надоели, что он запах их прямо возненавидел. И уж, конечно, больше в тайге ни за глухарями, ни за белками не бегал.
СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКАЧерез три года Лай был уже отличным охотником. Он умел, забежав вперёд, остановить уходящего по тайге лося. Умел отбить от стада диких северных оленей – одного или двух – и направить их прямо на хозяина. А силён был так, что однажды загрыз напавшего на него матёрого волка.
Наконец отец пошёл с ним на медведя.
Набрели на след большого зверя. Страшно было смотреть, какие глубокие ямки оставляли его когтищи в размокшей от дождя земле. На Лае вся шерсть поднялась дыбом, но он смело бросился вперёд и скоро догнал спокойно уходившего в гору медведя.
