— Нет, — сказал я гордо.
Серёга сказал, что он тоже не завтракал. Но что у него есть булка: по дороге купил.
Мы остановились, поджидая Мишку, и разломили аппетитно хрустнувшую, еще теплую булку.
Подойдя к нам, Мишка растерянно сказал:
— Почему тетя Лиза говорит, что ты меняешься к худшему? Весь класс считает, что ты становишься лучше.
— По-моему, тоже лучше, — сказал я.
— Они тебя попрекали, что кормят и одевают? — спросил Мишка. — Меня как-то тоже попрекнули, так я на всю ночь ушел. Правда, это летом было.
— Тебя тоже попрекают? — удивленно спросил я.
— Все они это любят, — сказал Серёга. — Гарька, ты наелся? Может, еще отломить?
— Ты не завтракал? — догадался Мишка. — Хочешь, колбасы купим? У меня деньги есть. Или мороженого? Я, когда из дома ушел, мороженое с хлебом ел. Вкусно, и наедаешься.
Я вдруг почувствовал, что очень хочу есть.
— Мороженое? — переспросил я и неуверенно добавил: — Вместо чая разве?
Мы купили мороженое и пошли в секцию. На душе у меня стало легко и беззаботно. Честно говоря, меня немножко беспокоило, как же я все-таки буду существовать, пока не получу денег на почте. Теперь я убедился, что, если у человека есть друзья, он не пропадет.
Я осторожно спросил, у кого из ребят можно было бы сегодня пообедать.
— У меня! — в один голос воскликнули Мишка с Серёгой.
Мишка сказал, что у них сегодня на обед утка. А Серёга заявил, что у его мамаши сегодня получка. Обед будет такой, что пальчики оближешь.
Немного поспорив, мы решили, что сегодня мне лучше обедать у Серёги. Если бы я пошел к Мишке, то в дело непременно вмешалась бы его мать. Мишка добавил, что он тоже будет обедать с нами. Принесет из дома колбасы, сыру, банку каких-нибудь консервов.
Почему при школах нет общежитий? Как здорово было бы жить втроем в одной комнате, зарабатывать деньги и никогда не разлучаться! А по воскресеньям ходить в гости к родителям.
В первый раз мы пришли ко Дворцу спорта вчетверо (не считая Серёги). Теперь сюда явились все мальчишки нашего класса.
Геннадий Николаевич тоже хотел пойти с нами. Но в последний момент девочки уговорили его повести их в музей. Геннадий Николаевич долго наставлял нас, как вести себя во Дворце спорта. Мы дали ему слово, что завтра подробно расскажем обо всем.
На этот раз мы проникли во Дворец спорта без всяких приключений. Нам сказали, что медицинский осмотр начнется, как только придет тренер. А он где-то задерживался. Мы топтались у дверей в кабинет врача. Серёга, Кобра, Сашка Гуреев, Синицын и я по очереди рассказывали, каких знаменитых спортсменов нам уже удалось здесь повидать. По этой самой лестнице тогда спускались два чемпиона мира по борьбе. В вестибюле мы встретили рекордсмена мира в беге на десять тысяч метров. Сколько тысячелетий существует человечество, а быстрее этого парня никто и никогда не бегал на такие дистанции.
Этим мы уже не раз хвастались в школе. Но тогда ребята слушали иначе. Сейчас они совсем притихли. Всем нам, в том числе и мне, казалось, что среди нас каждую минуту может появиться какая-нибудь знаменитость. Но коридоры Дворца спорта были пустыми и гулкими. Лишь иногда мимо нас проходили стайки таких же, как мы, мальчишек, направлявшихся записываться в другие секции. Я подумал, что раньше был все-таки несправедлив к спорту. Конечно же, рекордсменов мира можно поставить в один ряд с самыми знаменитыми писателями и артистами. Вместе с Львом Толстым и с Чарли Чаплином.
Вдруг Серёга толкнул меня в бок:
— Званцев!
Действительно, по коридору, заложив руки в карманы и насвистывая, шел Званцев. Я отвернулся. Мне не хотелось встречаться с моим врагом. Ребята с любопытством глазели на знаменитого боксера. Он шел в нашу сторону и равнодушно поглядывал на нас.
Синицын подался вперед и вкрадчиво сказал:
— Здравствуйте, Григорий Александрович.
— Угу, — сказал Званцев. — Записываться? Проходите.
— А тренер? — заволновались ребята. — Где тренер?
— Я тренер, — холодно сказал Званцев и вошел в кабинет врача.
Это была катастрофа. Я понял, что бокса мне не видать. Какой дурак станет включать врага в число своих учеников?
Ребята потянулись к двери. Я остался на месте. Серёга и Кобра тоже задержались и о чем-то шептались с Мишкой.
— Мне каюк, — подходя к ним и криво усмехаясь, сказал я.
— Вот тебе и тренер, — отозвался Мишка. — Все желание пропало.
— Может, уйдем? — со слабой надеждой спросил я. Мне было бы легче, если бы они тоже не стали заниматься боксом.
Ребята замялись. Несмотря ни на что, они были не в силах уйти.
— Может, он хороший специалист? — неуверенно сказал Серёга.
— Конечно! — обрадованно подхватил Мишка. — Иначе бы ему не доверили.
— Какой он воспитатель? — сказал я. — Мы критиковали Геннадия Николаевича. А этот просто подлец.
— Верно, — сказал Мишка и тяжело вздохнул.
— Мы не дадим ему себя воспитывать, — сказал Кобра. — А боксу пускай учит. Пригодится бить таких, как он, подлецов.
— Правильно! — просиял Мишка. — Раз мы знаем, что он подлец, значит, он нам не страшен.
— Идите, — сказал я обреченно.
Ребятам стало стыдно. Они потребовали, чтобы я шел вместе с ними. Пусть только Званцев попробует меня не принять! Серёга схватил меня за руки и потащил в кабинет. Я не особенно сопротивлялся, хотя и надежды у меня не было.
Кабинет врача состоял из двух комнат. В одной сидели врач и Званцев. В другой раздевались ребята. Их кители и брюки лежали на стульях и глубоком кожаном диване. Пояса свисали пряжками к полу. Комната напоминала предбанник.
Ребята были уже в трусах и носках. В таком виде полагалось идти на осмотр. Разговаривая вполголоса, мальчишки пыжились, щеголяли своими мускулами, напрягали руки, набирали полные легкие воздуха, чтобы грудь казалась пошире. Гуреев стоял перед зеркалом и, похлопывая себя по животу, приговаривал:
— Бицепсы, трицепсы. Трицепсы, бицепсы…
Ему не было нужды пыжиться. Он и без того был похож на гипсового дискобола в парке культуры.
Голый Ершов подсматривал в щель, что делается в другой комнате.
Когда мы вошли, ребята зашипели:
— Скорее раздевайтесь! Супин уже там!
(Димка Супин сильнее всех в классе мечтал стать боксером. Вот уже месяц, как он каждую перемену уговаривал кого-нибудь из ребят потренироваться. Если желающих не находилось, он просто колотил дверь. На медицинский осмотр Димка, конечно, пролез первым.)
— Приняли? — шепотом спросил Серёга, отталкивая Ершова, чтобы самому заглянуть в щель. — Дневник смотрят, — доложил он нам.
Мишка и Кобра стали торопливо раздеваться. Я тоже снял куртку и расстегнул рубаху.
Вдруг Серёга отскочил от двери: она открылась, и вышел мрачный Супин. Мы окружили его.
— Ну что?
— Ничего! — с раздражением сказал Супин. — Не видите? — Он швырнул в сторону свой дневник.
— Не приняли?! — с ужасом спросил Ершов.
Супин выругался. Его подвела двойка. Добро бы еще нормальная двойка была, а то — смешно сказать — по черчению!
— Следующий! — выглянув из кабинета, позвал Званцев. — Чья очередь?
Ершов побледнел, молитвенно прижал к голой груди дневник и справку от школьного врача (Геннадий Николаевич предупредил нас, чтоб мы запаслись такими справками) и, словно в холодную воду, шагнул в кабинет.
Званцев уже собрался было закрыть дверь, как вдруг увидел Сашку Гуреева.
— Подойди-ка, — сказал он ему, оживившись.
Когда Гуреев подошел, Званцев пощупал ему спину, грудь, плечи, потыкал кулаком в живот (Сашке, видимо, стало щекотно, и он хихикнул).
— Спортом занимаешься? — спросил Званцев.
— Не, — ответил Сашка. — Только на уроках.
— А футбол? — заволновались ребята. — Ты же в футбол играешь. Он за класс играет. Центр нападения.
Супин, угрюмо одевавшийся в стороне, проворчал:
— Одних отличников набирают. Выдумали! Сашка вон по физике тоже еле-еле тройку натянул.
— Как твоя фамилия? — спросил Званцев у Сашки.
— Гуреев.
— Угу, — сказал Званцев.
— Слушайте! — крикнул Соломатин. — А если я дневник забыл? У меня нет двоек, все ребята скажут (Валька нарочно оставил дневник дома. У него была двойка по алгебре).
Званцев, ничего не ответив, плотно прикрыл за собой дверь.
— Кричи, кричи! — злорадно сказал Вальке Супин. — Я тоже заикнулся, что дневник дома.
— Ребята, что же делать? — панически спросил Соломатин.
— Двоек не хватать, — уныло сказал Супин. И, чуть не плача, добавил: — Чертово кино! Я же из-за него тогда чертеж не сдал. Главное, кино-то неинтересное было. Теперь жди, когда дадут эту двойку исправить!
— Что же делать, ребята? — метался Соломатин.
