Елизавета Карповна лежала с открытыми глазами, чутко прислушиваясь. Вечером она была невольным свидетелем разговора капитана со своими помощниками. Пароход попал на минное поле. Это были мины, очевидно сброшенные с германских самолетов в море, а возможно, сорванные штормом с якорей и теперь разгуливающие по волнам.
Заметили их еще засветло. Срочно была усилена вахта, команда приведена в боевую готовность. Матросы, вооружившись баграми, биноклями, свистками, лежали на палубе у фальшборта и зорко вглядывались в волны. От резкого свистка впередсмотрящего все превращались в слух и зрение. Матросы, завидев рогатую гостью, осторожненько отводили ее баграми к корме, и огромная чугунная голова медленно уходила за корму, покачивая рогами. Матросы бегали по палубе на цыпочках, говорили вполголоса. Елизавета Карповна не видела такой тревоги даже во время торпедной атаки. Матросы, не стесняясь присутствия женщины, высказывали самые страшные прогнозы. Для них Елизавета Карповна была не женщиной, а доктором, который умеет бороться со смертью. И они с грубоватым прямодушием старательно объясняли русскому доктору, что стоит такой мине стукнуться как следует о борт корабля, как сработают взрыватели и двести пятьдесят килограммов взрывчатки разнесут судно вдребезги. Елизавета Карповна обучалась моряцкой грамоте и холодела от ужаса. Лучше бы не знать. Уходя в каюту, она просила матросов пощадить Антошку и не говорить ей об опасности.
Капитан с наступлением темноты приказал заглушить машины и положил корабль в дрейф. С обоих бортов на воду были спущены шлюпки, и матросы до боли в глазах вглядывались в черные волны — не покажется ли страшная морда мины, а завидев ее круглую макушку на волне, осторожненько протягивали багры и с ласковыми словами провожали ее за корму, а потом пускали вслед страшные проклятия, вытирая со лба холодный пот.
Утром, когда на востоке обозначилась бледная полоска рассвета, вахтенный сигнальщик доложил, что прямо по носу на горизонте видит судно. Капитан схватился за бинокль. В предутренней дымке на горизонте появилась мачта, но это мог быть и перископ подводной лодки. Зазвенели колокола громкого боя. Расчехлили пушки.
Утро протирало небо на востоке, бледная полоска ширилась, разгоралась бескровная заря, и на ее фоне все ярче и выше вырисовывалась мачта. Прошло не меньше пятнадцати — двадцати томительных минут, пока четко обозначился силуэт мостика, за ним труба, и теперь уже простым глазом было видно, что на волнах покачивается рыбачья шхуна.
Капитан дал команду сигнальщику запросить о национальной принадлежности шхуны. Замигал фонарь, и во мглу полетели световые тире и точки.
Со шхуны ответили, что судно приписано к Норвегии, и, в свою очередь, потребовали сообщить, под каким флагом идет пароход.
Капитан дал команду ответить: «Под флагом Великобритании».
На палубу выбежали Елизавета Карповна и Антошка с Джонни на руках. Невозможно было спокойно слушать этот прерывистый, гудящий звонок, проникающий всюду и возвещающий опасность.
Их обогнал Улаф, успевший сказать Антошке, что его вызвал к себе капитан.
В это время шли переговоры со шхуной. Сигнальщик ручным фонарем передавал приглашение капитана подойти к пароходу.
Со шхуны просили выслать к ним шлюпку с матросами и офицером.
— Вы отправитесь на шхуну вместе с матросами и спросите норвежских рыбаков, как обойти это чертово место, — сказал капитан Улафу.
— Я готов, сэр! — ответил Улаф.
Пока сигнальщики посылали друг другу световые тире и точки, завизжала лебедка и шлюпка с Улафом и двумя матросами опустилась на волны.
Антошка помахала ему рукой. Он ответил еле заметным жестом.
Капитан и старший помощник, вооружившись биноклями, следили за шлюпкой; все, кто находился в эти минуты на палубе, прилипли к борту. Не наткнутся ли ребята на мину, что их ждет на шхуне? Антошка уже не видела Улафа, а видела маленькую скорлупку, то возникавшую на гребне волны, то скользившую, как по ледяной горке, вниз.
Кто-то протянул Антошке бинокль, и перед ее глазами вдруг выросла шлюпка и Улаф на ней с веслом в руках; она отвела бинокль от лица и невооруженным глазом видела опять маленькую легкую скорлупку, которой играли волны. И опять в окулярах Улаф.
Вот он взбирается вслед за матросом по трапу на шхуну, трапа не видно, и кажется, что они ползут по борту шхуны как мухи. Вот им протягивают руки… они на палубе шхуны… им завязывают глаза и уводят.
Антошка вскрикнула.
Мистер Мэтью взял у нее бинокль.
— Что это значит? — спросила Антошка. — Почему их схватили за руки? Им завязали глаза?
— Увидим, увидим, может быть, там фашисты. Капитан приказал навести пушки на шхуну.
— Не стреляйте, там Улаф, Улаф! — закричала Антошка.
Мэтью погладил девочку по плечу.
— Не беспокойтесь, мисс, зря стрелять не будут. Лучше бы вы отсюда ушли.
Антошка закрыла рот рукой и сделала вид, что не слышит и не чувствует, что мама тянет ее за рукав.
Она напряженно вглядывалась в черные точки — шхуну и шлюпку, слившиеся в одно пятнышко, то исчезавшие где-то за волной, то выпрыгивающие наверх. Она с опаской поглядывала на жерла пушек, готовые выплюнуть заряды. В голове вихрем неслись мысли. Неужели Улаф попал в плен к немцам? Стрелять по шхуне — это стрелять и по Улафу. На палубе все замерли.
Капитан опустил бинокль.
— Все в порядке! — с облегчением вырвалось у него. — На шлюпку спустились наши матросы и кто-то с ними четвертый. Они отваливают.
Теперь и Антошка видела, что шлюпка отделилась от шхуны и приближается к ним. В ней четыре точки, четыре человека. Вот она уже видит Улафа.
Когда шлюпка подошла к борту, матросы с парохода опустили багры, чтобы волна не ударила ее о борт, обращались с ней, как с миной. Наконец матросы там внизу ухватились за багры и подтянули шлюпку к пароходу. Первым поднялся на борт Улаф, за ним человек в рыбацкой одежде и тяжелых резиновых сапогах.
Улаф перемахнул через борт, подошел к капитану и по-военному отрапортовал:
— Сэр, на пароход прибыл капитан рыболовной норвежской шхуны.
Капитан пошел навстречу рыбаку — рослому человеку в меховой кожаной куртке и шапке с длинными ушами.
Антошка пригляделась к нему и чуть не вскрикнула. Это был дядя Кристиан, тот самый, с которым она познакомилась у Карлсона на помолвке Клары. Елизавета Карповна тоже узнала норвежца и шепнула Антошке:
— Делай вид, что не знаешь его…
Кристиан протянул капитану руку.
— Мое имя вам ничего не скажет. Я член группы норвежского Сопротивления, и поэтому мы с вами союзники. Я хочу вам объяснить, как лучше обойти минное поло.
Кристиан вынул из нагрудного кармана карту и стал указывать капитану безопасный путь.
— Вы пройдете здесь, а затем повернете на юг. Вот в этом месте немецкие самолеты позавчера тоже насыпали мин.
— Разрешите, я перенесу это на мою карту. — Капитан пригласил Кристиана в штурманскую рубку.
— Да, я для этого и прибыл сюда, — согласился норвежец, — только поспешите.
Идя по палубе, норвежец увидел расчехленные пушки, наведенные на шхуну, и усмехнулся.
— Для нас приготовили? — спросил он.
— Время военное, — развел руками капитан.
— Почему они завязали вам глаза? — спросил Улафа Мэтью, когда Макдоннел и Кристиан поднялись на мостик.
— Они хотели убедиться, не враг ли я, — ответил Улаф.
— На шхуне что-то было, что вы не должны были видеть? — решил уточнить третий помощник мистер Роджер.
— Я ничего не заметил, кроме сетей и рыбы, — пожал плечами Улаф.
Он не мог выдавать тайны своих друзей. Ясно, что дядя Кристиан не просто вышел в море ловить рыбу. У него, наверно, были и другие дела. Возможно, он вышел на связь с кем-нибудь из членов Сопротивления, может быть, они готовили диверсию против германских кораблей. Улаф ни о чем не спрашивал. Он рассказал Кристиану, что идет на английском транспорте в Советский Союз, что пароход отстал от конвоя, и этого было достаточно, чтобы дядя Кристиан сам вызвался показать капитану наиболее безопасный путь.
Антошка с восхищением смотрела на Улафа, а он не знал, куда спрятаться от ее блестящих глаз. Он боялся, что девчонка, чего доброго, начнет восхищаться его поступком, в котором ровным счетом ничего не было особенного.
Вскоре капитан с Кристианом вышли на палубу. Мистер Эндрю энергично потряс руку капитану норвежской шхуны, поблагодарил его.
— Вы благодарите вот этого парня, — хлопнул по плечу норвежец Улафа, — и берегите его. Это очень хороший и мужественный человек, мы хорошо его знаем и любим.
Кристиан скользнул взглядом по Антошке и ее маме, улыбнулся им, улыбнулся одними глазами. Узнал ли он их? Возможно, но Антошка не знала, как себя вести, и улыбнулась ему тоже одними глазами. Норвежец надвинул шапку, завязал концы ее, как у башлыка, сзади, потряс за плечи Улафа и стал спускаться по трапу вниз.
