Ужасы и боль войны, сосредоточенные в острых краях осколка, оказывается, тоже превращаются в сухие цифры статистики и кривые графиков. В отчётах, на бумаге, люди, как и на войне, вдруг перестают быть людьми, а становятся единицами живой силы.
Вниз, вверх, с холма на холм. Бугры корней змеями пересекали утоптанную грибниками тропу, опавшие листья лежали на земле хрустящим жёлтым старинным пергаментом. Седло скрипело и крякало под Васькой, когда велосипед подбрасывало на очередном бугре. Рюкзак с учебниками на багажнике немилосердно колотило и било. После такой гонки обложки книг раздёргивало, размягчало, обтрепывало, но Ваську это мало заботило.
Он подставлял лицо тёплому ветру, щурился от солнца и улыбался ему. Васькины рыжие, ярко-оранжевые волосы разлохматил ветер, чёрные, почти круглые большие глаза сияли.
Кататься он мог сколько угодно в любое время, особенно вместо уроков. Разбуди Ваську ночью, он тут же вскочит на велосипед и помчится, не страшась ни темноты, ни препятствий. Лишь бы педали крутить и ловить ветер в сети клетчатой рубашки, которая пузырилась, парусила за спиной, напоминая шляпку мухомора.
В один миг солнце перевернулось, лес опрокинулся… Скрежет, грохот. На очередном повороте Ваську выбросило с тропы. Кувыркаясь, он полетел в овраг, молча, сдержанно ойкая, если под бок подворачивалась острая ветка или камень. Велосипед со звяканьем и дребезгом летел следом и норовил педалью или колесом ударить хозяина по спине.
Падение было долгим и болезненным. Очутившись на дне оврага, сырого и мрачного, Васька бросился к велосипеду и только потом заметил, что весь правый бок исцарапан в кровь. Штаны и рубашка изорваны так, будто на Ваську сразу сотня котов напала за то, что он съел их любимую колбасу и пару мышей в придачу.
Васька влетел в церковь, велосипед, вернее его покорёженные останки, он бросил у входа.
В церкви служба шла к концу. Из прихожан были всего четыре старушки из соседнего посёлка. И всё равно душновато и чадно было от горящих свечей и лампад, но «благолепно», как любил повторять священник — отец Пётр, который проводил службу. Но благолепие разбилось вдребезги.
Священник как раз читал Библию громким, чётким баском. Высокий, массивный, с аккуратной русой бородкой, с волнистыми волосами до плеч, отец Пётр вдруг что-то услышал, и его широкая спина, обтянутая чёрной рясой, неуютно и настороженно сжалась. Предчувствия его не обманули. Раздался грохот и вопль:
— Па-апа!
Отец Пётр, обескураженный, покрасневший, повернулся. Старушек не потрясло такое появление Васьки. Они знали, что у священника младший сын шумный и безалаберный. Но старушки стали перешёптываться, сердито поглядывая на возмутителя спокойствия.
Отец Пётр развёл руками, извиняясь то ли перед старушками, то ли перед самим Богом за прерванную молитву.
— Идём, — он схватил Ваську за руку и потащил в комнату слева от алтаря.
Усадил на длинную полированную скамью под окном и стал искать аптечку в деревянном шкафчике.
— Велосипед, — Васька тёр колено. Саднило и колено, и локоть, и щёку, и глаза уже щипало. — Совсем, вдребезги. Я не могу без велосипеда! Купи мне новый!
— А ты почему не в школе? И не кричи в храме, — отец вовремя предупредил, прижимая к его локтю вату, пропитанную зелёнкой.
Только Васька редко слушался и заорал пронзительно, возмущённо, брыкнул отца в колено, скатился со скамьи на пол и забрался под стол.
— Паршивец, вылезай сейчас же! — зашептал страшным голосом отец. — Немедленно! Слышишь?
— Велосипед, велосипед хочу! — ревел Васька и бился затылком о фанерную изнанку столешницы. Удары звучали гулко, Васька слишком предавался горю, но не хотел набить шишку на затылке.
— Я кому говорю? Дрянь ты эдакая, — отец Пётр перекрестился. — Прости, Господи. В грех вводишь, Васька. Вылезай.
— Купишь велосипед?
— У меня денег нет.
— Ага! Все говорят, что у попов полно денег, — возмутился из-под стола Васька.
— Мы что, богато живём? — отец поднял тяжёлый край плюшевой скатерти и наклонился под стол вниз головой. Борода попала ему в нос, и он чихнул.
— Нет, но ты, наверное, прячешь деньги.
— Кот, вылезай. Поговорим по-человечески, — отец снова чихнул. Он частенько звал Ваську котом, как и все домашние, и приятели Васьки. Рыжий кот Васька — это про него. А он и не обижался на прозвище.
— Велосипед купишь? — раздался капризный голос из-под стола.
— Ну сколько можно? Нету денег. Будут — куплю. На следующий год. Осень скоро закончится. По снегу же всё равно не станешь кататься.
— Нет, мне сейчас надо! — закричал Васька и опять стал колотиться головой о стол.
— Моё терпение на исходе. Василий, я сейчас тебе наподдам!
— Бей меня, бей, — захныкал Васька. — Ты всегда надо мной издеваешься!
— Я же всего один раз… Но сейчас повторю, если не придёшь в себя. Распустился!
Отец Пётр и правда только однажды попотчевал нерадивого отпрыска ремешком по мягкому месту, когда Васька отказался исповедоваться и причащаться. «Что я, самодоносчик? На самого себя отцу жаловаться буду? Я лучше напрямую Богу сообщу о своих шалостях», — заявил он тогда. Отец вспылил, Ваське досталось. Но после этого, обозлённый, он начал войну против церкви, домашнего уклада и отца. Ни на какую исповедь он, конечно, не ходил, службы тоже не посещал. Это в семье-то священника, где все пятеро детей, кроме Васьки, были верующими, воцерковленными.
Отец смиренно принял позор. Но, не удержавшись, сказал: «В семье не без урода». Васька за словом в карман не полез: «Сами вы уроды! Я здесь один нормальный!» Отец тогда хотел добавить Ваське, стал поднимать рясу, под которой был брючный ремень на поясе. Но сын не стал дожидаться, удрал. Вернулся вечером. Отец несколько дней с ним не разговаривал. Потом решил, что худой мир лучше доброй ссоры, и наступило шаткое перемирие.
До сегодняшнего дня.
— Ты же взрослый парень! — увещевал он. — Противно смотреть, как ты хнычешь и капризничаешь.
Ваське стыдно не было. Велосипед — вот что его действительно волновало.
— Велосипед хочу!
— Тебе раны надо обработать. Ты заражение крови хочешь?
— Я велосипед хочу!
— О, Господи, дай мне сил.
— Не даст, — злорадно донеслось из-под стола. — Лучше пусть денег даст.
— Всё, — отец Пётр перенёс со стола стопки книг и церковную утварь на скамью, сдёрнул скатерть, взял огромный тяжёлый стол, поднял его высоко, чтобы не задеть Ваську, и перенёс на другое место. Васька сжался.
Он напоминал муравьишку, думавшего, что берёзовый листок, под которым затаился, — это надёжное укрытие.
А любопытный мальчишка с лёгкостью поднял листок, и вот он, муравьишка, как на ладони.
Отец взял Ваську за ухо и отвёл к скамье. Усадил и начал смазывать зелёнкой его ссадины. Отец молчал.
И Васька из упрямства не пикнул. Отец воспринял это как Васькину покорность и примирительно заворчал:
— Велосипед… Погляди, что ты с одеждой сотворил! Теперь придётся штаны и рубашку покупать, а не велосипед.
— Велосипед хочу, — сквозь зубы процедил Васька.
— Ну что ты будешь делать? — отец хлопнул себя ладонями по бёдрам. — Пошли домой обедать. Ольга Ивановна! — позвал он.
— Что, батюшка? — послышался в ответ скрипучий голос служки.
— Вы приберите там. Я со своим отпрыском домой пойду.
— Конечно, батюшка. Не волнуйся, — откликнулась старушка.
Отец взял Ваську под локоток и вывел через служебный вход.
— А велосипед? — оглянулся Васька.
— Кому он нужен? Он же разбит.
Насупленный Васька дошёл до дома, подкапливая сил для второго раунда поединка. Да и дом был недалеко от церкви, за деревянным забором в яблоневом саду. Краснобокие яблоки висели как снегири, случайно прилетевшие из зимы в осень и севшие всей стаей на сад священника. Скоро в доме будет пахнуть яблочным повидлом… Васька облизнулся.
Мать вышла им навстречу из комнаты.
— Что-то ты, батюшка, рано, — начала она было, но увидела Ваську.
Полная, в длинной широкой юбке, в косынке, съехавшей на затылок, она машинально тыльной стороной ладони поправила косынку и спросила:
— Тебя в школе побили?
— Как же! — ответил за Ваську отец. — Вместо школы гонял на велосипеде. Упал. Велосипед разбил, колени разбил. Мне нахамил, но это как раз не новость, это у нас обычное дело, — вздохнул он.
— Опять школу прогулял? — мать упёрла руки в бока, а на боку заправленное за передник висело кухонное полотенце. — Иди-ка сюда!
— Я велосипед хочу! — отчаянно выкрикнул Васька.
— Сейчас тебе будет велосипед, — мама уже вооружилась полотенцем.
Васька вдруг приспустил штаны, повернулся к родителям незагорелым тощим задом.
