— Неужели вы думаете, — с сердцем спрашивал он, — что я меньше вас заинтересован в этом?
Краешком уха мы слышали, что Геннадию Николаевичу не удается договориться ни с одним предприятием. Директор швейной фабрики, которая шефствовала над нашей школой (это она прислала нам вожатых), заявил, что его фабрика в помощниках не нуждается. В «Гастрономе» напротив — оказывается, Геннадий Николаевич и туда заходил — нас наотрез отказались взять продавцами. Разве можно доверять школьникам материальные ценности?
Как тут быть? Николай Сергеевич, когда мы с Мишкой зашли к нему, снова сказал, что надо бороться. Но как? Я было предложил ребятам пожаловаться в «Комсомольскую правду». Они нашли, что это похоже на ябедничество.
Сейчас, когда письмо из «Комсомольской правды» наконец пришло, мы получили грозное оружие.
Я трижды перечитал письмо. Редакция «Комсомольской правды» признавала, что наш восьмой «г» затеял очень нужное и своевременное дело, которое далее имеет государственную важность. Никакое роно нам впредь мешать не будет. Туда послано соответствующее разъяснение.
Редакция просила нас сообщать ей, как будет развиваться дальше движение хозяев района. Она напоминала, что настоящий хозяин не только следит за чистотой в своем доме, но и заботится, чтобы в буфете было вдоволь еды и в гардеробе был полный порядок. Мы должны думать и о том, чтобы пекарни нашего района выпускали больше вкусного хлеба, чтобы швейная фабрика изготовляла больше хороших платьев, костюмов, чтобы строители быстрее воздвигали красивые и удобные дома. В нашем возрасте нельзя уже интересоваться только отметками. Попробовав, например, своими руками класть кирпич, мы другими глазами будем читать о стройках в Сибири и на Алтае.
В конце письма редакция объясняла, почему нам долго не отвечала. Писем, подобных нашему, в газету приходит очень много. Ответить нам можно было только после серьезного изучения того вопроса, который нас интересовал.
Конечно, я не могу похвастаться, что знаю жизнь, как таблицу умножения. Но все-таки кое в чем я разбираюсь. Мне сразу стало ясно, чем будет для нас письмо из «Комсомольской правды».
Забыв о солидности восьмиклассника, к тому же боксера, я исполнил танец диких индейцев и бросился звонить Мишке. У него как раз сидел Серёга. Они оба закричали в трубку, что сейчас придут и чтобы я не смел читать письмо без них.
— Я уже три раза прочитал! — завопил я в восторге. — Если вы через минуту не придете, еще раз прочитаю.
Мишка с Серёгой появились у меня ровно через шесть минут. Это было рекордное время. Мы сейчас же помчались в школу к Геннадию Николаевичу. На наше счастье, сегодня у него были дополнительные занятия с отстающими.
Эти занятия не пользовались у нас никакой популярностью до тех пор, пока не выяснилось, что с двойками не принимают в боксеры.
Началось с того, что Супин исправил двойку по черчению и отправился в секцию. Однако прием уже закончился. Тогда Геннадий Николаевич придумал гениальный дипломатический ход. Он пообещал похлопотать за Супина и остальных, кого не взяли из-за отметок. Но при одном непременном условии — чтобы эти ребята исправили не только двойки, но и тройки. Дополнительные группы сейчас же стали очень популярны. У самого Геннадия Николаевича занимались Соломатин и Супин, у которого была тройка по геометрии. Еще стали заниматься несколько троечниц. Валька и Супин относились к ним с презрением. Сами они учили математику ради дела, а девчата — неизвестно для чего.
Геннадий Николаевич занимался с ребятами в нашем классе (с третьей четверти мы стали учиться в одну смену). Ворвавшись в класс, мы в три голоса закричали, что пришло письмо из «Комсомольской правды».
Геннадий Николаевич сердито обернулся и зашипел:
— Тише!
Класс был непривычно пуст, сидели только на первых партах. Когда мы вошли, ребята заволновались, подняли головы и жадно уставились на нас.
— Продолжайте решать! — раздраженно прикрикнул на них Геннадий Николаевич и подошел к нам. — Что случилось? — сердитым шепотом спросил он. — Почему вы врываетесь во время занятия?
— Письмо из «Комсомольской правды», — тоже шепотом ответили мы.
— Долго вы будете мешать? Сейчас же уходите!
— Мы уйдем. Честное слово, мы уйдем, — зачастил Серёга. — Но вы прочитайте.
Не в силах сдержаться, он хлопнул меня по шее и застучал подошвами, будто танцуя чечетку. Но сразу остановился и смущенно улыбнулся Геннадию Николаевичу.
— Уйдете вы или нет?
— Прочитайте, — жалобно повторил Серёга.
Если бы раньше Геннадий Николаевич выгонял его, Серёга плюнул бы и побежал, скажем, к Вячеславу Андреевичу. Я, конечно, поступил бы точно так же. Теперь нам почему-то до зарезу нужно было, чтобы именно Геннадий Николаевич первым прочитал это письмо.
— Что там у вас? — спросил Геннадий Николаевич. — Давайте сюда.
Взяв у Серёги письмо, он положил его на стол.
— Пока все не решат задачу, — сказал он, — читать не будем.
Мы тихонько уселись втроем сзади Супина и Соломатина. В классе воцарилась тишина; слышно было только, как скрипят парты, когда ребята тянутся к чернильницам.
Наконец отстающие один за другим начали поднимать руки:
— Я решил.
— Я тоже решила…
Только Соломатин все еще пыхтел над задачей.
— Геннадий Николаевич, — не выдержал Серёга. — Он же до завтра не кончит.
Красный от возбуждения Соломатин посмотрел на него с ненавистью.
— Не мешай ему, — строго сказал Геннадий Николаевич и подошел к Вальке.
Все мы, сколько нас было в комнате, тоже подошли и, окружив Соломатина, стали заглядывать в его тетрадь.
— Я так не могу, — закричал Валька, бросая ручку. — Что это такое? Как в зверинце.
— Геннадий Николаевич, можно я ему подскажу? — попросил Мишка нетерпеливо. — Смотри, Валька…
— Никаких подсказок, Сперанский, — оборвал Геннадий Николаевич. И через минуту сам сказал: — Ну, что ты ставишь плюс вместо минуса? До чего же ты невнимателен, Соломатин.
— Где, где минус? — забеспокоился Соломатин. — Верно, черт!.. А то я бы первый решил.
— Ход решения правильный! — закричал Серёга. — Геннадий Николаевич, можно считать, что он решил. Законно. Где письмо?
— Вот оно, — невинно сказал Супин, хватая конверт со стола.
— С вами сойдешь с ума, — сказал Козлов, доставая из конверта глянцевитый плотный листок.
Сначала наш классный читал письмо стоя и не очень внимательно. Потом вдруг отодвинул тетрадь Соломатина и сел на парту. Ребята, сгрудившиеся возле него, стали просить, чтобы он читал вслух.
— А? — спросил Геннадий Николаевич. — Вслух так вслух… «Уважаемые товарищи Верезин и Сперанский…»
Он взглянул на нас и лукаво подмигнул. Когда письмо было дочитано, в классе поднялся невообразимый шум. Я тоже кричал и топал ногами, хотя все, что было в письме, знал уже наизусть. Геннадий Николаевич качал головой и старался не улыбаться.
— Здорово, Геннадий Николаевич? — приставал к нему Мишка. — Скажите, здорово?
— Здорово. Но это еще не причина, чтобы разносить класс в щепки.
— Да причина же! — вопил Серёга. — Сами понимаете, что причина!
— Ничего я не понимаю, Иванов. Немедленно по местам! Вы забыли, что у нас урок?
Когда в классе наступила относительная тишина, Геннадий Николаевич сказал:
— Будем решать задачу номер четыреста сорок один.
Все-таки он был настоящий изувер.
Вздыхая, ребята рассаживались по партам. Мы втроем топтались у двери, не зная, что делать.
— Как вы думаете, — тихонько спросил я у Мишки и Серёги, — удобно попросить письмо назад?
— Конечно, — сказал Серёга. И громко обратился к Геннадию Николаевичу: — Будьте любезны письмо.
— Я вам его верну завтра, — ответил Геннадий Николаевич. Внезапно замявшись и потерев подбородок, он нерешительно добавил: — Я мог бы и сейчас сходить к Вячеславу Андреевичу. Но ведь вы тут черт знает что поднимете.
— Не поднимем! — дружно закричали мы.
— Хорошо, — явно обрадовавшись, сказал Геннадий Николаевич. Ему, видимо, тоже не терпелось. — Тогда пусть ваша троица, — он кивнул на нас, — к моему возвращению решит задачу… задачу номер пятьсот два.
— Нам-то зачем? — растерянно спросил я.
— Затем, что я знаю вашего брата.
— Но ведь мы…
— Не согласны? Тогда я остаюсь.
— Согласны, — заявил Серёга и первым взял лист бумаги.
Когда мы расселись, Геннадий Николаевич еще раз оглядел класс и вышел. Серёга на цыпочках подошел к двери и приоткрыл ее. Мы слышали шаги нашего классного руководителя. Сначала они были негромкие и мерные, а потом вдруг стали частыми и гулкими. Серёга, приплясывая, вернулся в класс и в восторге закричал:
— Не выдержал! Побежал! Галопом! Аллюр три креста!
