— Нет, — ответил за Никиту Леня. — Он знает себе цену.
— И производство, — добавил Никита. — Он за ритмичность, точно выверенный план, деловые отношения. А на заводе: очковтирательство, приписка, работа на износ. Отсюда и конфликт.
— И все-таки он сухарь, — сказал Алик. — От такого жена через месяц удерет.
— Не думаю, — проговорила Таня. — Женщина ценит в мужчине характер и… деловые качества.
— Внимание, — возразил Черепков, — и все прочее, чтобы как сыр в масле каталась.
Татьяна посмотрела на Алика с выражением сокрушительной иронии:
— Мы говорим с тобой о разных женщинах.
— Ну, хорошо, — сдался Черепков. — А мужчина, что он ищет в женщине?
— Друга, — сказал Леня. — Князь, ты согласен?
— Женщина должна рожать джигитов, — жестко проговорил Джибладзе.
Сережка расхохотался, хотел было закатить по этому поводу целую речь, но его остановил Слава. Он сунул Бойцову в рот пробку от шампанского и выразительно постучал по циферблату часов.
— Закругляйтесь, время.
— Ого! — воскликнул Никита, удивленно взирая на друга. — Тебя наконец-то приучили к дисциплине.
— Если зайца долго бить, он станет спички зажигать, — сказал Леня, вежливой улыбкой отблагодарив официантку.
…Алик долго лежал с закрытыми глазами, а когда понял, что не заснуть, встал и, накинув на плечи шинель, вышел из палатки.
Ночь стояла глухая и сонная, и было тихо, так тихо, что иногда с реки долетал плеск играющей рыбы. Изредка выскальзывал из-за облаков бледный желток луны. На землю мгновенно падали уродливые тени неподвижных деревьев, палаток, аэродромных зданий, а на летном поле вспыхивали тусклым серебром короткохвостые тела истребителей. А затем снова наступала темень, налетал слабый ветерок, обдувая лицо ночной свежестью, и Алик зябко подергивал плечами. Из темноты неожиданно вынырнул Никита, хотел было незаметно проскользнуть в палатку, но, заметив приятеля, остановился.
— Ты чего не спишь?
— Думаю, — усмехнулся Алик. — У тебя нет спичек? Никита присел рядом с другом на лавочку и протянул ему коробок.
— О чем, если не секрет?
— Драка вышла… — Алик поморщился и презрительно сплюнул.
— Где?
— В трамвае. Влепил Серега одному подонку… и сам же в дерьме оказался. Вагоновожатая спрашивает: «Что произошло?» — а все молчат, словно в рот воды набрали. И такое меня зло взяло!.. Думаю: а стоило ли вмешиваться? Пусть бы отлупили эти два мерзавца весь вагон, всех этих тихоньких пассажирчиков… Ведь случись милиция — ни одного б свидетеля не оказалось, все б разбежались, как зайцы! Что это такое — трусость, подлость? Или жизнь по принципу «моя хата с краю»?
— А черт их знает. Помнишь в «Золотом теленке», когда Паниковского били?.. Та же история. Стоило Бендеру достать блокнотик и попросить записываться в свидетели, как толпа растаяла. Исчезла. Испарилась. Как будто ее и не было.
— Да-а… — Алик зло придавил каблуком окурок. — Но один меня особенно возмутил, плотный такой дядька, будь здоров еще, а сидит, газеткой прикрылся, будто ничего не видит и не слышит. И так мне захотелось ему меж рог закатать!
— Зачем?
— Из любопытства. Что делать, думаю, станет? Защищаться, орать, милицию звать? Наверное, сразу бы все законы, гад, вспомнил.
— Вспомнил.
— А я бы на месте милиции за таких бы и не заступался.
— Это их работа, обязанность.
— Обязанность, — недовольно проворчал Алик. — В каждом должен жить милиционер. В хорошем смысле, конечно, — быстро добавил он, очевидно смутясь неожиданности и парадоксальности пришедшей ему в голову мысли. — Тогда и порядок будет.
Никита негромко рассмеялся и хлопнул Алика по плечу.
— Князь пророком оказался: двадцатилетие возвратило тебе мудрость.
— Но не исправило двойку по пилотированию, — хмуро заметил Алик.
— Переживаешь?
— Капельку. — Алик поежился и замолчал. «Капельку» — любимое словечко Татьяны. «Хочешь чаю?» — «Капельку». «Волнуешься?» — «Капельку». А чашку всегда выпивает полную, экзамены сдает на «отлично». В понедельник у нее первый государственный, через неделю — второй, и тогда… Никита вздохнул.
— Ты о чем? — спросил Алик.
— Да так. Татьяна через неделю свою богадельню заканчивает.
— Это хорошо, — сказал Алик, — люблю, когда весело.
— Чего ж тут веселого?
— Свадьба. Или ты решил зажать? Не выйдет, — быстро, точно боясь возражений, затараторил Алик. — А денежный вопрос пусть тебя не волнует — ребята скинутся.
— Это кто же так решил? — обескураженно спросил Никита.
— Мы. — Алик хлопнул себя в грудь. — Николай Второй.
— Понятно, — сказал Никита. — Славкины небось все штучки?
— При чем тут Славка? — обиделся Алик. — Мы. — Затем взлохматил волосы и отвернулся. — К ней переедешь?
— Нет, — сказал Никита, уже давно решивший этот сложный для себя вопрос, — с вами останусь, до конца.
— Правильно. — Алик заметно повеселел. — А погодка-то выправляется. К утру чисто будет.
— Должно быть. — Никита достал сигарету и неожиданно сказал: — Алик, а я ведь тоже в зоне работал.
— Когда?
— Когда ты в штопор свалился.
— Ну и что? — насторожился Алик.
— Это была не ошибка…
— Видел, так и молчи, — угрюмо пробасил Алик.
— Я и молчу. Просто меня интересует, зачем? Ты же знал, что тебе за это будь здоров влепят?
— Знал. — Алик с силой провел ладонью по лицу и тряхнул головой. — Понимаешь, старик, я в этом году впервые побывал на могиле отца. Ну, в общем, приехал в городок, где он летал, — и на кладбище. Кладбище как кладбище, ничем от других не отличается. Кресты, перегородочки, цветочки… Таких в России тысячи. Иду я по дорожке и вдруг… Понимаешь, огромная такая ограда, плита мраморная и на ней черным по белому: «Погибшим в познании неизвестного». И все.
— Вместимая лаконичность, — заметил Никита.
— Вместимая, — со вздохом согласился Алик. — А когда приехал домой, то отыскал дневники отца, — он в этом отношении мужик был аккуратный, все записывал, — и прочитал, что он разбился, испытывая самолет на штопор. С этой минуты засела во мне эта мысль, как гвоздь в доске. Надо, думаю, попробовать, что это за крокодил. Вот и попробовал…
Никита промолчал. Он не знал, что ответить. С одной стороны, Баранов был совершенно прав, что учинил Черепкову сокрушительный разнос — нельзя заниматься самодеятельностью и учиться летать, руководствуясь столь революционными методами, но с другой… Алик все-таки заслуживал уважения: никто по догадывался, ради чего он совершал свои нелепые подвиги и каких усилий и неимоверного напряжения ему стоила эта, на первый взгляд, показная картинность перспективного летчика.
Ребята отрабатывали слетанность — один из самых сложных элементов современного воздушного боя.
— Без надежного прикрытия вы — ноль, абсолютный, из вас вытряхнут содержимое, прежде чем вы успеете вспомнить, как зовут маму, — ежедневно твердил Баранов. — Ведомый — это предельная внимательность, точный расчет, маневр, осторожность и хитрость зверя, готовность в любую секунду бросить машину наперехват врага и огнем своих пулеметов прикрыть товарища. Понятно?
— Понятно, — как обычно, за всех гаркал Алик, не сводя с инструктора своих безмятежных, чистых, как у грудного младенца, глаз.
— Поразительно! — восклицал Баранов. — Как можно при такой понятливости сорваться в штопор с обыкновенного разворота. Непостижимо!
Он до сих пор не мог поверить в случайность произошедшего и каждый раз, когда Черепков отправлялся в полет, участливо вопрошал: «Противоштопорные парашюты не захватишь?» На что Сережка Бойцов с удивленным видом замечал: «Зачем? У него же уши…»
Никита вылетел в паре с Бойцовым. Сережка, который до этого летал только ведомым, на этот раз шел ведущим, и Никита понимал, что друг сейчас из шкуры вылезет, чтобы доказать, на что он способен, и приготовился к любым, самым неожиданным сюрпризам.
Сережка с ходу заложил крутой вираж и, как только вошел в зону, свечой полез вверх. Никита не отставал. Стрелка высотомера быстро описывала круг за кругом. Четыре тысячи, пять, шесть… «Так он долго не выдержит», — подумал Никита. И оказался прав. Из сопла впереди идущего самолета вырвался огненный, докрасна раскаленный шар — Бойцов включил форсаж. Никита последовал его примеру и, догнав приятеля, сел ему на хвост. Сережка перешел в горизонтальный полет, змейкой скользнул в сторону и вдруг резко сбросил обороты, подзавис, надеясь, что Мазур с ходу проскочит мимо. Но Никита был начеку. Его «МиГ» сразу же ощетинился тормозными щитками и мгновенно погасил скорость. Сережка, словно загнанный зверь, метнулся вправо и вниз. Никита за ним. Теперь он старался не слепо следовать за машиной ведущего, а пытался предугадать каждый его последующий маневр. «Разворот, полупетля, крутой вираж вправо…»
