— Но почему же он расстроил все наши замыслы? Весь наш спектакль? — продолжали возмущаться некоторые. — Сам сделал инсценировку — и сам же все погубил!
— Вот видите, — убеждал я ребят, — он не пожалел своего собственного труда — значит, была причина!..
— Какая?
— Со временем узнаете, — таинственно, вполголоса обещал я. — А теперь он, видите, как искупил свою вину? Такой концерт готовит! Прямо в цехе! Да еще скромничает. «Это, — говорит, — не моя идея!» Не цените вы его, ребята! Ох, не цените!
В этом, собственно говоря, и заключалась вся моя помощь в подготовке концерта, потому что оказалось, что артистических талантов у меня, к сожалению, почти нет. Я пробовал петь в хоре, но меня оттуда выставили, сказав, что я «не только сам фальшивлю, но и мешаю петь всем остальным». В пьеске, которую готовили ребята, мне поручали разные роли, но потом говорили, что я «слишком сильно завываю и вообще нажимаю на каждое слово», а потом предложили быть часовым на посту, который, как известно, просто даже не имеет права произносить ни единого слова. Все уверяли меня, что это большая честь — играть часового и стоять на посту, но я от этой роли сам гордо отказался.
И тогда я придумал: буду конферансье! Ведь для этого ничего не нужно уметь. Ну, конечно же, это легче всего: выйти, объявить да еще сказать в конце, что «концерт окончен».
С этим делом я вполне справился!.. Но только я не просто объявлял номера, нет, я еще и острил и отпускал разные шуточки, как это делают настоящие конферансье. Сперва громко начинали хохотать все наши ребята (мы с ними об этом заранее договорились), а потом уж и некоторые зрители подхватывали.
Начал я концерт словами из известного марша: «Нам песня строить и жить помогает!..» Все зрители с этим согласились и сразу захлопали. Потом я, кажется, очень удачно сострил, сказав, что в нашем зрительном зале есть и партер и даже галерка, потому что машинисты подъемных кранов смотрели весь концерт прямо сверху, из своих кабин. А потом сразу грянул наш школьный хор. За ним пошла сценка, в которой Рыжик играл главную роль, а я никого не играл. И еще был танец из балета «Лебединое озеро». А потом Рыжик выступил еще раз и прочитал стихотворение одного школьного поэта, посвященное началу учебного года, потому что действительно до первого сентября оставалось всего-навсего два дня.
Рыжик читал стихотворение, как говорится, «с большим творческим подъемом». Вообще мне казалось, что у него прекрасное настроение. И я не ошибся…
После концерта, который на самом деле прошел не так хорошо, как у меня в заметке, а, я бы сказал, с переменным успехом (иногда хлопали громко, а иногда еле-еле), Вовка подошел ко мне и радостно сообщил:
— А я все-таки буду играть Тома!..
— Молодец! Значит, согласился? Совесть тебя заела? Да? Ведь ты же проиграл мне пари — значит, должен играть! Теперь понял, да? Осознал?
— Нет! — Рыжик на минуту опять насупился. — С ней я бы ни за что не стал репетировать… И вообще не стал бы выступать под ее руководством. Зачем это мне нужно? Но она уезжает! Слышишь? Совсем уезжает отсюда! Сперва в отпуск, на два месяца, а потом и вовсе не вернется… Мне отец сам сказал. Они поссорились! Здорово?
— А почему она так решила? Вдруг уехать?..
— Не знаю… И пусть уезжает! Пусть!
— А кто же теперь будет играть Жаннетту? — очень грустно спросил я.
— Другая артистка.
— Не-ет. У другой так не получится…
— Незаменимых нету! — решительно сказал Рыжик.
Я уже где-то читал такую фразу и согласился с ней, потому что не хотел портить Рыжику настроение.
— Ты понимаешь? Теперь мы снова будем вдвоем! — торжественно воскликнул Вовка.
— А раньше? Разве вы не были вдвоем? Зачем же ей обязательно уезжать?..
Рыжик замялся, помолчал немного. И тихо сказал:
— Нет, мы и раньше были… Но теперь будем совсем-совсем вдвоем!
И, вновь помолчав, добавил:
— И еще ты будешь… Но это совсем другое дело. Понимаешь?
Ночной стук
Хоть мама и завешивала окна всем, чем могла, спасаясь от полярного солнца, но мы с Димой все равно каждую ночь очень долго вертелись на своих раскладушках.
Так было и в эту ночь. Дима стал чуть-чуть поразговорчивее, чем раньше. Он даже рассказал мне о том, что говорили рабочие после нашего концерта. Они, оказывается, не так уж бурно хлопали просто потому, что у них был обеденный перерыв и они хотели отдохнуть. А вообще-то между собой они говорили почти то же самое, что было написано в моей корреспонденции. Честное слово, удивительно, как я хорошо все предвижу! Потом мы раза четыре желали друг другу спокойной ночи. Потом Димка опять спросил, не было ли письма, а я сделал вид, что сплю, и ничего не ответил.
— Ты спишь? — спросил Дима.
Я молчал.
— Ты спишь? — снова спросил он.
Я снова промолчал.
— Ты спишь?! — повторил Дима в третий раз, уже так громко, что даже мама в соседней комнате забеспокоилась:
— Что у вас там происходит?
И вдруг раздался стук в дверь. Сперва осторожный, а потом погромче…
— Это почтальон! — воскликнул Дима. И бросился к двери.
«Нет, он совсем уже рехнулся, если думает, что почтальоны ходят по квартирам в час ночи!» — решил я. Но через минуту Дима прошлепал босыми ногами обратно и, изумленно взглянув на меня своими близорукими, всегда такими непохожими со сна глазами, проговорил:
— Там тебя спрашивают.
— Меня?!
— Ну да, тебя!
— Кто?
— Твой новый приятель.
— Какой приятель?
— Пойди сам и посмотри!
Я тоже босиком бросился в коридор и увидел… Рыжика. Вид у него был странный: зеленые глазищи блестели, рыжие волосы были в полном беспорядке.
— Это ты? — шепотом спросил я, боясь, чтобы не услышала мама.
— Я…
— Что случилось?
Вместо ответа Рыжик тоже шепотом спросил:
— Ты сейчас занят?..
— Что-о?! В час ночи?!
— Ой, прости!.. Совсем забыл, что уже ночь. Я ведь не спал сегодня…
— А что случилось?
— Что случилось?! — раздался сзади тревожный голос мамы: она всегда умудрялась просыпаться именно тогда, когда мне хотелось, чтоб она крепко спала.
— Мне нужен… мне очень нужен Сева.
— Сейчас?! — шепотом воскликнула мама.
— Ну, на немножко… На полчасика.
— Ночью?!
— Мы только выйдем на улицу… и потом он скоро-скоро вернется. Можно, а?
У гордого Рыжика был такой умоляющий голос, что мама даже растерялась.
— Но ведь сейчас уже очень поздно… Около часа, — проговорила она неуверенно, будто сомневалась в том, что час ночи — это действительно позднее время.
— Нам только на полчасика… Всего на полчасика, — повторял Рыжик.
— Я бы их отпустил, — раздался вдруг сзади голос папы.
Мама сразу оживилась:
— Ты бы вообще отпустил их куда угодно! Ты ведь и в самолете не особенно волновался, когда все думали, что Рыжик удрал. На улице ночь…
— Ну, какая же это ночь? — улыбаясь, возразил папа. — Совсем светло! Пусть пойдут… Я уверен, что Рыжик не стал бы беспокоить нас просто так, беспричинно.
Мама подумала, подумала немного, а потом предложила:
— Можно, и я с вами пойду?
— Я бы… Мы бы… с большим удовольствием. Но… — В общем Рыжик не собирался приглашать маму в это неожиданное ночное путешествие.
— Неужели у них не может быть своих тайн? — сказал папа. — В их возрасте я бы удрал вообще без всякого спроса!
И, обратившись к Рыжику, папа спросил:
— Ничего такого… особенного не случилось?
— Нет… Но мне очень нужна Севина помощь. И поскорей! А то мы опоздаем.
— Куда?! — опять встрепенулась мама. — Куда можно опоздать в два часа ночи? — Незаметно для себя самой она накинула еще один лишний час.
— Мне очень нужна Севина помощь… — повторил Рыжик.
— Но ведь я, взрослый человек, могу тебе помочь лучше, чем он!
— Железная логика! — усмехнулся папа.
— Нет!.. Вы не можете. Только он может! Сева!..
И тут, гордый таким доверием Вовки, я, уже не дожидаясь маминого разрешения, молча побежал в комнату, в два счета оделся и снова выскочил в коридор.
— Идем! — сказал я так твердо, что мама даже не решилась мне возразить.
Она только повернулась к отцу и тихо, растерянно произнесла:
— Они уходят…
— И правильно делают! — ответил папа.
Как только мы очутились за дверью, Рыжик скомандовал:
— Бежим! Скорее!
— Куда?
На станцию! Мы можем опоздать… Она уедет!
Уже на бегу я спросил:
— Кто уедет?
— Она… Сергеева!
— Сергеева? Но ведь ты же и хотел, чтоб она уехала…
Рыжик на миг остановился и, глядя в землю, сказал:
— Я сегодня встал ночью и увидел, что отец не спит. Он все ходил по коридору и курил, курил, курил… Понимаешь? Я спросил у него: «Что случилось?» Он поднял глаза, и я увидел, что он плачет…
